Дарья Матвеевна, бегавшая от сына к Лизе и обратно, увидев раскрасневшееся лицо девушки и испарину, выступившую на нем от жары, воскликнула:

— Да ты простыла! Заболела!

— Тетушка, нет… — пыталась возразить Елизавета. — Мне просто жарко…

— Жарко! А отчего? — громко произнесла Дарья Матвеевна. — Оттого, — ответила она сама себе, — что ты простудилась! Срочно лекаря…

Владимир, услышав, что послано за лекарем для Лизы, пришел в сильное волнение. Мать сообщила ему, что Лиза заболела, простудилась и как бы ей не сделалось хуже. Молодой человек чуть с ума не сошел от волнения. И лишь после того, как доктор со всей ответственностью заверил, что с молодой девицей все будет в порядке и приказал убрать от нее грелки и печь топить не так жарко, все успокоились и к ночи пришли наконец в себя.

После описанных событий прошло несколько недель, Владимир и Лиза, каждый стараясь сдержать обещание, не предпринимали ничего из того, что собирались сделать. Он не просился на Кавказ, чему Дарья Матвеевна была несказанно рада, Лиза не заговаривала более о монастыре. Сказать, что они оставили подобные мысли, было нельзя, но каждый в минуту откровенности пообещал другому, что не станет ничего делать для того, чтобы переменить свою жизнь и отказаться от привычного им быта. Однако с каждым днем молодым людям делалось все сложнее и сложнее видеться. Они стали избегать друг друга: чувства и воспоминания мучили их. Редко теперь можно было застать их вместе. Надобно было что-то предпринимать, чтобы облегчить такое положение. Владимир полагал, что решиться следует ему. Переговорить с Лизой и сказать, что ему следует уехать. Не на Кавказ, быть может, за границу… Выйти в отставку, как он всегда того хотел и… Словом, что дальше, он не думал. Ему казалось, что надо уехать из столицы, далее все как-нибудь само устроится. А если не устроится, то, быть может, Лиза вдали от него успокоится и обретет свое счастие.

Раз или два он обиняком заговаривал об этом, но девушка, которая и сама мечтала о спокойствии для них обоих, отчего-то не хотела его отъезда. Знать, что Владимир где-то далеко, что они не увидятся никогда более… Эта мысль была тягостной. Ей казалось, что, пока она знает, что Владимир поблизости, она будет, несмотря ни на что, счастлива. Но может ли она так терзать его?..

Лиза все чаще стала вспоминать родителей, любовь которых казалась ей идеальной и счастливой. Она стала носить с собою миниатюрный портрет матери, будто испрашивая у нее совета и надеясь, что если образ маменьки будет всегда с ней, то и на нее саму снизойдет наконец и то счастье, что испытала ее родительница когда-то. Пусть недолгое, но все же счастье…

В один из таких длинных, наполненных тоскливыми размышлениями дней произошло следующее событие. К Петру Петровичу приехал в гости друг юности. Когда-то, еще при императрице Екатерине Алексеевне, пришлось Воейкову служить в Польше. Там свел он дружбу с графом Тадеушем Ольшанским. При теперешнем императоре такая дружба была более чем уместна, поэтому приятели не были разлучены ни личными, ни политическими обстоятельствами. Граф Ольшанский, имея собственные дела в Петербурге, часто бывал в доме Воейковых. Теперь он не изменил своей привычке и, прибыв в столицу, тут же нанес визит Петру Петровичу.

Побеседовав с хозяином о том и о сем, граф был препровожден в гостиную, где его представили Лизе. Петр Петрович отправился дать некоторые хозяйственные распоряжения, попросив девушку занять гостя.

Впрочем, гостя развлекать особенно не требовалось. Он сам был довольно говорлив и счел своим долгом потешить молодую девушку рассказами из собственной жизни. Граф рассказал о Париже, который посетил совсем недавно, о родной Варшаве, о своем путешествии. Лиза слушала его с удовольствием, заметив, что мать ее была родом из Польши.

— Вот как? — удивился граф, но расспрашивать не стал, не заметив в собеседнице желания к откровенности.

Лиза же, задумавшись о чем-то о своем, раскрыла миниатюру с портретом матери, которую всегда носила на руке и в рассеянности положила ее на стол. Граф Ольшанский уставился на нее во все глаза.

