Эвокаты стояли слишком тесно. Перед каждым Пожирателем Миров находилось по двое Ультрадесантников. Один из противников заблокировал рубящий удар Кхарна поверху, а другой врезал ему щитом в лицо. Он отшатнулся назад и упал, вопя и ругаясь. Внутри шлема потекла кровь.

Пожиратели Миров атакуют стену щитов эвокатов

Гвозди наказали его за попытку восстановить контроль, впившись в мягкую плоть мозга.

После столкновения рядов прошло всего несколько секунд, и атака ослабла, нарушилась и рухнула.

— Contendite vestra sponte! — прокричал командир Ультрадесантников. Его люди перенесли центр тяжести и ответили пистолетами и клинками. Те Пожиратели Миров, кто еще оставался у стены щитов, начали массово гибнуть, сраженные врагами, до которых не могли дотянуться.

В этот миг время замедлилось для Кхарна. Он обнаружил, что отвлекся на жутковатую мысль — так ли чувствовал себя Ангрон на своей родине? Так ли чувствовала себя его обреченная армия рабов и отступников, когда с ними расправлялись солдаты их господ? Когда толпа изгоев-гладиаторов подняла копья и мечи против целых армий воинов-щитоносцев?

Он встал. По крайней мере, попытался. Заряд болтера с треском ударил в голень, снова заставив пошатнуться. Еще один сорвал с него шлем. Лицо начало жечь от кровоточащих ожогов, на языке появился привкус оружейного дыма. Он бы никогда не забыл этот аромат — за свою многовековую жизнь он не пробовал ничего другого.

Когда он поднялся во второй раз, очередной болт с треском отскочил от наплечника, хлестнув по лицу огнем и дымом и полностью сорвав броню. Его это не волновало. У него текла слюна от причиняемой Гвоздями боли, ему нужно было убивать, чтобы унять давление внутри черепа.

Выкатив налитые кровью глаза и оскалив зубы, с которых свисали густые нити едкой слюны, Кхарн выдохнул в сторону наступающего строя Ультрадесантников два слова. Это были последние слова, которые он произнес перед тем, как Гвозди вошли так глубоко, что взяли верх. Всякий, кому доводилось сталкиваться со злобой, лишающей здравого смысла, знал, что краснота перед глазами, о которой на протяжении всей истории упоминали поэты и писатели, являлась вовсе не метафорой, а буквальным окрашиванием зрения.

Он больше не был Кхарном. Личность Кхарна, состоявшая из накопленных за всю жизнь воспоминаний и решений, меркла за приливом красной, красной ярости и бешеной смертоносности берсерка.

Всего два слова.

— Наша очередь.

На корабле никогда не бывало по-настоящему тихо. Невозможно до конца избавиться от размеренного гула двигателей или приглушенных отголосков далеких шагов на других палубах. Однако Лоргар молился в тишине, молился, невзирая на причиняемую ранами боль. Он слушал не звуки корабля, а более глубокую, мелодичную песнь.

В его мыслях появилось некое притяжение. Сущность, требовавшая его внимания. Как будто его едва слышно звали из другой комнаты.

Жрец-полубог улыбнулся этому ощущению. Он не стал игнорировать его, а повернулся в поисках его источника. Это было все равно, что гнаться за старым воспоминанием.

Сперва он увидел громадный темный зал, с балок-стропил которого свисали знамена. А потом почувствовал холод на коже, как будто и впрямь стоял там, в тишине. Его брат — один из тех немногих, кого он любил, и кто отвечал ему тем же — оторвался от книги, которую читал на приподнятом постаменте. Толстая обложка захлопнулась. Никто из братьев не был настолько глуп, чтобы предполагать, будто кожаный переплет персикового цвета сделали из цельного куска.

— Лоргар, — произнес брат в далеких покоях.

Несущий Слово улыбнулся — улыбнулся в зале для медитации на борту «Лекса» над Арматурой и на расстоянии в половину галактики оттуда — в первом месте он присутствовал телесно, а во втором воплотился его дух.

