Он увидел, как в бар вошла Руфь. Ей пришлось нагнуть голову, чтобы не задеть ею за полукруглый псевдотюдоровский свод над входом. Она была одета в белый брючный костюм из какой-то блестящей ткани, и все глаза мгновенно на нее уставились, и по бару пронесся вздох изумления, и одна из девочек — та еще «девочка», лет этак под пятьдесят, судя по голым до плеч рукам, даром, что волосы на голове были собраны в хвост, — громко прыснула. Толстяк, сидевший по соседству с Джеффри, доверительно шепнул ему: «На такую не всякий польстится. Видать, у нее особая клиентура. Небось извращенцев обслуживает, точно вам говорю».

Джеффри стало жалко эту неуверенно озиравшуюся по сторонам великаншу, и он пересел на стул рядом с ней и заказал ей выпивку. Он полагал, что спасает ее от унижения. Трудно было рассчитывать, что она не заметит его больной глаз.

— Плохо дело, — сказала она, приглядевшись повнимательнее. — Золотом потереть не пробовали?

— Нет, — удивился он. — А что, помогает?

— Помогает, — сказала она. — Собственно, надо не тереть, а катать. Чтобы все зло выкатилось наружу.

И она показала ему, как это делается: сняла с пальца обручальное кольцо и немного покатала его по воспаленному глазу. Ощущение от гладкого отполированного металла было удивительно приятное, и вскоре глазу стало легче.

— Да, действительно, — начал он, — но я что хочу сказать — я ж не злодей какой-нибудь. Я, конечно, понимаю, что вид у меня не очень, но это же только глаз. Сам-то я человек безобидный. Нет, правда.

— Наверно, есть что-то, чего вам не хочется видеть, так я думаю, — сказала она. У нее самой глаза были лучистые, прекрасные. Временами в них мелькал красноватый отблеск, по-видимому, от светильников с красными абажурами. Так он решил. Он перевел взгляд на других девиц, и ему показалось, что все они — тени, что еще немного, и они просто исчезнут. Потом он снова посмотрел на Руфь — она была словно высечена из гранита, просто перед окончательной отделкой скульптор вышел перекусить, да так и не вернулся. Ее монументальность действовала на Джеффри успокаивающе.

— Откровенно говоря, — сказал он, — мне теперь все кажется каким-то нереальным. Разве такой представлял я свою жизнь? А мне ведь сегодня стукнуло пятьдесят один. Поздно начинать все сначала.

Она ничего на это не сказала, только протянула ему кольцо.

— Возьмите, еще пригодится.

— Но ведь это ваше обручальное кольцо!

Она пожала плечами. Он ощупал глаз. Опухоль стала гораздо меньше, и зуд уже не был таким невыносимым.

— Думаете, золото помогло? — спросил он.

— Ну, конечно.

Он знал, что золото тут ни при чем. И он вдруг почувствовал безмерную радость, легкость освобождения и признательность. Ему почудилось, что произошло нечто невероятное — его избавили от недуга, которого он в себе даже не подозревал; а имя недуга — утрата веры.

Он заплатил бармену за бутылку шампанского и вместе с бутылкой и Руфью отправился наверх в свой номер. Кто-то — может, даже не один — гаденько захихикал им вслед, но ему было на это наплевать.

— Внешность — дело десятое, — сказал он.

— Не думаю, — сухо ответила она. Ей хотелось, чтобы все происходило в темноте и под одеялом, и он ничего не имел против. Когда-то и у него с женой на заре их супружеской жизни все происходило именно так, но потом она пристрастилась к чтению дорогих журналов для женщин и в один прекрасный день решила, что секс, нагота и разные физические недостатки — это не то, чего следует стесняться. Тогда он подумал, что это не честно и не по-товарищески, но промолчал. У жены было красивое тело, а у него нет. Кроме того, жена под влиянием, вероятно, тех же журналов, стала отдавать предпочтение оральному сексу и весьма замысловатым позициям, и это еще больше смущало его. Руфь же просто лежала под ним, и, в конечном счете, может, это совсем неплохо? Она рассказала ему, что муж сердился на нее за неизобретательность, но что она могла с собой поделать?

Он прожил в гостинице целую неделю и оплатил гостиничный счет Руфи за все эти дни. Наутро в понедельник глаз совершенно прошел, и больше болезнь не возвращалась. Руфь была сама покладистость и сговорчивость — на нее словно нашло какое-то оцепенение. О себе она почти не говорила, да он ее ни о чем и не спрашивал.

