«Да, – думал Рудольф. – Статус любительства, записанный в Олимпийской хартии полвека назад, давным-давно устарел, утратил связь с реальным миром и стал прогнившим фиговым листом, которым все еще стараются заслонить трудно скрываемый профессионализм. Результаты и достижения в спорте так возросли, что просто немыслимо подняться на пьедестал почета без серьезной многолетней работы. Чтобы стать мастером ринга, надо потратить пять-шесть лет молодости, а в некоторых видах спорта, как, например, в фигурном катании и плавании, необходимо начинать чуть ли не с пеленок. Так какое же тут любительство? Наоборот, ранний профессионализм… Как в искусстве. Чемпионом стать потруднее, чем солистом в балете или в опере».

Не отводил глаз от угла ринга и Хельмут. Он узнал тренера Рокотова. Неужели это тот самый русский, с которым он боксировал в сорок четвертом, в Лейпциге? Наши пути опять переплелись…

Гонг прервал его размышления. На середину ринга вышел высокий седоголовый судья, одетый в традиционный белый наряд, и взмахнул рукой, – первый раунд.

– Рядом с черным крокодилом русский выглядит щенком, – заметил Рудольф, когда соперники сошлись в центре ринга.

– Не хотел бы я, чтобы ты оказался в зубах такого щенка, – парировал Хельмут.

– Распотрошу в первом же раунде!

Почти без подготовки, без разведки схлестнулись противники на дальней дистанции и закружились, как истребители в яростном воздушном бою. Рудольф, вцепившись в подлокотники кресла, хищно следил за перипетиями схватки. Сосредоточенный взгляд, напряженное внимание расширенных зрачков, которые, словно объективы кинокамер, схватывали и фиксировали в памяти каждую деталь полуфинального поединка, чтобы потом, перебирая и осмысливая ход предстоящего боя, найти уязвимые места и наметить пути к победе. Боксеры непрерывно атаковали. Темп нарастал.

– Смотри внимательнее! – Хельмут подвинулся к экрану телевизора.

Джефферсон легким красивым движением тела неожиданно уклонился от атаки русского и стремительно, со скачком вперед, нанес ему свой коронный, длинный крюк слева. Рокотов качнулся и, словно бы ему подставили подножку, мягко свалился на обтянутый жестким брезентом пол ринга.

– Все! Можно выключать, – произнес Рудольф и повернулся к тренеру. – Давай прокрутим пленки! Надо продумать схему боя.

– Не торопись!

И как бы в подтверждение слов тренера Рокотов неторопливо, словно он упал не от удара, а случайно споткнулся по дороге к противнику, приподнялся и стал на одно колено, опершись руками о пол. Судья, слегка наклонившись, прямо перед лицом русского растопыривал свои узловатые пальцы, показывая счет секунд:

– Четыре… шесть…

Операторы показали русского крупным планом. В глазах – ни отчаяния, ни страха. При счете «восемь» Рокотов пружинисто вскочил и поднял руки в боевое положение. Дальнейшие события произошли с молниеносной быстротой. Джефферсон, понимая, как важно не упустить момент и скорее закончить бой в свою пользу – ведь завтра в финале предстоит трудная схватка с опытным тигром ринга фон Шилленбургом, – бросился на русского, осыпая его градом могучих ударов. Это был ураган, смерч, готовый снести, сокрушить все на своем пути. Лицо негра пылало вдохновением и азартом боя. Глаза блестели.

Русский утонул в этом вихре, он еле успевал защищаться. Все ждали момента, когда боксер, не выдержав натиска, рухнет поверженным. И вдруг все кончилось. Многие даже не успели заметить, как это произошло. На ринге стоял один лишь Рокотов. Он стоял, чуть подавшись вперед и наклонив голову, словно дуб, встречающий порыв бури. Смущенно улыбался, как бы извиняясь и говоря: «Простите, я не хотел этого, но уж так получилось…»

А Джефферсон, могучий Джефферсон, трехкратный чемпион Великобритании, обладатель многих титулов, лежал огромной черной глыбой у ног русского. Он упал так неожиданно, словно у него из-под ног выбили почву.

Но Рудольф, его тренер Хельмут и те знатоки бокса, которые находились возле ринга или смотрели телепередачу, видели все.

