— Да?

— Отец Рожденной-в-пустоте. Септим просил не беспокоить тебя по этому поводу, но мне кажется, ты должен быть в курсе.

На это Талос кивнул, но ничего не сказал.

— Ее отец… Он распускает слухи — то на Черном рынке, то на жилых палубах — о том, что корабль проклят и в одну из грядущих ночей мы все по его воле погибнем. Кое-кто из старой команды прислушивается к этим словам и даже соглашается… Ты же знаешь, как они относились к девочке. Но теперь прислушиваются и новички, которых вывезли с «Ганга». Аркия винит во всем тебя. У девочки был твой медальон, но все равно она… ну, ты понимаешь.

— Умерла.

Октавия кивнула.

— Я приказал Септиму разобраться, — ответил воин. — Но все равно спасибо, что сообщила мне. Я сам решу эту проблему.

— Ты убьешь его? — В ее голосе явно слышалась неуверенность.

— Мертвые рабы бесполезны, но так же бесполезны и рабы непослушные. Если не останется иного выхода, я его убью, но у меня нет желания так поступать. Он прожил на корабле десятки лет и все-таки смог завести ребенка — вот пример того, как человек может сопротивляться порче. Я не дурак, Октавия. Экипаж идеализирует Аркию так же, как идеализировал его дочь. Мы мало что выгадаем, убив его, и только настроим против себя людей в команде. Они должны подчиняться из страха перед последствиями, а не потому, что их сломили, загнав в угол. В первом случае мы получим старательных и целеустремленных рабочих, которые хотят выжить; второй вариант даст нам призраков, которых не пугает гнев хозяев, потому что они уже готовы умереть.

Между ними повисла напряженная тишина; наконец Талос хмыкнул, показывая, что пора заканчивать разговор:

— У тебя все?

— Что ждет нас в Мальстриме? Что такое эта Зеница Ада?

Талос покачал головой.

— Сама все увидишь — если корабль не развалится в пути и все-таки долетит до тамошних доков.

— Так это действительно док.

— Это… Октавия, я воин, а не поэт и не ритор. Я не подберу нужных слов, чтобы достойно описать это место. Да, Зеница Ада — это док.

— Ты сказал «я воин» так, словно это приговор. — Октавия облизнула пересохшие губы и наконец решилась: — Кем вообще ты хотел стать? О себе я сказала правду: я всегда хотела быть навигатором на военном корабле, и судьба так или иначе исполнила это желание. Но можно спросить, что насчет тебя?

Талос ответил на это тем же едва слышным смешком и постучал по оскверненной аквиле на нагруднике.

— Я хотел стать героем. — Через мгновение его израненное лицо скрылось под шлемом-черепом. На Октавию теперь взирали красные линзы, в которых не отражались никакие чувства. — И посмотри, что из этого вышло.  

Посетители Черного рынка отреагировали по-разному, когда той же ночью там появился один из хозяев — воин легиона. Большинство замерли как вкопанные, гадая, где, кто и какое преступление совершил, и опасаясь, что грядет кара за их собственные прегрешения. Некоторые склонили головы в приветствии, некоторые подобострастно опустились на колени. Кое-то обратился в бегство, едва завидев во тьме алое свечение глазных линз на шлеме воина. В основном это были рабочие с машинных палуб, перемазанные в масле; они кинулись врассыпную по коридорам, выходившим из кубрика.

На их бегство никто не обратил внимания. Толпа расступилась перед воином, и он подошел к своей цели — мужчине, на лотке которого были разложены куски белой ткани и амулеты, сплетенные из женских волос. Люди, стоявшие рядом, в знак уважения приглушили свет переносных ламп.

— Аркия, — произнес воин. Вокс превратил его голос в утробный рык, вокабулятор шлема добавил скрежета. Мужчина испуганно отшатнулся и остался стоять на месте только из упрямой гордости.

— Господин?

Воин подчеркнуто медленным движением потянулся к гладию в ножнах на голени. Достал его и, не отводя взгляда от взмокшего мужчины, прорычал еще три слова:

— Возьми этот меч.

Талос бросил гладий на стол. Меч лязгнул, с краев лотка посыпались мелкие безделушки; стальной клинок, длиной в руку человека, в тусклом свете ламп поблескивал золотом.

