Поединка Орлов ничуть не боялся. Что ж такого хорошего и необыкновенного в его жизни, чтобы цепляться за нее? Жену он похоронил. Имел глупость влюбиться в чудесную девушку, но выяснил, что ее сердце принадлежит другому. И вот теперь этот другой почему-то хочет убить его.

— Да ведь он же сам пострадает! — удивился вслух Михаил Антонович. — На что же он рассчитывает, если убьет меня? На царскую милость? С какой стати? Пушкина под суд отдали бы, если б он выжил после дуэли! А кто такой этот Оленин? Что его персона значит для государя? Ровным счетом ничего. Не мог же он, бросая мне вызов, не предусмотреть всего этого? Неужели его рассудок помутился до такой степени, что ему трудно предвидеть самые логичные последствия? Странно, очень странно.

Ему хотелось обратиться за объяснениями к Сашеньке. А заодно выяснить, насколько ей дорог этот молодой человек. Возможно, Оленину не было известно, что Михаил Антонович еще в детстве бил по белкам без промаха, и уж попасть в соперника ему не составит труда. Убивать этого юнца Орлов не собирался. Так, ранит слегка, чтобы боль помогла Оленину обрести ясность рассудка. Только вот Дмитрий вряд ли пощадит соперника в своем ответном выстреле…

Но сейчас это меньше всего заботило Михаила Антоновича. Ему было нужно во что бы то ни стало докопаться до истины. Если его так жаждет кто-то убить, он хотя бы имеет право знать, за что.

Однако спрашивать об этом Сашеньку ему казалось неблагородным. Возможно, ей еще ничего не известно о назревающей дуэли — родители могли и не сказать ей. Сергей все еще валяется в постели со своим ревматизмом. Есть ли надежда, что он поднимется на ноги за два дня? Ведь дуэль назначена на послезавтра. Если Микульчин все еще будет прикован к постели, Орлов остается без секунданта…

Его мысли опять обратились к Сашеньке. «А если я погибну, она хоть заметит мое исчезновение? — подумал он с горечью. — Появился какой-то странный человек в ее жизни и снова пропал — невелика потеря. Если останусь в живых, уеду отсюда. К чему терзать себя редкими встречами с ней? Теперь уж мне не хватит сил забыть тот миг, когда я ласкал ее грудь губами…»

Приняв это решение, Михаил Антонович даже успокоился. Но его покой тут же был нарушен докладом о том, что прибыла с визитом Анна Владимировна Микульчина. Немало удивленный, Орлов поспешил ей навстречу. «Должно быть, — решил он, — Серж прислал жену извиниться за то, что не сможет выступить секундантом».

— Здравствуйте, голубушка! — воскликнул он приветливо, чтобы избавить Анну Владимировну от возможного чувства вины.

Сжав ее руки, Михаил Антонович удивился тому, как они горячи, будто она была взволнована до чрезвычайности. «Неужто так волнуется за меня?» — не поверил он.

— Мишенька, дорогой мой, это правда? Этот неоперившийся юнец посмел бросить вам вызов? Да что ж это такое, в самом деле?

Щеки ее пылали, а в глазах горел какой-то странный, слегка пугающий огонь. Михаил Антонович с замешательством проговорил:

— Ну что вы так обеспокоились, Аннушка? Думаете, я оскорблен тем, что какой-то мальчишка вызвал меня на дуэль? Нет, нисколько. Единственное, мне хочется понять его мотивы, а я никак не могу сделать верное предположение.

— Да и нет никаких достойных мотивов! — резко отозвалась Анна Владимировна. — Этому франту просто хочется произвести впечатление на Сашеньку. Чтобы она восхитилась, какой он герой и пала ему в объятия. Это ведь ясно как божий день.

— Думаете, все так просто? — задумчиво произнес Орлов.

— Ах, Мишенька! На что только не пускаются люди, дабы заполучить предмет своих тайных желаний. Даже понимая всю греховность своих помыслов, человек порой не в силах отказать себе в удовольствии воплотить их в реальность. Разве вам не хочется иногда совершить глупость?

Прохаживаясь по комнате, эта все еще красивая и соблазнительная женщина легко касалась рукой то его самого, то различных предметов интерьера… Она кружила возле Михаила Антоновича, и ему уже казалось, будто совершается какой-то необъяснимый ритуал, направленный на то, чтобы помутить его сознание. Тонкий запах духов, исходивший от ее загадочно шуршащего темно-синего платья, дурманил Орлову голову. Ему так редко доводилось оставаться с женщинами наедине.

