Говард фыркнул:

— Сомневаюсь, что этот здоровенный сукин сын захочет говорить с нами. Кажется, единственное, что его интересует — это снять шкуру с окровавленной твари.

— Он уже почти закончил. Почему бы нам не подождать, Боб? Давай пригласим его посидеть с нами немного, разговорим его, попросим его рассказать нам о жизни на Евфрате! — Теперь темные глаза Лавкрафта горели так, как будто он тоже испытывал некие странные желания. На лбу у него блестели капли пота, но Говард знал, что его друга обуревает только жажда знаний, он хотел узнать о глубокой древности. Вот эта самая жажда знаний сжигала и его, Говарда. Поговорить с человеком, который жил еще до возникновения вавилонского царства, который гулял по улицам Ура еще до рождения Авраама.

Но кроме жажды знаний, были и другие желания, темные, затаенные, которые в любом случае следовало подавлять.

— Нет, — резко объявил Говард, — поехали отсюда сейчас же. Эта проклятая голая пустыня действует мне на нервы.

Лавкрафт посмотрел на него с недоумением:

— Но разве не ты только что говорил мне, как красиво…

— К черту все, что я тебе говорил! Король Генрих ждет, чтобы мы заключили для него союз. Не будем же мы делать это здесь, на этих задворках.

— Где?

— На задворках. В дикой нецивилизованной дыре. Это выражение, которое употреблялось в наши времена. Задворки, понимаешь? Ты ведь никогда не интересовался сленгом, не так ли? — Он потянул Лавкрафта за рукав. — Пошли. Я тебя уверяю, эта огромная окровавленная обезьяна не собирается нам рассказывать о своей жизни и своей эпохе. Возможно, он даже не вспомнит ни о чем, достойном рассказа. И он меня утомляет. Ты меня извини, но он для меня прямо как заноза в заднице, понимаешь? Не хочу его видеть. Ты не против? Ты готов ехать дальше?

— Должен тебе сказать, Боб, иногда ты меня просто поражаешь. Но, конечно, если ты… — Внезапно глаза Лавкрафта расширились от удивления — Берегись, Боб! За машину! Быстро!

— Что…

Стрела со свистом пролетела у самого уха Говарда. И еще, и еще. Одна стрела отскочила от бока «лендровера» с противным гулким стуком, другая вонзилась в металл обшивки и, трепеща, застряла на целый дюйм.

Говард резко обернулся и увидел с десяток всадников, может, полтора десятка, несущихся из темноты и стреляющих на полном скаку.

Это были худощавые низкорослые люди в ярко-красных куртках, по виду азиаты. Они мчались на маленьких серых конях с горящими глазами так быстро, словно хотели унестись к дальним границам Ада.

Кричащие и воющие желтокожие воины, казалось, были в бешенстве. Кто они? Монголы? Тюрки? Кем бы они ни были, обстреливали «лендровер» они, словно посланцы самой смерти. Некоторые из них потрясали длинными кривыми саблями, но большинство было вооружено необычно маленькими луками. Они выпускали одну стрелу за другой со сверхъестественной быстротой.

Скорчившись за «лендровером» рядом с Лавкрафтом, Говард смотрел на атакующих, застыв от изумления. Как часто он описывал подобные сцены! Развевающиеся перья, ощетинившиеся копья, свистящее облако оперенных стрел! Грохот копыт, дикие боевые кличи, стук варварских стрел об аквилонские щиты! Лошади ржут и сбрасывают всадников… Рыцари в окровавленных доспехах падают на землю… Обломки стальных доспехов разбросаны по полю битвы…

Но сейчас перед ним разворачивалась совсем не история о храбрых хайборийских головорезах. Это были настоящие всадники, вполне реальные, как и все здесь, неистово мчащиеся по этой холодной, продуваемой ветром равнине Ада. Это были настоящие стрелы, они могли на самом деле вонзиться в тело и стать причиной настоящей ужасной агонии и смерти.

Говард посмотрел на Гильгамеша. Тот притаился за тушей животного, которое перед этим свежевал, держа наготове огромный лук. Вот охотник прицелился и выстрелил в ближайшего всадника. Стрела вонзилась в грудь азиату и вышла из спины. Но атакующий воин, прежде чем упасть, сумел выпустить еще одну стрелу, которая, описав дугу, на излете вонзилась Гильгамешу в руку чуть пониже плеча. Шумер равнодушно посмотрел на стрелу, торчащую из его руки, нахмурился и покачал головой, как будто его укусил слепень, потом — точно так, как сделал бы Конан, — наклонил голову к плечу и перекусил стрелу пополам под самый корень. Алая кровь хлынула из руки, когда он выдернул второй обломок стрелы из раны.

Потом Гильгамеш поднял лук и снова выстрелил. Как будто ничего не произошло. Кровь ручьем текла у него по руке, но это, казалось, его совершенно не тревожило. Говард смотрел на него, застыв, как в столбняке. Он едва мог дышать. Тошнота подкатила к горлу. Когда-то в своих рассказах, описывая сражения, он непринужденно и весело нагромождал груды отрубленных голов, рук и ног, но стоило ему увидеть настоящее кровопролитие и жестокость, это привело его в такой ужас, что он лишился способности двигаться.

— Пистолет, Боб, — нетерпеливо воскликнул Лавкрафт. — Стреляй из пистолета!

— Что?

— Да вот же.

Говард посмотрел вниз, куда указывал взглядом Лавкрафт. За пояс у него был заткнут пистолет, который он взял, собираясь поближе рассмотреть маленького зверька, выскочившего под колеса «лендровера». Техасец вынул оружие и уставился на него остекленевшим взглядом, как будто на его ладони лежало яйцо василиска.

— Что ты возишься? — крикнул Лавкрафт. — Дай сюда. — Он нетерпеливо выхватил пистолет из холодных пальцев Говарда и несколько секунд изучал его, как будто никогда прежде не держал в руках… Может быть, и не держал… Но потом, сжав рукоять пистолета обеими руками, он осторожно высунулся из-за капота «лендровера» и нажал на курок.

Громкий звук выстрела заглушил яростные крики всадников. Лавкрафт засмеялся:

— Один есть! Кто бы мог подумать…

Он снова выстрелил. В тот же момент Гильгамеш выстрелом из лука снял еще одного из нападавших.

— Они уходят, — закричал Лавкрафт. — Клянусь Алхазредом, они не ожидали встретить отпор! — Он снова засмеялся и снова прицелился. — И-я-а! — закричал он таким голосом, какого Говард никогда не ожидал услышать от стеснительного интеллектуала Лавкрафта. — Шаб-Ниггурат[15]! — Лавкрафт выстрелил в третий раз. — Ф’нглуи мгилв’нафх Чтулу Р’лье вга’нагл фахтагн!

Говард чувствовал, как пот струится по телу. Его бездействие… его оцепенение… его позор… Что бы о нем подумал Конан? А Гильгамеш? Пока техасец раздумывает, что предпринять, Лавкрафт, этот робкий тщедушный человек, который при жизни боялся морских рыб и холодных зимних ветров родной Новой Англии, и еще много чего, смеялся и выкрикивал свою дурацкую тарабарщину, и стрелял, как какой-нибудь гангстер, словно всю жизнь только этим и занимался…

Какой позор! Какой стыд!

Не обращая внимания на опасность, Говард забрался в кабину «лендровера» и лихорадочно принялся искать второй пистолет, который остался где-то на полу. Он нашел его, встал на колени и осторожно выглянул из окна. Семь или восемь азиатских всадников, убитых или умирающих, валялось вокруг машины в радиусе ста ярдов. Другие отступили и находились уже на значительном расстоянии. Они собрались в небольшой круг. Было очевидно, что они в замешательстве от неожиданно сильного сопротивления, с каким, возможно, им раньше не приходилось сталкиваться в этих пустынных пограничных землях.

Что они собирались предпринять? Сбились в тесный кружок, поставив коней голова к голове. Совещались. Вот двое из них вытащили из седельных сумок что-то вроде военного знамени и натянули его между двумя бамбуковыми шестами: длинный желтый вымпел с черными восточными письменами и кроваво-алыми кистями заколыхался на ветру. Серьезное дело они, очевидно, затевают. Теперь они выстроились в ряд лицом к «лендроверу». Подготовка к отчаянной атаке — вот на что это было похоже.

Гильгамеш, стоя во весь рост, на виду, спокойно наложил на тетиву еще одну стрелу. Он прицелился и ждал, когда враги подъедут ближе. Лавкрафт, раскрасневшийся от волнения, совершенно преобразившийся от незнакомой ему раньше радости предстоящей схватки, подался вперед, внимательно всматриваясь. Курок его пистолета был взведен и готов к выстрелу.