По какой-то несчастливой случайности он облокотился на балюстраду, и она не выдержала. В разгар преступных приготовлений дом, который Трейси вознамерился уничтожить, уничтожил его самого.

Я повернулся, чтобы снова спуститься в холл. И тут вдруг случилась невероятная вещь: я услышал рядом с собой хриплое дыхание Трейси.

Блеснула луна и опять скрылась за облаками. В комнате за моей спиной начали бить французские часы. В доме стояла мертвая тишина. Снаружи завывал ветер.

Я боялся пошевелиться. Потом, набравшись храбрости, выглянул через пролом в балюстраде в темноту холла.

— Трейси!

Ответа не последовало. В доме не было никого, кроме меня и мертвеца внизу, в холле.

Я проглотил комок и прошел в спальню. На полу валялись одеяла. Чувствовался острый запах противоастматических сигарет. Возможно, он-то и одурманил меня, рождая слуховые галлюцинации. Я проклял свои нервы и, обнаружив, что до сих пор сжимаю в кулаке деревяшку, обломок балюстрады, хотел, но не отшвырнул ее прочь: каким-то образом она меня успокаивала.

И вдруг я снова услышал — или мне только почудилось, что услышал, — затрудненное дыхание у себя за спиной. Я резко повернулся и выбежал из спальни.

— Трейси!

Небо сплошь заволокли тучи, и я не мог разглядеть, там ли еще покойник. Испугавший меня звук шел откуда-то из угла, за которым начинался коридор, ведущий в глубину дома. Я наткнулся на стул, отшвырнул его ногой и ринулся дальше.

Коридор был узким, но с двумя большими окнами. Я добежал до поворота и дальше — до лестницы. Никого.

Я затаил дыхание и через секунду-другую будто бы услышал наверху скрип половицы.

— Кто там? — крикнул я. — Это вы, Трейси?

Трейси мертв, я своими глазами видел его бездыханное тело. Ну, не безумие ли так кричать? Но это его характерная одышка, я не мог ошибиться! Снова послышались шаги: топ-топ-топ…

Остановиться. Перевести дыхание.

Я очутился на лестничной площадке. Опять этот специфический запах. Сюда выходило пять дверей. Луна к этому времени снова прорвала блокаду облаков и заглянула в дом сквозь веерообразные окошки. В лунных лучах плясали многочисленные пылинки.

Ветер вновь и вновь атаковал старинный особняк; скрипели деревянные стены. Внезапно ветер стих, и я услышал за очередной дверью: тра-та-та! Я бросился туда.

Что-то похожее на чулан. Между мною и окном громоздился всякий хлам, а в центре небольшой комнатки я увидел двоих сидящих мужчин. Я с трудом — ступая на цыпочках, разбрасывая поломанный инвентарь и спотыкаясь о лыжи — добрался до них и ударил того, что сидел ближе. Он упал, как оказалось, со стола — и разбился. То были гипсовые бюсты, сосланные сюда каким-нибудь носителем современного вкуса. Хлопнуло окно, и я устремился туда. Задвижка проржавела. За окном в кронах деревьев бушевал ветер. Лестничная площадка тонула во мраке. Мне ужасно не хотелось возвращаться туда.

Я кое-как выбрался из плена ненужных вещей и дернул следующую дверь. Заперто. Третья дверь вела в спальню для гостей; здесь стоял затхлый запах.

В четвертой комнате я увидел сваленные на кровати чемоданы и сумки. Пятая, ярко освещенная луной, оказалась гостиной, с радиоприемником у двери и электрокамином, по обеим сторонам которого стояли два мягких кресла. Здесь также никого не было, а на столе стояла керосиновая лампа.

Я начал возиться со спичками; они показались мне хрупкими, как соломинки: три штуки кряду сломались у меня в руках, прежде чем мне удалось при помощи четвертой поджечь фитиль. Желтое пламя заставило луну немного поблекнуть.

Хорошо. Теперь у меня есть лампа, и я увижу все, что нужно. Я вышел в коридор и застыл на месте, вглядываясь и вслушиваясь. Но все кануло, словно и не было: затрудненное дыхание астматика, специфический запах сигарет. Даже окно перестало хлопать. И тогда я почувствовал какой-то другой запах, а внимательнее присмотревшись к танцующим в лунном свете пылинкам, понял: густоваты они для пыли.

