Раз ему удалось уже избежать тюрьмы и, быть может, смерти, теперь же — как знать?..

— Ну что, как ваша прогулка, Александр Николаевич? — спросил Боратынский.

— Замечательно! — не скрывая своего радостного настроения, ответила Любава. — Город прекрасен, никак я того не ожидал…

— Да, чудес тут много. Что же вы думаете о вашем дальнейшем устройстве?

— Представьте, у меня сыскалась тут родня, — заявила Любава, найдя, что теперь самый подходящий момент для такого разговора.

— Вот как? — удивился Иван. — Я поздравляю вас — сие есть ценная находка. Что же, родня признала вас?

— Да. Я и не ожидал такого приема, — задумчиво ответила девушка.

— Родня близкая?

— Более чем. Состояние и положение в обществе самые завидные.

— Ежели не секрет, поделитесь…

— Не секрет. Моя родственница — графиня Болховская, родная сестра моей покойной матери.

— Так, стало быть, у вас объявилась тетка. А ее муж?

— Она вдова, — ответила Любава. — И еще совсем молодая женщина, лет двадцати пяти.

Иван усмехнулся:

— Попадаете в распоряжение прелестной тетушки? С юными племянниками и молодыми тетушками разные прекурьезные истории случаются.

— Это вы о чем? — удивилась Любава.

— Так… — протянул Иван и осекся.

Парень явно не понял сей двусмысленности. Стоит ли ее пояснять?

— Просто всем известно, — продолжил он, — что покойный император юный Петр II был влюблен в свою тетку цесаревну Елизавету, дочь его деда императора Петра Великого. Тогда про то много слухов ходило. Она же была ненамного его старше…

— Ничего не слышал об этом, — удивилась Любава. — Надо же! Ну уж можете быть уверены, что со мною подобного не произойдет.

— То есть в тетушку вы не влюбитесь? — уточнил Боратынский.

— Нет. Хотя она, безусловно, молода и прекрасна!

Иван рассмеялся:

— Похвальная стойкость!

— Что же графиня? Чем она желает вам помочь?

— Вы удивитесь, но она бывает при дворе и даже, ежели верить ее словам, ей благоволит императрица Анна Иоанновна, — с некоторым удивлением произнесла Любава. — Вы, помнится, говорили всякие ужасы о нашем дворе, тетка же моя, напротив, полна восхищения. Даже Бирон, как она мне сказала, расположен к ней.

— Вот как? — Иван пристально взглянул на Любаву и тут же опустил глаза. — Что же она предлагает вам?

— Не знаю, — в раздумье произнесла девушка. — Правда, она желает с кем-то меня познакомить. Приглашала в гости через два дня.

— Должно быть, она поможет устроить вашу судьбу, — заметил Боратынский. — Но будьте осторожны, — прибавил он. — Времена теперь смутные, а мне было бы вас жаль, ежели бы вы попали в передрягу и ошиблись с покровителями.

— Спасибо, — удивленно произнесла Любава. — Но что вы имеете в виду, когда говорите «ошиблись с покровителями»?

— Ничего особенного. Просто при дворе надо быть очень осторожным, чтобы в единый миг не лишиться всего. Нынче один в фаворе у Фортуны, завтра — другой…

— Право, вы изъясняетесь загадками, но спасибо вам за заботу, — ответила Любава.

— Что же, мне теперь пора идти, — объявил Боратынский. — До скорой встречи.

Молодые люди распрощались.

Боратынский, следуя собственному побуждению, уже решился. Сегодня же он вместе с Голицыным отправляется к цесаревне Елизавете, жившей почти затворницей. Все друзья ее могли быть у нее только тайно. Над цесаревной сгущались тучи, и, как знать, не уготована ли ей тюрьма и, быть может, смерть от руки убийцы? Чтобы не допустить сие и Боратынский, и все его друзья рискнут всем, и даже самой жизнью. Но почему-то Ивану казалось, что все будет хорошо, что все их чаяния исполнятся и в России, наконец, воцарится та, коей предназначено быть на троне самой судьбой и правом рождения.