Как-то он проснулся среди ночи и увидел, что она плачет.

— Что с тобой? — спросил он.

— Я плачу, потому что вспомнила о подруге. Мы с ней жили по соседству. Вообще-то с соседями у меня отношения не ахти, а вот с ней мы дружили по-настоящему. Она умерла три года назад. Но я до сих пор ее вспоминаю. Она покончила с собой.

— Из-за чего?

— Поссорилась с мужем. Ее звали Баблз, у них было двое детей. Он ударил ее, и она страшно обиделась. Взяла и ушла жить к своей матери, а его оставила с детьми, хотела его проучить — ей все твердили, что давно пора: он вечно приходил домой в стельку пьяный. Но он, недолго думая, привел в дом подружку, чтоб та присматривала за детьми, и она моментально от него забеременела, и когда Баблз надумала возвращаться, место было уже занято. Тогда она выпила бутылку виски и наглоталась таблеток — мать нашла ее уже мертвую в комнате, той самой, где она спала, когда была маленькой девочкой.

— Что поделать, бывает. Тут даже винить некого.

— Ладно, — сказала Руфь, — дело прошлое. У каждой из нас своя судьба. Я не буду больше плакать, никогда не буду. Да и сейчас я плакала не столько по ней, сколько по себе самой, если уж говорить начистоту.

Он положил голову на ее пышную грудь и услышал замедленное биение ее сердца. Ему показалось, что еще никогда в жизни он не слышал, чтобы сердце билось так медленно. Он даже что-то произнес по этому поводу.

— У меня холодная кровь, — сказала она. — Поэтому она течет так медленно. Да, холодная кровь, и с каждым днем она становится все холоднее и холоднее.

Его вдруг осенило, что они могли бы и дальше быть вместе, что он мог бы уйти от жены — скорее всего, жена была бы этому только рада, — и такие долгие, темные, благопристойные ночи продолжались бы всегда, но она сказала нет. У нее слишком большие планы.

— Какие планы? Какие могут быть планы у женщины?

Она рассмеялась и сказала, что собирается бросить вызов самому Господу Богу. Люцифер однажды попытался это сделать и потерпел поражение, но ведь он мужчина. А она женщина, и в этом ее преимущество.

В понедельник утром, совершенно исцеленная, Руфь встала с гостиничной кровати, навсегда распрощалась со своим теперь уже вполне ясноглазым любовником и отправилась на городскую окраину. Она остановилась у входа в большой особняк со множеством окон (некоторые были зарешечены), утопавший в зелени. Кусты вокруг него были посажены в строгом порядке — все одинаковой породы, из самых неприхотливых.

Руфь позвонила в звонок с табличкой «Для посетителей». Дверь открыла сама миссис Трампер. Ей было немногим за пятьдесят, лицо испещрено красными пятнами от лопнувших кровеносных сосудов. Мощная челюсть, недобрый взгляд, расплывшаяся талия. Большинству ее подопечных она казалась дородной, Руфи она показалась чуть ли не маленькой.

— Вам кого? — спросила миссис Трампер, не слишком дружелюбно, но и не чересчур враждебно, чтобы не попасть впросак: на прошлой неделе одна старушка померла, и ее комната до сих пор пустовала. Кто знает, может, у этой великанши имеется подходящая мамаша, которую ей желательно пристроить, может, даже не просто подходящая, а почти идеальная — скажем, с признаками преждевременного маразма, но пока еще не страдающая недержанием. Государственная дотация на уход за такими больными часто выражается в довольно приличной сумме, причем считается, что диагноз «старческий маразм» автоматически предполагает недержание, и за это платят отдельно, независимо от состояния — конкретного больного.

— Миссис Трампер? — осведомилась Руфь.

— Да. — Миссис Трампер затушила сигарету, опасаясь, как бы гостья не оказалась представительницей местных органов здравоохранения. Во-первых, у нее был крупный, волевой подбородок, а во-вторых, — миссис Трампер по опыту это знала, — если у женщины на лице волосатые родимые пятна и она ничего по этому поводу не предпринимает, такая женщина, как правило, обладает непоколебимой уверенностью в собственном превосходстве. Люди этого сорта часто занимают инспектирующие должности — выискивают недостатки у других.