— Вы имеете хотя бы приблизительное представление о ее стоимости?

— Кажется, она застрахована на тысячу фунтов, но, если принять во внимание сентиментальную сторону, она имеет для нас гораздо большую цену, — хозяин дома встал. — Где-то у меня был полис… Нет, он, конечно, остался у моего адвоката.

— Это неважно. Ознакомлюсь с ним, когда вернусь в город. Что же касается повреждений пола…

Я не закончил фразу, потому что как раз в этот момент в комнату вошла молодая женщина с букетом желтых хризантем. Она начала что-то говорить, заметила меня и осеклась.

— Ох, извините, я думала…

Мортон небрежно произнес:

— Это мистер… э… Бранвелл. Он приехал насчет страховки. Моя жена.

Мы обменялись парой дежурных фраз, и она, подойдя к массивному пианино, поставила цветы в высокую зеленую вазу. Она не узнала меня — даже проблеска воспоминания я не обнаружил в ее глазах, Зато сам я сразу ее узнал. Поразительно! Я уж думал, что забыл о ней. Но оказалось, что где-то в дальнем уголке памяти хранились мельчайшие подробности давней встречи, чтобы моментально ожить при ее появлении.

После того как она удалилась — две или три минуты спустя, — я уже несколько иными глазами смотрел на человека, с которым мы еще не закончили обсуждать наше дело.

Ему было лет сорок или немного больше; редкие русые волосы спадали на виски. Он постоянно пощипывал тонкие усики; при этом в проникавших сквозь зарешеченные окна солнечных лучах поблескивал перстень с печаткой. Во всех его движениях сквозили нервность и раздражительность человека, опоздавшего на поезд. Курение трав не принесло ему сколько-нибудь ощутимой пользы.

Я с трудом оправился от потрясения, вызванного неожиданной встречей. Самым удивительным было то, что это по-прежнему что-то значило.

Опорожнив свой бокал, я вернулся в кабинет, чтобы точнее определить размер нанесенного Мортонам ущерба. Подлинник Бонингтона ”Роща и мельница” значительно увеличивал первоначальную сумму. Перед уходом я еще раз увиделся с Трейси Мортоном. Он неожиданно спросил:

— Вы служили в Восьмой армии?

— Да. Как вы догадались?

Он пожал плечами.

— По некоторым оборотам речи. Армейский жаргон…

— Вы тоже в ней служили?

— Более или менее. В сорок втором я был ранен под Тобруком.

— В каком месяце?

— В июне.

— Я принимал участие в боевых действиях, начиная с конца сорок первого. В июне был в Хайфе. Вас туда не забросило немного позднее?

— Нет. Меня взяло на иждивение итальянское правительство[1].

В таких случаях всегда происходит одно и то же. Если раньше мистер Мортон еле сдерживал раздражение, то теперь его тон стал гораздо дружелюбнее. Он проводил меня до дверей. Слуг по-прежнему не было видно, если не считать старухи на кухне. На крыльце мы расстались. Я пересек посыпанный гравием дворик и скосил глаза через лужайку. По обеим сторонам обсаженной падубом[2] дорожки начинался сад с зеленой изгородью из самшита, солнечными часами и прудом, поросшим лилиями. Трейси Мортон вернулся в дом. Я обошел особняк, обогнув возведенное из камня крыло явно более древнего происхождения, и, нырнув под арку, вышел еще в один, на этот раз усыпанный галькой, дворик. Какой-то человек в одной рубашке выметал сор из бывшей конюшни, очевидно, переоборудованной под гараж. Он даже не удосужился поднять голову.

Дальше дворик пошел под уклон и закончился рядом лужаек в виде террас, окаймленных тисом. Я увидел теннисный корт и луг, на котором беспрепятственно пасся одинокий пони. За домом расположились две оранжереи и несколько сараев — скорее всего, в них держали садовый инвентарь. В одной оранжерее мелькнул силуэт миссис Мортон.

Оглядываясь теперь назад, я думаю, что, скорее всего, сознавал всю важность своего следующего шага. Я запросто мог повернуть назад, сесть в свой ”райли” и укатить — и тем бы и кончилось. Или войти в оранжерею — отрезать себе все пути к отступлению.

