Я выгибаю брови, спрашивая его, хочет ли он выбраться отсюда.

Его ухмылка говорит мне, что мы должны остаться.

Мы ‒ это важная часть.

Нет, мы не жених и невеста.

Мы здесь ради моей мамы и доктора Маккормика. Два голубка женятся. Я ‒ подружка невесты, а Лукас ‒ шафер.

На данный момент, я счастлива стоять в стороне и не быть в центре внимания. Я хочу, чтобы наша с Лукасом свадьба была маленькой и интимной, может быть, только мы вдвоем.

Вся наша жизнь была представлением. И мы сами её такой сделали. Даже сейчас, через год после того, как мы возглавили семейную клинику Маккормика и вынудили MediQuik покинуть город, не проходит и дня без того, чтобы кто-то не упомянул нашу старую войну. Кажется, что половина людей в городе всё это время знала, в то время как другая половина всё ещё не может поверить, что мы любим друг друга. Они делают ставки на то, что рано или поздно, всё приведёт к большому взрыву. Конечно, иногда, я всё ещё хочу убить Лукаса (этот мужчина знает способ залезть мне под кожу), но эта страсть, которую я ощущаю во время наших споров, это та же страсть, которую я чувствую, когда Лукас подкрадывается сзади, пока я готовлю ужин, обнимает меня и заставляет забыть о том, что еда вообще, когда - либо существовала.

Он провокационно влияет на меня, и я до сих пор не могу описать всю свою любовь к нему. Масштабы чувств, которые я испытываю к старому врагу, временами, пугают меня. Недавно я лежала в постели, пытаясь читать, но вместо этого, смотрела, как он спит, задаваясь вопросом, сколько ещё времени мы будем так жить. Я потратила двадцать восемь лет своей жизни, ненавидя его, и кажется справедливым, если нам удостоено прожить в два или три раза больше, заглаживая свою вину.

Он наклоняет голову, вероятно, задаваясь вопросом, о чём я думаю.

Ему не трудно догадаться.

При виде его, в этом смокинге, мои мысли весь день блуждают где-то рядом с канавой.

Он улыбается, и проповедник объявляет, что доктор Маккормик может поцеловать невесту. Я возвращаюсь к церемонии как раз вовремя, чтобы увидеть, как он целует мою маму. Она почти в обмороке, ничего удивительного: она спятила, и абсолютно безумно влюбилась в Донни. Это его настоящее имя, но я отказываюсь его так называть. Для меня он всегда будет доктором Маккормиком или доктором Папой, как я в шутку начала его называть.

Толпа ликует. Лукас хлопает в ладоши, и я протягиваю маме букет, чтобы они впервые смогли пройтись в качестве супружеской пары.

— Я люблю тебя, — говорит она мне прямо перед тем, как доктор Маккормик утаскивает её.

Я не могу быть ещё счастливее за неё. Они идеально подходят друг другу, и наш холодильник, покрытый магнитиками, привезёнными со всех их путешествий, доказывает это.

Лукас подходит к алтарю и подставляет мне локоть. Я принимаю его и вместе мы следуем за женихом и невестой.

— Сколько слов из всей речи ты уловила? — шепчет он.

— Три. Максимум четыре.

— Да, я тоже.

— Когда мы решим пожениться, давай устроим свадьбу на пляже или еще где-нибудь, чтобы нашим гостям было на что посмотреть, пока они игнорируют клятвы.

— Да, — соглашается он. — Или мы могли бы просто сделать это в кинотеатре?

— Умно. Мы будем подавать попкорн в качестве закуски, а на заднем плане, на экране, будет идти Борн.

— Мне нравится ход твоих мыслей, Белл.

Мы подходим к задней части церкви, и он целует меня в щеку.

— Просто для ясности, — говорю я, — это не было предложением, верно?

Он ухмыляется.

— Нет. Я запланировал его на потом. Во время моего тоста.

Мои глаза широко округляются.

— Ты не посмеешь этого сделать. Не перед всеми этими людьми.

Он кивает.

— Ты права. Лучше я сделаю это прямо здесь. Прямо сейчас.

Он поворачивается ко мне.

Меня трясет. Он должно быть шутит. Из церкви выходят люди и с интересом наблюдают за нами. Мы практически под микроскопом.

Но тут Лукас улыбается.

— Что-то случилось? — спрашивает он.

— Очень смешно.

