— Что со мной теперича будет, барыня? Выпорют али в дальнюю деревню сошлют?

— Ни то и ни другое, — отрезала Елена Павловна. — Ты поедешь со мной.

— Куда? — еще больше испугалась Варя.

— Не важно. Мы отправляемся немедленно. Пока я не передумала…

Девушка подскочила:

— Так я… папеньке сказать…

— Сидеть! — прикрикнула графиня. — Твоему отцу сообщат. Не так уж он заботился о тебе, раз ты выросла такой…

Елена выразительно опустила последнее слово, но Варя его поняла. Закусив кончик платка, она прошептала:

— И с маменькой проститься нельзя?

— Нельзя.

«Сбежишь еще, — подумала Елена. — Хотя, может, это было бы лучшим выходом для всех…» Но она уже приняла решение, которое далось ей нелегко, и менять его не собиралась.

Варя всхлипнула;

— Вы погибели моей хотите? Голубушка Елена Павловна, отпустите вы меня, Христа ради! Век за вас буду Господа молить!

— Да успокойся ты, — устало отозвалась графиня. — Не хочу я тебе зла. И не причиню. Но со мной ты все равно поедешь.

В свое имение Родники графиня Петровская наведывалась реже, чем в Дубровку, принадлежавшую мужу. Ее родовая вотчина находилась совершенно в другой стороне, к северу от Москвы, и самой Елене Павловне казалось, что там и климат посуровее, и природа не так хороша. Но Варю она решила увезти именно туда. Да, собственно, и везти-то больше было некуда, не в Петербург же тащить любовницу мужа, всему свету на смех!

Уже в дороге Елена ужаснулась тому, что сделала. Решение забрать Варю с собой, чтобы потом воспитывать ее ребенка, было принято ею словно в горячке. Графине и самой казалось, что она еще не успела хорошенько обдумать все, взвесить все «за» и «против», которых набиралось достаточное количество. В момент принятия решения Елена Павловна руководствовалась лишь одним: муж будет счастлив. И ей показалось, что этого вполне достаточно.

Теперь же, в пути, настороженно поглядывая на забившуюся в угол кареты девушку, Елена Павловна думала о муже с прежней обидой: «А много ли его заботило мое счастье, когда он забавлялся в постели с этой… Когда он страстно ласкал ее пышную грудь… Может, его волновало то обстоятельство, что она носит под сердцем его ребенка? Он так давно хотел этого».

И опять все сводилось к тому, что ребенок просто необходим Елене, если она хочет вернуть любовь мужа. Владимир божился, что его любовь принадлежит ей безраздельно, однако то, что графиня видела своими глазами, заставляло ее сильно сомневаться в искренности его слов.

— Тебя не мутит больше? — холодно поинтересовалась она у Вари. — Если почувствуешь приступ, лучше предупреди заранее.

— Хорошо, барыня, — выдавила девушка, не поднимая глаз.

— Зови меня Еленой Павловной. Я не люблю, когда меня называют барыней.

Варя только кивнула и закусила губу. Видно было, что она себе места не находит от страха. Для ее спокойствия следовало бы посадить ее в повозку, вместе с горничной Глашей, но Елена опасалась, что девушки сговорятся и Варе удастся сбежать по дороге. В ее положении вредно волноваться, поэтому Елена Павловна постаралась внушить Варе, что ее жизни ничто не угрожает.

— Ты просто поживешь со мной в Родниках. Под присмотром будешь.

«Пусть думает, что это я от ревности, чтобы Владимир снова не наведался к ней, — решила графиня. — Лишь бы не заподозрила, что я намерена отобрать у нее новорожденного… Не то еще взбунтуется да сбежит! Говорят, у простых баб тоже проявляется материнский инстинкт, хотя верится в это с трудом!»

— Когда у тебя срок родин? — спросила Елена Павловна, пытаясь вовлечь девушку в разговор.

— В конце зимы мне… К Масленице, должно, рожу.

«Значит, сейчас у нее срок месяца три, четвертый, — подсчитала Елена. — Вот негодяй! Как давно это продолжается. И все это время он писал мне, что тоскует, места себе не находит. Расписывал, как ждет меня, каким неземным счастьем станет для него мое возвращение… Да, велико было счастье! А если б подлец Тимошка не загулял в дороге, я бы так ничего и не узнала… Как же Владимир намеревался сообщить мне об этом ребенке, если хотел забрать его себе? Выдал бы за подкидыша? Корзину с младенцем подсунул бы, чтобы я сама нашла его? Все могло статься. И тогда он обманывал бы меня всю оставшуюся жизнь».