Это был дым.

Я сбежал по черной лестнице на первый этаж, пронесся по коридору и очутился в буфетной. Ничего. Назад по коридору. Подергал дверь в конце. Это оказалось чем-то вроде каморки горничной. Дальше — еще одна каморка с уэллским кухонным столом и открытым камином; на подносах — россыпь луковиц. Здесь было больше дыма; я открыл дверь, из-за которой он пробивался, и снова очутился в буфетной.

Я закашлялся и замахал рукой, чтобы дым немного рассеялся. Нет, больше мне нечего делать в этом доме. Я выбежал в коридор, открыл третью дверь. Вешалка для шляп и пальто. Телефон на столике. Лавируя в тесноте, я едва не разбил стекло керосиновой лампы. Вернулся в буфетную. Отсюда два выхода… нет, этот ведет в комнату с луковицами…

Остановиться. Пораскинуть мозгами. Дым стал гуще, я вбежал в соседнее помещение и понял, каким образом заблудился. Здесь была дверь, обитая зеленым сукном. Я рванул ее и очутился в главном помещении кухни.

Клубы дыма. И — в первый раз за все время — жар. На столе — стопка старых тюлевых гардин. Запах керосина. Захлебываясь кашлем, я метнулся в кладовку. Здесь было меньше дыма. Холодильный шкаф. Нет — это еще одна дверь, а за ней — лестница, ведущая в подвал.

Дверь заело, но, когда я открыл ее, на меня дохнуло жаром. Лампа оказалась ненужной. Я одолел три или четыре ступеньки. Да… За последние два года я повидал немало пожаров, но ни разу не присутствовал на начальной стадии.

Подвалов было несколько; этот держался на двух группах деревянных колонн, расположенных недалеко друг от друга и, насколько я мог судить, как раз под центральной лестницей. Очевидно, подожгли сразу в двух местах меж колоннами, но пока загорелось только в одном месте. Глядя на другую, еще не охваченную пламенем, кучу мусора, было нетрудно догадаться о способе, которым воспользовался поджигатель: в центре вороха стружек и нагромождения деревянных ящиков горела свеча, от нее осталось не более дюйма.

Внизу дым был не таким удушающим, зато жара и ослепительный свет сделались нестерпимыми. Я прикрыл глаза носовым платком и, подобравшись ко второму, еще не разгоревшемуся костру, сумел загасить свечу. Толку от этого было немного, потому что сюда в любой момент могло перекинуться пламя от первого костра. Я схватил железный прут, чтобы разгрести эту кучу огнеопасного мусора, но не успел выполнить задуманное: сквозняк взметнул сноп искр от первого костра. Еще немного — и запылает весь подвал. Я понял: одному человеку не под силу справиться с пожаром — если с ним вообще можно справиться.

Я отшвырнул горящее тряпье и отступил обратно, к лестнице. Наверху я вытер слезы и побежал прочь с керосиновой лампой в руках, стараясь не заблудиться. Коридор, кухня, каморка с луковицами, буфетная, гардеробная — на этот раз все правильно. Скорее к телефону! Ожидая ответа (эти секунды показались вечностью), я разглядел среди висевших на вешалках пальто какой-то цилиндр. Огнетушитель!

— Я звоню из Ловис-Мейнора, близ Слейдена. Здесь сильнейший пожар. Через полчаса от дома ничего не останется. Понадобится не одна машина. Пусть пожарные поторопятся.

— Ловис-Мейнор, Слейден, — терпеливо повторили на другом конце провода. — Так. Кто говорит?

— Мистер Трейси Мортон, — ответил я. — Приезжайте скорее!

Я швырнул трубку на рычаг и сорвал со стены огнетушитель довоенного образца, с изрядным слоем ржавчины, но кто знает… В буфетной была раковина; я открыл кран, выдвинул с полдюжины ящиков, нашел полотенце и, намочив, свернул его во что-то среднее между чадрой и тюрбаном. Эта штука плохо держалась, но мне повезло обнаружить в висевшем за дверью фартуке булавку. В другом ящике мне попались рабочие перчатки Эллиота, я тотчас надел их и собрался идти, но тут мое внимание привлек футляр с очками. Я нацепил их; предметы перестали быть четкими, но зато эти стекла защитят мои глаза от дыма.

С огнетушителем под мышкой я бросился обратно в подвал.