Он смеётся, потому что время от времени ему всё ещё нравится мучить меня. Старая привычка.

Я поворачиваюсь и направляюсь прямо к столику в углу. Он следует за мной.

— Вообще-то, у меня уже есть кольцо.

Я улыбаюсь.

— Я знаю. Я нашла его в ящике с носками, когда только переехала и искала место для своей одежды. — Я протягиваю ему бокал шампанского. — Это было год назад.

Он убирает свободную руку в карман. Я не могу не задаться вопросом, лежит ли оно там прямо сейчас.

— Да, оно у меня уже давно.

— Как давно?

— Я попросил его у мамы в тот же день, когда узнал, что ты переезжаешь в Гамильтон.

Он заканчивает свое признание долгим глотком шампанского.

— Самонадеянно, — говорю я, хотя мою мегаватную улыбку не так-то легко и скрыть.

— Возможно. Но я предпочитаю считать это уверенностью.

Мы оказались в небольшой беседке, вдали от толпы. В течение следующих нескольких минут — это только мы: он и я. Потом, нам нужно будет пройти в зал, произнести свои тосты, штурмовать бар и танцевать весь вечер напролёт.

— Ты можешь спросить меня. Я скажу да.

— Я ждал подходящего момента. Я хочу, чтобы все было идеально.

— Как насчет сегодняшнего вечера, когда мы пойдем домой? Мы примем ванну, снимем эту душную одежду, и ты сможешь спросить меня.

— Разве это не должен быть сюрприз? Не думаю, что ты можешь диктовать условия моего предложения.

Я улыбаюсь и наклоняюсь вперед. От него исходит его фирменный аромат, который я люблю.

— Ну, наверное, для некоторых людей это возможно, я думаю, что пережила достаточно сюрпризов на всю свою жизнь, особенно, от тебя.

— О, правда?

— Да. Как тебе такой? Оказывается, мой заклятый враг ‒ человек, которого я презирала и с которым соперничала с самого рождения ‒ любовь всей моей жизни.

— Вот это сюрприз.

Я быстро целую его в щеку.

— Я должна была и дальше соревноваться с ним. Это было в моих планах следующие сорок или пятьдесят лет.

— А что теперь в твоих планах?

— Хм, не уверена, — я подмигиваю. — Брак... дети. По крайней мере, двое?

— Трое, — говорит он, обнимая меня за талию.

— ЧЕТВЕРО, — я поднимаю ставки, все еще делая это соревнованием.

— Полегче, давай начнем с одного и посмотрим, как пойдет дальше.

Я улыбаюсь и делаю глоток шампанского.

— Хорошо, но где же будет жить наша свора детей?

— Может быть, дом с акрами земли и верандой.

— Мне бы этого хотелось.

— И собакой.

— Да. Определенно с собакой.

— Лукас?

— Да?

— Думаю, тебе стоит спросить меня сегодня вечером.

— Дэйзи?

— Да.

— Помолчи, чтобы я мог спросить тебя сейчас.

А потом Лукас Тэтчер, тот самый мальчик, с которым я соревновалась всю свою жизнь, опускается на одно колено и достает из переднего кармана маленькую черную, бархатную коробочку. Ту самую черную коробочку, в которую я заглядывала каждое утро в течение года. Я удивлена, что она всё ещё цела после всех моих рукоприкладств.

Нас никто не видит, и я начинаю плакать, кивая головой «да» снова и снова. Он надевает мне на палец винтажное кольцо с бриллиантом, фамильную реликвию от его мамы, и мы остаемся здесь, в беседке, целуемся, как похотливые подростки, пока ведущий не выкрикивает в микрофон наши имена. Видимо, мы им нужны.

Я делаю шаг назад, тщетно пытаясь расправить свое пышное платье. Одеть меня, как пуделя, было маминой идеей, и это была плохая шутка.

— Я хорошо выгляжу? — спрашиваю я.

— Да, просто несколько прядей немного не на своем месте. Но это не слишком бросается в глаза.

Я знаю, что он лжет. Я тщетно убираю их с лица.

— Боже. Моя мама точно узнает.

— Верно, но, с другой стороны, она всегда знала многое наперёд.

Я смеюсь, потому что это правда. Как всегда. Последние два человека, которые узнали, что Лукас и Дэйзи, собираются провести остаток жизни вместе, были Лукас и Дэйзи.