— Я тоже! О боже! Мне нужно стереть это из своей памяти.

Я запрыгиваю обратно в его машину и захлопываю за собой дверь. Я не могу оглянуться назад из-за того, что боюсь, что они видели, как мы за ними следили.

Лукас садится за руль и смеётся.

— Ты же знаешь, что это абсолютно нормально? Твоя мама уже давно одинока, а доктор Маккормик хороший парень.

Он прав. Конечно, он хороший. Моя мама заслуживает счастья, и в какой-то извращенной вселенной они с доктором Маккормиком действительно очень милая пара, но я не хочу об этом думать.

— Я только что видела, как они целовались по-французски. Лукас, дай мне секунду, чтобы всё это осмыслить.

— Думаешь, на работе тебе придется называть его папой?

— О боже! ХВАТИТ!

Он заводит машину.

— Значит, сегодня мы не заберём твои вещи?

— Ни в коем случае.

— Но ты все равно переезжаешь, верно?

— Ну конечно! Не думаю, что смогу снова сидеть на том диване!

Он начинает выезжать.

— Хорошо, тогда едем домой. Думаю, у меня найдётся старая футболка, которую ты сможешь надеть.

Остаток выходных мы провели в спальне, редко выползая подышать воздухом или поесть. К утру понедельника наши простыни отчетливо пропитались нашими запахами, а по всей кухне было разбросано полдюжины пустых коробок от пирожных и яичных вафель. Мы животные.

— Ты выкидываешь коробки, — говорит Лукас. — А я брошу простыни в стирку.

— Хорошо, и не забудь, нам нужно по дороге в клинику купить доктору Маккормику кофе! — кричу я из душа. — На случай, если он в курсе, что теперь я есть в базе уголовных правонарушений.

— А если он тебя уволит?

— Ну, я уже объявила войну MediQuik, так что, вероятно, я просто останусь здесь, в постели, и каждый день буду ждать, когда ты вернешься домой.

— Тебе станет скучно.

Я выключаю воду и выхожу.

— Он не станет меня увольнять.

Лукас стоит у раковины и чистит зубы, когда замечает, как я мокрая выхожу из душа, клянусь, у него слюни текут. Он поворачивается и оценивает меня взглядом, как раз перед тем, как я оборачиваю полотенце вокруг себя.

— Даже не думай об этом, — я бросаю на него тяжелый взгляд. — Мы опоздаем.

— Какой смысл жить вместе, если мы не можем заняться сексом перед работой?

Он задает этот вопрос, как будто мы нарушаем какой-то закон.

— Мы уже занимались сексом сегодня утром, Лукас. И примерно триста раз за последние два дня.

— Мы должны наверстать упущенное время, — ухмыляется он, и у меня сжимается живот. Я знаю, не составит труда убедить себя, что второй раунд ‒ хорошая идея, поэтому я бегу из ванной и запираюсь в спальне, чтобы начать собираться.

Он стучит в дверь.

— Эй, впусти меня. Мне тоже нужно одеться.

— Я тебе не доверяю.

— Мы взрослые люди, Дэйзи. Я не собираюсь бросать тебя на кровать и насиловать.

Я бросаю быстрый взгляд на голый матрас. Это слишком заманчиво, поэтому я не открываю дверь, пока полностью не одеваюсь.

— Я все еще могу задрать тебе юбку, — предупреждает Лукас, когда я прохожу мимо.

Я отбиваю его руку и направляюсь на кухню, чтобы порыться в шкафах. Я не шутила, когда говорила, что съела всю его еду. После работы нам обязательно нужно сходить в продуктовый магазин. Потому что, это те отношения, которые у нас сейчас. Мы ходим в магазин вместе, как... пара. Наши мамы не поверили бы, если бы увидели.

По дороге на работу, я настраиваю себя, пытаясь придумать ответы на вопросы, которые мне может задать доктор Маккормик. Согласна я с этим или нет, но врачи придерживаются более высоких стандартов, и это имеет смысл. Никто не захочет лечиться у психически неуравновешенного врача, но я не такая. Я буду ссылаться на временное помешательство из-за стресса, вызванного потерей Лукаса навсегда. Доктор Маккормик поймет. Кроме того, свежий кофе из «Кофейни Гамильтона» должен приглушить его гнев.

Я всё распланировала.

Когда мы приходим, доктор Маккормик сидит в своем кабинете и ждёт нас.

— Доброе утро, доктор Маккормик.

Он поднимает глаза от стола, который еще более захламлён, чем обычно. Клянусь, там больше документов, чем на стойке регистрации. Он уверяет, что способен упорядочить всё это в уме, но у меня есть сомнения на этот счёт.

— Входите, входите. Я хочу с вами поговорить.

Поговорить. Конечно. Я знала, что это произойдет. Вот почему я положила ещё один пакетик сахара в его ореховый латте.

— Конечно. Вот, я принесла вам кофе.

Он делает быстрый глоток, а затем жестом приглашает нас присесть. Он наблюдает за нами, и на несколько секунд мы теряем друг друга из вида, благодаря горе папок на его столе.

Он убирает несколько документов, и наконец мы встречаемся глазами, он выглядит немного усталым, может быт, разочарованным.

— Прежде чем вы что-нибудь скажите, вы должны знать, что в субботу я не хотела опозорить вашу клинику, — начинаю я. — У меня не было выбора. Мои действия, хотя и казались детскими, имели огромное значение.

Он смущенно смотрит на меня, а потом смеётся, когда понимает, о чём я.

— О, ты говоришь о танцах в средней школе?

Я сглатываю. Он собирается вернуть мне мои документы. Он хочет отправить меня на медкомиссию. Что подумает Лукас? Как долго мы продержимся, если я не буду работать, или если мне придется переехать?