С новой силой вспыхнувший гнев заставил графиню высунуться из окна дорожной кареты. Свежий ветер приятно остудил лицо. Елена увидела, что они как раз проезжают имение Трипольского. В окнах его дома горел свет, и Елене Павловне вдруг нестерпимо захотелось окунуться в совершенно другую, более привычную ей атмосферу легкого флирта, остроумных разговоров, галантных мужчин…

«Почему бы не заглянуть к нему? — подумала она, кусая губы. — Ничего предосудительного, просто заеду проведать соседа, перед тем как надолго покинуть эти места. Что в этом неприличного?»

И она велела кучеру свернуть к усадьбе Дмитрия Петровича.

— Стереги девку, — тихо приказала она ему, выйдя из кареты. — Глаз с нее не спускай, понял?

— Не извольте сомневаться, Елена Павловна, — заверил возница. — Все в лучшем виде сделаю.

«Неприлично, Боже, как неприлично», — твердила себе графиня, дожидаясь, пока ей откроют. Но именно двусмысленность ситуации отчего-то особенно волновала Елену Павловну. Открывший дверь слуга Трипольского сразу же узнал графиню Петровскую, поклонился ей, пропуская в дом.

— Что, голубчик, Дмитрий Петрович дома? Гости у него?

— Нет, ваше сиятельство, хозяин одни-с. Сию секунду доложу.

Присев на стоявший в холле диванчик, Елена с любопытством осмотрела развешанные по стенам трофеи: головы лося, оленя, волка с оскаленной пастью, распластанную медвежью шкуру.

«Неужели он сам завалил медведя? — подумала она с недоверием. — Это же какой храбростью нужно обладать!»

Владимир охоту не любил. Как раз потому, что очень любил всех животных, не только лошадей. Даже в Петербурге у них имелось несколько собак, в Дубровке же им просто счету не было. Граф Петровский любил повозиться со своими псами, которые нередко вылизывали его лицо. Брезгливая Елена потом гнала мужа умываться, возмущаясь:

— Что за баловство, Владимир?! Не удивлюсь, если ты заболеешь из-за этих тварей!

Только сейчас она подумала, что, может быть, их взаимопонимание с мужем было не столь полным, как ей казалось. Может, с этой измазанной навозом девкой, с этой Варькой, ее мужу было так хорошо не только в постели, но и вне ее, ведь, судя по всему, у них имелись общие темы. Ничего странного, что Владимир нашел себе собеседницу, раз его жена никогда не поддерживала подобных разговоров…

Елена сжала перчатки, которые сняла, дожидаясь Трипольского, и вдруг словно очнулась: «Зачем я здесь? Что я делаю?!» Она вскочила, но в этот момент хозяин дома уже сбежал по лестнице, припал к ее руке. Елена Павловна с какой-то растерянностью посмотрела на склоненную светловолосую голову, потом, когда Дмитрий Петрович выпрямился, с тем же недоумением вгляделась в жизнерадостное, полное лицо, украшенное тонкими усиками, и ужаснулась: «Неужели я хоть на секунду допустила мысль, что он может заменить мне Владимира?!»

— Елена Павловна, какая приятная неожиданность! — между тем заворковал Трипольский. — Прошу вас! Что за великолепная мысль скрасить мое одиночество! Я ведь тут третий день живу полным отшельником, хворал немного. Ну, да сейчас уже поправился. — Он стукнул себя в грудь, как бы подтверждая, что чувствует себя превосходно.

— Да я, собственно, заехала поприветствовать вас и сразу же попрощаться, — растерянно проговорила Елена, пытаясь понять, куда он ее ведет.

Но это оказалась всего лишь небольшая гостиная, не будуар. У нее отлегло от сердца: «Слава Богу, ничего не заподозрил… И в самом деле, кому придет голову, что замужняя дама в ясном рассудке… Конечно, он расценил мое появление здесь как визит вежливости».

Успокоившись, она уже смелее улыбнулась Трипольскому, который подвел ее к голубому диванчику с изящно выгнутой спинкой. Сидеть на нем было не очень удобно, зато смотрелся он хорошо. Возле, на столике, стоял красивый бронзовый подсвечник в виде фигуры нимфы. Елене показалось, что он лукаво смотрит на нее. Свет единственной свечи взволнованно задрожал на лице Трипольского.