Я вошел в оранжерею.

Она собирала помидоры и, по-видимому, уже заканчивала: у кустов был помятый вид; кое-где оранжево пестрели недозрелые плоды; следующий урожай обещал быть таким же богатым. На скамейке стояли цветы в горшках и раскидистый куст папоротника. Миссис Мортон не сразу заметила мое присутствие — это дало мне возможность рассмотреть ее.

Несмотря на то, что я мгновенно ее узнал, в ней произошли большие перемены. Она похудела и стала очень стройной. Тонкая талия, густые темные ресницы. Волосы подстрижены покороче и уложены в другую прическу; в эту минуту они растрепались и блестели на солнце.

Она стремительно обернулась, и я прочел на ее лице удивление, естественное для хозяйки дома, если случайный посетитель начинает разгуливать где ни попадя.

— Вы ищете мужа?

— Нет… Я видел, как вы направились сюда, и решил вернуть старый долг.

— Мне?!

— Да, — я вытащил из кармана полкроны. Миссис Мортон недоуменно взглянула на монету.

— Ничего не понимаю.

— Ваша девичья фамилия Дарнли? Сара Дарнли?

Это убедило ее в том, что она имеет дело не с полоумным.

— Прошу прощения… я вас не помню. Как, вы сказали, ваше имя?

— Оно вам ничего не скажет, — я положил монету на деревянную скамью. — Вы дали мне ее в тридцать девятом. Помните, вы прокололи шину на безлюдном шоссе?

В ту первую встречу я не разглядел, какого цвета у нее глаза. Теперь же она подняла их на меня, и они оказались чуточку светлее волос и ресниц. Они светились умом и добротой и таили в себе некую загадку.

— Да, я припоминаю такой случай. Однако… — она запнулась. — Вы не… Силы небесные!

Мы несколько секунд молча смотрели друг на друга. Из крана в углу с размеренностью метронома капала вода.

— Вы нашли тогда свой браслет?

Она смутилась.

— Не могу передать, как нам было стыдно. Он нашелся — на том самом месте. Должно быть, выпал, когда я сражалась с домкратом, еще до вашего появления. Мне следовало помнить, что замок ненадежен.

— Бродяги тоже.

Девушка покраснела.

— Мне, право, очень жаль. Но откуда нам было знать, что вы — не просто человек с улицы?

— Я им и был.

— Но это невозможно! Не могли в вас — в вашей жизни — произойти столь разительные перемены!

— Война, — лаконично произнес я. — Я угодил в котел, из которого никто не выходит таким, как прежде.

— Но мне показалось… Во всяком случае…

Я ждал продолжения, но оно не последовало. Я перевел взгляд на монету.

— Возможно, это она принесла мне удачу. А теперь сделает то же для вас.

— С чего вы взяли, будто я в этом нуждаюсь?

— Все мы в этом нуждаемся. В любом случае, спасибо, — я повернулся, чтобы уйти, но замер, услышав за спиной:

— Подождите.

Я обернулся.

— Да?

— Я… так и не знаю вашего имени.

— Оливер Бранвелл.

Она дружелюбно улыбнулась.

— Простите, что мы причинили вам неприятности — из-за браслета.

— Забудьте об этом.

— Тогда не будете ли и вы так добры забыть об этих деньгах? Понимаете…

Она взяла монету и протянула мне. Ее пальцы были слегка запачканы — после возни с помидорами.

— Нет, — возразил я. — Мне нечего понимать. Монета ваша, миссис Мортон. Я всегда плачу свои долги.

На следующей неделе мне снова выпало посетить те края — нужно было повидаться с местным архитектором и уладить дело о страховке.

Как и в прошлый раз, Трейси Мортон лично впустил меня в дом. Его жены не было видно. Мы немного потолковали о делах. Возникло новое осложнение: мистер Мортон обнаружил, что дым попортил полировку на старинной мебели в холле, и хотел, чтобы данные предметы были внесены в перечень. К примеру, бюро орехового дерева времен королевы Анны, за реставрацию которого он только что выложил шестьдесят фунтов. Разумеется, это был правомерный подход к делу, хотя и сулил небольшую затяжку в оформлении искового заявления.