«Что она делает? — слабея, подумал он. — Чего добивается? Не может быть… Ведь она — жена моего лучшего друга! Разве я смогу потом смотреть Сержу в глаза? Нет, нельзя этого! Нельзя…»

Но мягкие руки Анны внезапно обвились вокруг его шеи, и она зашептала, едва не касаясь его губ:

— Мне страшно подумать, что вас могут убить! Я внезапно поняла, что вы можете умереть — так бессмысленно! Из-за какой-то глупой прихоти самонадеянного мальчишки… И я уже никогда не смогу поцеловать вас.

Орлов хотел отстранить ее, попросить уйти, пока еще было не поздно, но губы Анны Владимировны уже прильнули к его собственным. Такие мягкие, горячие губы, требующие ответа. И он совершенно безотчетно ответил на ее поцелуй, повинуясь внезапно вспыхнувшему желанию. Руки против его воли сжали манящее тело женщины. Михаил Антонович ощутил упругую мягкость ее большой груди и уткнулся лицом в это желанное тепло.

В том, что она была матерью Сашеньки, просматривалось нечто откровенно порочное и потому притягательное. В голове у него все окончательно смешалось. Только мысль о том, что скоро он может умереть, так и не насладившись напоследок любовью женщины, оставалась достаточно ясной.

Когда Михаил Антонович овладел телом этой прекрасной женщины, о которой мечтал еще двадцать лет назад, она так сладострастно застонала, что его охватил неподдельный восторг. И даже то ощущение, что он низко пал в собственных глазах, предав друга и свою любовь, как ни странно, не оттолкнуло его от Анны, а возбудило еще сильнее. Она уже казалась ему единственной женщиной, которую он жаждал всю свою жизнь… Первая красавица Петербурга… Пусть все уже в прошлом, но этот ореол навсегда остался с ней.

Их страсти, казалось, не будет конца. Обнаженные руки, ее грудь, его торс, влажная кожа ног — все это сплелось в тугой узел. И разъединить сейчас этих любовников никому не было под силу. Они впивались друг в друга с ненасытностью возбужденных животных, они кусались и пили любовный сок, источаемый своими телами. И радость их все длилась и длилась…

Когда, наконец, они упали почти бездыханные каждый на свою сторону постели, Михаил Антонович обнаружил, что за окном уже сумерки.

— Боже мой, — прошептал он, потрясенный. — Целая вечность прошла…

Лежа на животе, Анна приподнялась на локтях, не пытаясь прикрыть обнаженную грудь, в которую он впивался столько раз. В ее разгоревшемся лице Орлову почудилось что-то хищническое, будто она насладилась, высосав кровь своей жертвы.

— Зачем я понадобился тебе? — спросил он тихо.

Она сделала движение ртом, которое должно было означать: «Сама не знаю», — но все же пояснила:

— Когда-то я сделала выбор не в твою пользу. Но все эти годы меня не оставляло чувство, будто я проживаю жизнь лишь наполовину. Вы с Сержем были так неразрывно связаны друг с другом, и мне все не давало покоя чувство, что я могу так никогда и не насладиться ощущением целостности. Вы оба были нужны мне, понимаешь? Но тогда я была так молода… Я не посмела позволить себе этого.

— А теперь позволила? — зачем-то спросил Орлов, хотя ответ и так был очевиден.

— Да. И ты уже не ускользнешь от меня, — улыбнулась она. — Даже если женишься на какой-нибудь вдовушке, ты все равно будешь мне доступен. Мы всегда можем оставаться любовниками.

«Боже, — Михаил Антонович закрыл глаза. — А ведь я хочу жениться только на твоей дочери… Что же я наделал! Я стал любовником Сашиной матери — какая пошлая ситуация! — Вдруг он опомнился: — Впрочем, к чему раскаяние? Сашенька все равно никогда не пойдет за меня. К тому же я действительно могу погибнуть через каких-нибудь несколько часов».

Словно угадав, что его мысли обращены к другой женщине, Анна взяла его руку и положила себе на грудь. Пальцы Орлова инстинктивно сжались, и через теплую мягкую плоть в его тело опять влилось желание. Тотчас почуяв это, женщина потянулась к его губам и припала к ним, скользнув ему в рот острым язычком. Любовники вновь провалились в то безумство, которое еще утром казалось Михаилу Антоновичу совершенно невозможным.