— Возьми его. Я должен увидеться с техноадептом, а вместо этого трачу время здесь. Поэтому бери меч, смертный. Мое терпение имеет предел.

Мужчина подчинился и нерешительно взял гладий.

— Господин? — снова спросил он, и теперь его голос дрожал.

— Оружие в твоих руках было изготовлено на Марсе во времена, которые почти все нынешние обитатели Империума считают достоянием легенд. Этот клинок обезглавил множество мужчин, женщин, детей, ксеносов и диких тварей. Я сам, своими руками, вогнал его в сердце человека, который правил целым миром.

На короткой цепи с толстыми звеньями, прикрепленной к поясу воина, висел шлем. Одним рывком легионер сдернул его с цепи и также с грохотом бросил на стол. Красный керамит исцарапан и измят, зеленые линзы треснули; шлем воззрился на Аркию мертвыми окулярами.

— Этот шлем — все, что осталось от воина, который убил твою дочь, — сказал Талос. — Я сам прикончил его в одной из стычек, что разгорелись на палубах, когда мы бежали с Крита. Когда все было кончено, я отрубил ему голову тем самым мечом, который ты сейчас едва можешь поднять.

С трудом удерживая гладий, торговец положил его на стол.

— Господин, чего вы хотите от меня?

— Говорят, что ты сеешь недовольство среди смертных в команде. Утверждаешь, что корабль проклят, и всех на его борту ждет та же судьба, что настигла твою дочь. Это так?

— Знамения…

— Нет, — Талос усмехнулся. — Не смей заикаться о «знамениях», если хочешь дожить до конца нашей беседы. Или ты скажешь правду, или замолчишь навсегда. Ты действительно пытаешься убедить других в том, что «Завет» проклят?

Дыхание Аркии облачком тумана повисло в холодном воздухе.

— Да, господин.

— Хорошо, — воин кивнул. — На это я не сержусь. Рабы имеют право на собственные чувства и мнения, пусть даже ошибочные, если при этом они не забывают о своих обязанностях. Какие твои обязанности, Аркия?

— Я… — Уже не молодой мужчина сделал шаг назад. — Я просто чернорабочий. Делаю все, что мне прикажут.

Талос сделал шаг вперед. Работающий доспех издавал гул, от которого ныли зубы.

— А тебе приказывали читать команде проповеди о вечном проклятии?

— Не убивайте меня, господин, пожалуйста.

Талос пристально посмотрел на мужчину с высоты своего роста:

— Я не убивать тебя пришел, идиот. Я пришел, чтобы кое-что тебе показать и преподать урок, который все мы должны усвоить, если хотим выжить в таких условиях и при этом сохранить рассудок. — Он указал на шлем. — Тот воин убил твою дочь. Разрубил ее надвое. Но и в этом случае она бы прожила еще несколько мгновений — мгновений столь мучительных, что ты даже не можешь себе представить. А твоя жена, ведь она тоже погибла во время того нападения? Погибла от меча Кровавого Ангела? Если они с твоей дочерью были вместе, скорее всего, их зарубил один и тот же воин.

Талос обнажил собственный меч — огромный, в рост человека. Когда-то он вырвал это оружие из рук павшего героя, тоже из Кровавых Ангелов. Серебро и золото, отполированные до блеска, крылья, украшавшие рукоять: настоящая мастерская работа, настоящий бесценный шедевр. Талос медленно и аккуратно опустил клинок на плечо мужчины, так что лезвие почти касалось шеи.

— Вероятно, это последнее, что они обе видели в этой жизни. Над ними возвышается воин без лица, меч занесен и вот-вот разрежет их, разрубит пополам.

Глаза мужчины наполнились слезами. Он моргнул, и по щекам пробежали блестящие полоски влаги.

— Господин, — только и сказал он. Всего одно слово.

Во взгляде несчастного Талос прочитал немой вопрос.

— Я пришел, чтобы успокоить твои сомнения, Аркия. Я сделал все, что мог. Разорвал ее убийцу на куски. Съел его сердце, и с его кровью присвоил себе и его память. Ты потерял дочь и имеешь право чувствовать горе. Останки этого убийцы — вот они, прямо перед тобой. Возьми меч. Разбей шлем. Отомсти, если так этого жаждешь.