— Да. Как я уже сказала, произошла небольшая ошибка…

Он перебивает меня.

— Я не поэтому вас сюда позвал, хотя, честно говоря, я удивлен, что этого оказалось достаточно, чтобы вернуть Лукаса. Я думал, что нужно какое-то чудо, учитывая, через что вам пришлось пройти.

Я не возражаю. Я слишком ошеломлена, чтобы говорить.

Лукас тянется к моей руке, чтобы успокоить меня.

— Я позвал вас сюда, чтобы сообщить, что в клинике мне осталось отработать еще две недели.

— Вы закрываетесь?! — я задыхаюсь.

Я начинаю паниковать. Должно быть, он слышал о MediQuik.

Он хмурится.

— Нет. Я ухожу на пенсию.

— Но почему так рано? Думаете, мы не можем конкурировать с MediQuik?

Лукас сжимает мою руку.

— Дэйзи, давай просто выслушаем его.

— Как вы знаете, мой первоначальный план состоял в том, чтобы поработать подольше, — продолжает доктор Маккормик, — дать вам время устроиться, но я нашёл любовь всей своей жизни, и не хочу проводить ни минуты больше в этом кабинете. У меня есть планы. Большие планы.

— Для ясности, вы говорите о моей маме, верно?

Его глаза расширяются.

— Она тебе рассказала?

— Скажем так, вы не единственный, кто может заметить любовь издалека, — отвечаю я, обходя момент с поцелуем, который мне пришлось наблюдать ранее. — Я счастлива за вас.

Теперь он светится. Он плывет в облаках, и я его понимаю. Зачем ему проводить здесь своё время? Он был один почти половину своей жизни, и теперь он счастлив. С моей мамой. Ха, кто бы мог подумать?

— Мы хотим купить дом на колёсах и путешествовать по США. Твоя мама до смерти хочет увидеть Аляску!

— А как же клиника? — спрашивает Лукас.

— Я оставляю её вам.

Он говорит это так просто. Никаких фанфар.

— Вы не можете просто отдать её нам! — настаиваю я.

Он потирает усы, как будто только сейчас осознал на сколько это серьёзно.

— Хорошо. Хотя я не считаю это необходимым, но если вы двое настаиваете выкупить её, то я настаиваю на предоставлении вам родственной скидки.

Мы обсуждаем мельчайшие детали по переходу клиники. И я с уверенностью могу сказать, что он уже какое-то время думал об этом, потому что его адвокат подготовил все документы.

Конечно, будут и недовольные пациенты, которым будет трудно принять тот факт, что их любимый доктор уходит на пенсию, но они всё поймут, когда мы объясним, что доктор Маккормик уезжает в закат, за рулем своего фургона, наслаждаясь заслуженным отдыхом... с моей горячей мамой.

Он передает нам на ознакомление несколько пакетов документов, и, когда через несколько минут мы выходим из его кабинета, совершенно ясно одно: нам с Лукасом предложили собственную практику. Мы будем совладельцами. То, на чем я сосредоточена больше всего, ‒ это приставка: «co», что означает совместный или объединенный. Несколько недель назад эта приставка высосала бы всю радость из этого момента, но теперь она заставляет меня улыбаться.

Я вернулась в Гамильтон, штат Техас, чтобы возглавить семейную клинику доктора Маккормика, победить Лукаса в его же игре и стать лучшим врачом, лучшим человеком, раз и навсегда. Я предполагала, что, достигнув этой цели, я излечусь от своей одержимости им. Я думала, что, наконец, меня перестанет заботить Лукас.

Но, как и во многом другом, я ошиблась.

— Тебя это пугает? Что ты будешь делить практику со мной? — спрашивает Лукас.

Он стоит со мной рядом, на кухне, и ждёт, когда я отойду от кофеварки, чтобы он мог налить себе кофе.

— Это должно пугать.

Он кивает, понимая.

— Я имею в виду, желание соревноваться с тобой ‒ это как будто ещё одна часть моего тела. Я, вероятно, всегда буду чувствовать это, даже если в этом больше нет необходимости. Я даже чувствую что-то типа разочарования, от того, что наша маленькая война закончилась.

— Ты хочешь, чтобы она продолжилась?

Я делаю шаг назад и уступаю ему место, и на кухне, и в моей жизни.

Я улыбаюсь.

— Нет. А ты?

Он непреклонно качает головой.

— Конечно, нет.

Я киваю.

— Хочешь знать, почему? — спрашивает он.

— Я уверена, что ты мне скажешь, даже если я не хочу.

Он смотрит на меня через плечо. На нём очки в толстой чёрной оправе. Его волосы слишком каштановые, а улыбка слишком соблазнительная. Он ‒ ходячая мечта, и он ‒ мой.

Лукас пожимает плечами.

— Да. Ты права. Нет необходимости это говорить.

Он делает три шага в сторону коридора, прежде чем я его догоняю, хватаю за запястье и осторожно дергаю.

— Конечно, но если ты собирался это сказать…

Он улыбается и поворачивается ко мне лицом. Я пытаюсь прикусить губу, чтобы скрыть свою реакцию. У меня ничего не получается.

— Потому что, Дэйзи, я победил. У меня есть всё, о чём я когда-либо мечтал.

Мы с Лукасом в церкви. На нём надет смокинг, а на мне такое пышное платье, что я едва могу удержаться на ногах. Мы стоим лицом к лицу, по разные стороны алтаря, и слушаем, как проповедник бубнит и бубнит. Я должна быть сосредоточена, но я наблюдаю за Лукасом. А он наблюдает за мной. Это наш маленький, немой разговор в разгар церемонии.