Его брат выглядел, словно бог. Ни одно другое слово не подошло бы. Черно-хромовый доспех был таким темным, что не просто не имел цвета, а как будто прогонял свет, как бывает при солнечном затмении. Его поверхность покрывало множество символов, главным из которых был одинокое широко раскрытое око, изображенное на нагруднике. Когда-то оно взирало с величественной, но невежественной бдительностью. Теперь же его взгляд стал яростным — оно видело все и покрылось черными прожилками от множества истин.

Выше нагрудника улыбалось неприкрытое лицо, совершенное во всех отношениях и деталях, преисполненное уверенности в себе. Прекрасное. Столь прекрасное. Лицо Лоргара обладало наибольшим среди примархов сходством с устойчивым набором постоянно менявшихся черт отца, но Гор воплощал собой идеализированный образ Императора — безупречный, каноничный и полностью лишенный забот о существовании человечества.

Во всяком случае, так бывало обычно. Теперь же Гор смотрел на брата, и его потемневшее от солнца лицо было насуплено от тяжелейших размышлений.

— Лоргар? — снова произнес он, словно сомневался в стоящем перед ним видении.

— Это я, — отозвался Несущий Слово.

Гор подошел ближе, словно намеревался коснуться изуродованного лица брата. Он заколебался и опустил руку.

— Что произошло?

— Арматура. Ангрон выглядит немногим лучше. Разница в том, что он предпочел продолжать бой. Я доверяю войну своим людям.

В воздухе повисли невысказанные вопросы. В свое время, — подумал Лоргар. В свое время.

Гор указал на книгу, лежавшую на постаменте.

— Признаюсь, не ожидал, что это сработает. Произносишь имя человека, и он появляется перед тобой? От этого попахивает черной магией. Я еще могу понять варп-склянки, но…

— Черная магия, — улыбнулся Лоргар. Боли не было. Он все еще мог улыбаться.

— Забавное мнение, — Несущий Слово подошел к книге, задержав эфемерную руку над закрытыми страницами. — Ты все прочел?

— Все, — ответил Магистр Войны. — Переплет из содранной кожи. Но чья она?

— Трупы. Трупы с Исствана III. Чрезвычайно по-декадентски, — признал Лоргар, — однако в таких вещах важен символизм.

Гор слегка пожал плечами, и сочленения его доспеха издали урчание.

— Времена изменились. Сейчас у меня непросто вызвать тошноту, — последовала пауза, словно он подыскивал наиболее уместную тему для разговора. — Ко мне приходил Магнус, как ты сейчас.

— Я знаю. Я вижу его решение в пряже судьбы, пусть даже у него пока не хватает убежденности, чтобы принять его. В свое время он примкнет к нам.

— К нам? — в глазах Гора блеснуло что-то холодное и черное. — Ко мне.

— Очень впечатляет. Очень царственно. Ты так будешь говорить, когда займешь трон отца?

После его слов воцарилось молчание. Лоргар улыбнулся. Прошло полдюжины ударов сердца, и Гор ответил улыбкой.

— Так что на самом деле случилось? — спросил Гор. — Плазма?

Лоргар провел рукой по обугленному лицу.

— Плазма. Плазменный бластер «Пса войны». Дважды.

Гор вздрогнул. С его губ сорвался благоговейный вздох.

— Тебе повезло, что отделался лишь уродством.

Лоргар не ответил.

— Зачем ты позвал меня, брат?

— Посмотреть, получится ли. Не более и не менее. Как идет твой крестовый поход в Ультрамаре?

— Точно по плану. Жиллиман застрял на Калте. Тридцать других миров уже истекают кровью, наши Легионы разделились и ведут осаду. Скоро та же участь постигнет еще тридцать. Мы разносим боль по холсту и творим ею пейзаж.

— Что с Калтом?

Лоргар снова сделал паузу. В признании не было злорадства, вообще никаких эмоций.

— Несомненно, Кор Фаэрон и Эреб празднуют триумф на Калте.

— Стало быть, они победили?

Лоргар пожал плечами.

— Они так думают. Они породили Гибельный Шторм. В нем нет грандиозности Великого Ока, или хотя бы Мальстрима, но это начало.