Это был мастерский прием! Русский применил полузабытый и давно не применявшийся способ защиты – отбив ребром ладони перчаток противника, с одновременным, жестким и быстрым, словно вспышка, ударом. Рудольфу врезалось в память мгновенное движение плеча и взлет кулака. Если бы Рудольфа попросили назвать удар русского, то он наверняка бы задумался: как квалифицировать такой удар? Ибо он не был ни прямым, ни крюком, а чем-то средним, комбинированным, полукрюком, полупрямым. Но снайперским по точности и пушечным по силе…

Рудольф с неожиданным удивлением и настороженностью всматривался в русского. Тот по-прежнему извиняюще улыбался; грудь дышала ровно и спокойно, словно и не было напряженных драматических минут. От недоброго предчувствия у Рудольфа вдоль спины пробежал холодок.

Судья на ринге жестом указал русскому на нейтральный угол. Выждав, пока Рокотов отойдет, судья поднял руку и стал медленно, нарочито медленно отсчитывать время. Как он ни старался, его непомерно длинные секунды не помогли поверженному чемпиону. Тот очнулся слишком поздно. Рокотов подошел, дружески помог Джефферсону подняться. Спотыкаясь на ватных ногах, боксер побрел в свой угол.

Тренер Джефферсона – длинноногий ирландец – что-то кричал негру, но тот устало махнул рукой, как бы говоря: «Все кончено…» Тогда тренер, неизвестно зачем и почему – бой проигран, судья отсчитал – выбросил на ринг полотенце, знак отказа от продолжения встречи.

Не успел Рокотов сойти с ринга, как сразу же попал в окружение репортеров. Они плотным кольцом окружили русского. До сегодняшнего вечера представители прессы не баловали Рокотова своим вниманием, а сейчас, раздувая сенсацию, ринулись как осы на мед. Нагловатые фотокорреспонденты, толкаясь и мешая друг другу, спешили запечатлеть на пленку рождение новой знаменитости, вспышки блицев следовали одна за другой. Бойкие радиожурналисты, наладив портативные магнитофоны, совали к губам Рокотова микрофоны, а спортивные репортеры бросились торопливо заполнять страницы своих пухлых блокнотов.

Валерий, разогретый поединком, еще весь во власти пережитого боя, был застигнут врасплох. Он чуть не дрогнул под натиском перекрестных вопросов, с виду весьма безобидных, но таивших скрытую взрывную силу. Хорошо, что ему на помощь поспешил тренер Игорь Леонидович Миклашевский, привыкший отражать натиски прессы и у себя на родине, и за рубежом. Высокий, седой, не по возрасту подвижный, он умело держал себя в любой обстановке. На вопросы отвечал легко и с достоинством, бесцеремонно разоблачал каверзы, ставил на место наиболее зарвавшихся, парировал наскоки, улыбался, шутил. Переводчик Костя, поднаторевший на подобных стихийных пресс-конференциях, нес на себе основную часть нагрузки, переводя ответы и вопросы.

Не успел Рокотов освоиться, «войти в форму», как толпа журналистов стала быстро редеть. Репортеры спешили к телефонам и телетайпам, торопясь передать своим редакциям последние новости боксерского турнира. И тогда Валерий увидел, что невдалеке стоит «мухач» Аркадий Беленький, поглядывая на Рокотова, что-то оживленно рассказывает полному представительному мужчине в темном строгом костюме и молоденькой леди с пышными белокурыми волосами. Леди была стройна, изящна и ослепительно красива. Она бесцеремонно разглядывала Рокотова.

Валерий нахмурился и отвернулся. Он еще не переоделся и стоял, как сошел с ринга, в трусах, в майке, с накинутым на плечи халатом. «Опять Аркашка что-то мелет», – недовольно подумал Рокотов.

Боксер легчайшего веса «мухач» Беленький, весельчак и заводила команды, был автором всевозможных розыгрышей и хохм. Он вечно над кем-нибудь подтрунивал. Особенно часто от него доставалось тяжеловесу Василию Тишканову, медлительному и добродушному силачу с Волги. Правда, тот на шуточки Аркадия лишь снисходительно улыбался да отмахивался. Он давно дружил с «мухачом», и на тренировочных сборах, на соревнованиях их видели вместе: они жили в одной комнате, питались за одним столом. У Беленького перед взвешиванием обычно обнаруживался лишний «почти килограмм» и он «гонял вес»: соблюдал строгий питьевой режим, парился в бане, ограничивал себя в еде, а его порции с удовольствием поглощал Тишканов, у которого аппетит был «на уровне».