Любава, после этого разговора, осталась в глубокой задумчивости. Странная беседа, странное предостережение. Что-то происходит при дворе, но она не знает что, так же, как, видно, не знает и ее беспечная тетушка. Говорят, что императрица тяжело больна, однако у графини соберется какое-то общество. Как сие возможно? А впрочем, что знает она о здешних порядках и обычаях? Вскоре ее мысли перешли на другой предмет: Иван Боратынский всего лишь ее дорожный попутчик. Что-то подсказывало ей, что не простой он человек. И жизнь его, быть может, подвергается большой опасности. Не зря же напали на него тогда, на постоялом дворе. А теперь? Он нигде почти не бывает, а ежели выходит из дому, то делает это тайно. Она видела, как Боратынский со своим приятелем выходили через черный ход и, скользнув через сад, укрытые плащами, шли куда-то. Что у них были за дела? Чем это грозило им обоим?

Да, странно Любаве было сознавать волнение, которое испытывала она, думая о судьбе Боратынского. Случайный знакомый, он сделался ей очень дорог. Жаль было бы увидеть его в темнице или узнать, что жизнь его загублена, что завтра, быть может, его не станет…

— Ах! — Любава вздрогнула. — Что за мысль? И почему?..

«И почему я так дрожу из-за этого»? — хотела спросить она себя.

Но ответ был уже ей ясен, хотя она и не признавалась себе в этом напрямую. Любава влюбилась. Так глупо и, быть может, вовсе безответно. Он ведь даже не знает, что она девица? Глупо, да, истинно глупо! И что же тут поделаешь?

Вздохнув, Любава повалилась на кровать.

— Вот так-так! Из огня да в полымя. Стоило ли бежать от супружества для того, чтобы влюбиться? Да нет, какое там. И вовсе я не влюблена! Гиль [1] какая…

В назначенный день девушка прибыла к дому графини. Ее, как и обычно, сопровождал Федор, который страх как недолюбливал прислугу ее тетки! Он всю дорогу ворчал, что незачем им тут бывать и что он не удержится и, верно, наваляет этим дуракам-лакеям и шутам-скороходам.

— Успокойся, Федор, — твердила Любава. — Ты пойми, что мне теперь в моем положении тетушка — первая опора. На мое счастье, я нашла ее. Благодаря тебе, заметь! — прибавила она. — Ежели бы не твой характер, как знать… Я бы и не вспомнила про нее и уж не пошла бы ее искать, это точно. Случай, которым грех не воспользоваться!

— Ну только из того, что вам это надобно, терплю, — все говорил и говорил Федор.

— Эх, добрый же ты человек! — улыбаясь, сказала Любава.

— Да уж это верно…

Тетка все исполнила, как и намеревалась. Платье и все прочее уже ждало Любаву.

— Ну что скажешь? — спросила ее довольная графиня, заведя девушку в комнату, предназначенную для нее.

На кровати лежало роскошное белого атласа платье, сшитое по самой последней моде.

— Платье сшито было для меня, так что теперь на тебя его надо будет немного подогнать. Тут уже и портнихи, и девки ждут.

— Тетушка! — испугалась Любава. — Зачем же вы мне отдали такое красивое платье? Можно было найти и попроще…

— Вот еще! — возмутилась Агния Петровна. — Для моей племянницы — и попроще! Ты ведь даже и не знаешь, что за люди соберутся у меня нынче… Попроще, вот еще… — бормотала она.

Меж тем Любаву уже принялись одевать. Сначала парик, чулки, туфли, нижнее платье, корсет. Потом пудра, от которой девушка расчихалась. Затем уже и платье — чудо портновского искусства!

— Вот теперь никто не усомнится в том, что наше семейство — самое красивое! Хотя ты и худа, но в тебе много изящества и лицо твое весьма интересно. Ты не похожа на здешних девиц и привлечешь к себе множество взоров, когда сама того пожелаешь.

— Нужно ли множество-то? — спросила Любава. — Не достаточно ли одного, но самого дорогого?

Графиня рассмеялась:

— Ты так еще юна, дитя мое! Одного пока тебе еще взора достаточно, вот как! Ничего, пройдет время, и ты будешь ценить всякий взор, устремленный на тебя. В восемнадцать лет я почитала так же, как и ты… Но замужество излечило меня от заблуждений!

— Как жаль… — произнесла Любава.