— Позвольте, — сказал граф. — Позвольте, но я, кажется, был знаком с этой дамой. А откуда у вас ее портрет? — при этих словах он посмотрел на девушку.

— Это портрет моей матушки, Марии Олсуфьевой.

— А-а… А я знал вашу матушку, и довольно хорошо, — просто заметил он. — Также был знаком и с ее семейством. Она ведь урожденная Курцевич, а то семейство в былые времена было весьма известно и богато. Правда, когда я знал их, они уже были бедны… Колесо фортуны! — прибавил граф.

— Вы путаете, — улыбнулась Лиза. — Девичья фамилия моей матушки была Вежховская.

— О нет, моя дорогая. Это вы путаете, и мне довольно странно это обстоятельство! — воскликнул граф. — Вежховской она стала, когда вышла замуж. То была фамилия ее первого супруга, которого я тоже хорошо знал.

— Вот как? — изумленно воскликнула Лиза. — Стало быть, маменька была уже замужем до знакомства с моим батюшкой?

— Да. Но ко времени знакомства с господином Олсуфьевым, которого я помню довольно смутно, она овдовела. Но все же странно, — прибавил пан Ольшанский, — что вы не знали этого! Удивительно! Да и то, что вы носите фамилию Олсуфьева…

— Но почему? Что ж тут странного, — изумилась Лиза. — Отчего бы мне не носить фамилию моего отца?

— Но помилуйте, дитя мое, — рассмеялся граф. — Вас ввели в заблуждение! Вы вовсе не дочь Павла Григорьевича. Ваш отец — пан Томаш Вежховский, первый супруг пани Марии.

— Что? — пораженная такой новостью Лиза слова не могла вымолвить.

— Да, именно так. Пан Томаш — ваш отец. И я прекрасно помню тот день, когда вы родились, и как были рады ваши родители. Но также я помню и день, когда пан Томаш скончался и в каком бедственном положении он оставил вашу матушку…

— Но почему?.. Почему?.. — бормотала Лиза.

— Вы спрашиваете, почему вы не носите имени вашего отца? — спросил граф. — Все очень просто. Павел Григорьевич удочерил вас, вы даже были крещены в православие. Об этом почти никто не знал и до сих пор не знает. Все происходило в такой тайне… Но не специально, а случайно. Ваши родители были так влюблены друг в друга, что ни о чем не думали, им все казалось вполне естественным и обычным… Думаю, что вы потому и не знаете о своем отце… Может, мне не стоило вам об этом говорить… — вдруг заволновался пан Ольшанский.

— Нет, нет! — воскликнула Лиза. — Боже! Какое счастье, что вы мне все рассказали! Но… Есть ли доказательства моего происхождения? Как можно удостоверить, что я дочь пана Вежховского?

— Думаю, — ответил удивленный граф, — это довольно просто сделать. Ваша матушка неожиданно скрылась из Варшавы, но ее друзья и те, кто знал ее саму, ее родителей и ее первого супруга пана Томаша, должны быть живы и все прекрасно помнят… Да и я могу подтвердить ваше происхождение. Но помилуйте! Для чего вам это нужно? Зачем? Вы русская барышня, у вас тут прекрасное будущее… Зачем вам признавать себя полькой?

— Вы не понимаете, не понимаете… — прошептала Лиза и вдруг выбежала вон, оставив изумленного графа в одиночестве.

Лиза вихрем взбежала наверх. Она знала, что Владимир должен быть у себя. Девушка остановилась у его двери и стала стучать в нее. Дверь распахнулась, и изумленный Владимир, не успев даже ничего сообразить, уже подхватил ее в свои объятия. Лиза не раздумывая бросилась ему на шею и крепко обняла его.

— Лиза, Лизанька… — бормотал он в растерянности. — Ты с ума сошла?

— Люблю, люблю… — шептала она. — Тебе не надо никуда уезжать… Я знала, я чувствовала… — Она посмотрела ему прямо в глаза и вдруг, не сумев сдержаться, стала его целовать.

Он, не раздумывая ни секунды, отвечал на ее поцелуи, все нежнее и крепче прижимая к себе.

— Да что случилось? — наконец удалось вставить Владимиру.

Лиза, вдруг отпрянув от него, пристально глянула ему в лицо и сказала: