После часу ночи две оперативные машины остановились у переулка возле собора. Отец Валериан вылез в сопровождении чекистов в штатском. Ступак взял у него ключ и открыл тяжелые, кованые двери. Они даже не скрипнули, петли регулярно смазывали — в соборе был хороший хозяин.

Каноник включил свет. Несколько лампочек осветили центральную часть собора. Хоры и купол скрывала темнота, темно было и в притворе, и в боковых закоулках, и Левицкому все время казалось, будто на него из темноты смотрят десятки суровых лиц — смотрят и осуждают. Пожал плечами, словно сбрасывая с себя какую–то тяжесть, и подозвал каноника.

— Вам уже сказали, — начал он, глядя прямо в глаза священнику, — почему мы вынуждены поступить именно так и что наши действия не имеют целью осквернить храм. Надеемся на вашу искренность и желание всемерно содействовать органам власти.

Отец Валериан ощетинился.

— Я протестовал и протестую против этого незаконного акта, — зло сказал он, — и буду жаловаться!

— Законный он или незаконный, судить не вам! — резко ответил полковник. — Вы имеете право жаловаться, но сможете это сделать только завтра, вернее, — он взглянул на часы, — сегодня днем.

— Я очень болен, — начал каноник, — поднимать с постели больного человека негуманно.

— Наш врач не нашел у вас никаких болезней, — вмешался Трегубов. — Он считает, что эта прогулка не повредит вам. Скажите, — вдруг спросил он, — есть ли под собором подвал?

Каноник выдержал его пытливый взгляд.

— Только усыпальница под алтарем.

— Можно посмотреть?

— Прошу.

Трегубов сделал знак подчиненным, чтобы начинали, а сам с Левицким проследовал за каноником.

В усыпальницу было проведено электричество, и отец Валериан включил свет. Смотрел с нескрываемой иронией, как шарили непрошеные ночные гости — ощупывали все гробницы, выстукивали каменные стены. «Ищите, голубчики, ищите, тут сам дьявол ничего не найдет, не то что вы…» Сел на ступеньку и демонстративно углубился в молитвенник.

Через час обыск закончили, и старший группы доложил Трегубову, что ничего подозрительного, тем более каких–нибудь следов капитана Кирилюка, в соборе не обнаружено. Трегубов отвел Левицкого в сторону.

— Придется извиниться и отпустить попа, — поднял он правую бровь.

— Не нравится он мне, — признался Левицкий, — слишком уж спокоен. Переборщил святой отец. Или действительно нервы у него железные…

— Но ведь доказательства… Где доказательства? Можете идти… — Трегубов махнул старшему группы. — И вы тоже, — отпустил он представителя управления по делам церкви. — Мы сейчас выйдем.

В соборе стояла такая тишина, что было слышно, как каноник листает страницы молитвенника. Левицкий и Трегубов отошли на середину церкви и разговаривали шепотом.

— Может, напрасно так поступили, — засомневался и Левицкий. — Кирилюк мог выйти из собора вслед за каноником, и с ним что–нибудь случилось…

— Несчастный случай? — улыбнулся Трегубов. — Исключено. Если бы в городе что–нибудь случилось, я бы знал. Что у вас, лейтенант? — обернулся он к дверям.

Левицкий посмотрел туда же и увидел Ступака, делавшего какие–то знаки, Понял: лейтенант не хочет привлекать внимания каноника — и слегка подтолкнул Трегубова к притвору.

— Вот… — Ступак осторожно развернул клочок газеты я показал два обыкновенных автоматных патрона. — Нашли тут рядом, в сарайчике.

— Ну и что же? — не понял Трегубов. — Мало ли их тут валяется!..

— Свежесмазанные… — возразил лейтенант. — Кто–то потерял совсем недавно.

— Где сарайчик? — заинтересовался полковник. — Проводите нас туда.

В сарайчике хранились дрова. Распиленные и нарубленные, они были сложены аккуратными штабелями у задней стенки. Тут же стояли козлы, валялся топор. Левицкий машинально поднял его и провел пальцами по лезвию. Видно, давно уже не пользовались им — выщерблен и затуплен, с пятнами ржавчины.

— Вот тут нашли. — Ступак посветил фонариком у входа. — Конечно, этого добра после войны всюду хватает, но будто вчера потеряны…

— Как попали сюда? — полюбопытствовал Трегубов.

— Для сержанта Батаева это не замок.

— Надо было взять ключ у каноника, — не одобрил Трегубов, — а впрочем… — равнодушно махнул рукой. — Сухо тут, опилки… Патроны и закатились… — Он постоял на пороге, ощупывая сарай ярким лучом фонарика. Ощупал даже потолок — добротный, из крепких досок. Подошел к сложенным у стены дровам, потрогал я даже зачем–то понюхал полено. — Сухие, — сказал он, — как у хороших хозяев. — Взял у Левицкого топор, поставил торчмя полено, тюкнул. — Таким топором не порубишь. — Отодвинул козлы к выходу, сел, похлопал рядом, приглашая Левицкого. — А ну, ребята, — направил он луч фонарика на большую кучу дров в углу, — раскидайте их.

Ступак с сержантом принялись за работу. Трегубов, внимательно наблюдая, как пролетали мимо них поленья, пояснил Левицкому:

— Нарубили их уже давно — сухие, даже звенят, — а сложить не удосужились…

— Лето, — заметил Левицкий, — зачем теперь дрова? В городе газ и…

— Для настоящего хозяина, — кивнул Трегубов на кучу, — это — как ножом по сердцу. Вон какие штабеля выложили, крыша без единой щелочки, пол каменный, а топор ржавый и зазубренный. Не по–хозяйски это…

Левицкий понял ход мыслей Трегубова.

— Думаете… — начал он.

— Не знаю… — перебил тот. — Но подозрительно.

Трегубов сидел на козлах в удобной позе и не отрывал взгляда от кучи дров, которая все уменьшалась. Наконец не выдержал, вскочил и принялся помогать Ступаку. Отбросив последнее полено, чуть не лег на пол, выгреб из угла толстый слой опилок.

— Так я и знал! — крикнул радостно. — Приведите, лейтенант, попа.

Левицкий присел рядом с Трегубовым. Тот провел пальцем по едва заметной щели в полу, сдул опилки. Возле самой стены в каменном полу было кольцо. Трегубов потянул за него, но безуспешно. Уперся коленом в стену, напрягся — крышка не поднималась.

— Очевидно, какой–то секрет, — отпустил он кольцо, — или заперто снизу. А впрочем, уже ведут попа, и мы все сейчас выясним.

Он направил луч фонарика на дверь так, чтобы увидеть, как отреагирует каноник на их открытие. Тот остановился на пороге, стоял прямо, ослепленный, и смотрел перед собой не моргая. Только сложил руки на груди и переплел пальцы, сильно сжав их, чтобы не дрожали.

Трегубов опустил фонарик, осветил угол, вырвав из темноты крышку люка, и снова перевел луч на лицо священника:

— Куда ведет этот ход? И как открывается люк?

Впервые за все время каноник показал свой характер.

— Может, уважаемые господа не будут играть в сыщиков?! — громко и зло спросил он. — Я старый человек и нуждаюсь в отдыхе…

Услышав эти слова, Трегубов неожиданно засмеялся. Фонарик задрожал в его руке, и Левицкому показалось, что каноник покачнулся, но это лишь показалось. Трегубов замолк, луч перестал дрожать. Каноник оперся о притолоку и прищурил глаза. Трегубов придвинулся к нему, сказал с презрением:

— Так, святой отец, может, прекратим эту игру? Вы разоблачили себя, хотя нервы у вас действительно железные.

Каноник не отвел глаз. Смотрел мрачно, как на провинившегося ребенка.

— Я не люблю провокаций, господин… — не знал, как назвать, — господин начальник. Уже поздний час, и вы должны сказать, в чем обвиняете меня…

— Вот что, ваше преподобие, — серьезно сказал Трегубов, — при уровне современной техники мы этот люк рано или поздно поднимем. Думаю, за полчаса управимся. Но не советовал бы вам чинить нам препятствия — попытка запутать следствие только отягчит вашу вину.

Каноник сокрушенно перебирал четки и беззвучно шептал молитву.

— Вы слышите меня? — повысил голос Трегубов.

Каноник не ответил. Аккуратно спрятал четки, пощупал рукой в углу над люком и потянул за кольцо. Крышка пошла легко — священник и правда был хорошим хозяином и регулярно смазывал петли.

Трегубов первым полез в темное отверстие. Посигналил оттуда фонариком. Но Левицкий, не ожидая приглашения, уже протискивался вниз.