— Освальд! — позвала я, и он тут же открыл глаза.

Освальд улыбнулся ровно и сдержанно; эта улыбка была не похожа на ту беззаботную, кособокую.

— Привет, малышка, — мягко проговорил он. — Как ты себя чувствуешь?

— Что было потом?

Протянув руку, Освальд смахнул волосы с моего лица. На нем были хирургические перчатки, и я почувствовала себя так, словно была каким-то заразным, ненавистным, неприкосновенным существом.

— У всех были свои планы, — сообщил он. — Гэбриел проник в их группировку по заданию совета. Он все еще собирал доказательства, но тут появилась ты и изменила график Сайласа.

Вот он, единственный яркий стежок на мрачном гобелене моей жизни.

— Я знала, что это неправда и он вряд ли женится на омерзительном розовом существе в оборочках.

Освальд улыбнулся.

— Гэбриел уже повез Сайласа в аэропорт. Он представит совету обвинения в его адрес. А видеозапись прошлого вечера поможет ему.

— Где проходят собрания совета?

— Даже я этого не знаю, — ответил Освальд. — В отличие от Гэбриела у меня нет допуска такого уровня.

— Я должна была доверять ему! — принялась сокрушаться я.

Чувство вины от того, что я плохо обращалась с Гэбриелом, было чем-то вроде мелко нарубленного кориандра в сальсе моих дурных ощущений — пусть не главная составляющая, но все равно важный ингредиент.

— Ему как раз и нужно было, чтобы мы ему не доверяли.

— А мы все равно должны были доверять, — настаивала я. — Как же ты успел вернуться? По словам Сайласа, они что-то нахимичили с твоей машиной.

— Так оно и было. А когда еще и телефон отказал, совпадений стало слишком много. Я думал, что ночью никто не подберет меня, но какая-то симпатичная хиппи все же остановилась и привезла сюда.

— Ее звали Тривени?

— Откуда ты знаешь? — удивился Освальд.

— Она работает в лечебном центре. Тривени просто замечательная!

Я села на постели. На мне была длинная ночная рубашка, которую купил Освальд.

Знаешь, Освальд, эта рубашка все время закручивается и задирается, и мне кажется, это что-то символизирует — может, то, что вещи, которые кажутся привлекательными, часто бывают совсем непрактичными в жизни.

— Ты слишком много пережила, Милагро. Мы позавтракаем и поедем домой.

— Я не могу вернуться домой, Оз.

Он улыбнулся, однако на этот раз улыбка показалась мне нервной.

— Ты устала. Тебе необходимо время для отдыха и выздоровления. На ранчо мы как следует позаботимся о тебе. Бабушка поможет собрать здесь твои вещи.

Я дернула Освальда за перчатку.

— И вот в этом ты собираешься жить? Ты думаешь, у нас могут быть нормальные отношения, пока я в таком состоянии?

— Но ведь ты не всегда будешь такой.

Я заглянула в его ясные, серые, честные глаза.

— Этого мы не знаем.

— Я люблю тебя, Милагро Де Лос Сантос. И хочу всегда быть с тобой.

— Я тоже хочу быть с тобой, Освальд. — Я покачала головой. — Но только не сейчас.

— Я думал, ты меня любишь.

— Люблю, Освальд, люблю больше всего на свете.

— Тогда назови мне хоть одну причину, по которой ты не можешь вернуться. Только не говори, будто это из-за того, что мы не можем заниматься сексом, — я ведь могу и подождать.

Я прекрасно знала, что ощущаю, но в тот момент мне было стыдно рассказывать об этом Освальду.

— Потому что я боюсь кого-нибудь убить. Боюсь причинить вред ребенку.

— Бессмыслица какая-то! Ну хорошо, ты потеряла власть над собой в случае с Сайласом, и он это заслужил… Любой на твоем месте захотел бы сделать ему больно, но…

— Освальд, дело не в том, что я хотела причинить ему боль. Меня возбуждала сама мысль о том, что я могу его убить. — Я вгляделась в лицо Освальда, желая убедиться, что он действительно понял смысл моих слов. — Я чувствовала вовсе не злобу. Желание убить доставляло мне удовольствие. Эротическое удовольствие. То, что со мной творилось, было… потрясающе.

— Это на тебя не похоже.

— Раньше я не была такой. Зато теперь я такая. Ты пустил на ранчо Сайласа и Уиллема из уважения к другим. Ты готов рискнуть и снова поселить меня туда? А вот я не готова подвергать опасности тех, кого люблю. Я ведь могу кого-нибудь травмировать.

Поднявшись, Освальд сердито посмотрел на меня.

— Ты ведь будешь с Томасом, верно? Или с Иэном?

— Я буду сама с собой. Я должна либо победить это, либо самостоятельно научиться жить с этим.

Поскольку Освальд не смог переубедить меня, в комнату зашла Эдна и попросила его уйти.

— Юная леди, мой внук говорит, что в вашу глупую головку втемяшилась нелепая идея, будто вы представляете угрозу для общества, и из-за этого вы не хотите возвращаться на ранчо вместе с нами.

— Эдна, ваш внук верно изложил суть вопроса.

Она выразительно вздохнула и возвела очи горе.

— Юная леди, вы не подготовлены к тому, чтобы вас отпускали одну в этот мир, особенно если учесть вашу неестественную предрасположенность к притяжению экстремистов и всяческих подстрекателей. Даже не буду говорить о том, какую неудачную одежду вы выбираете.

Ого! Что, вспомним недавние деньки, когда мы с Эдной могли весело оскорблять друг друга? Нет, они остались позади. Я серьезно посмотрела на нее и честно призналась:

— Теперь, Эдна, я знаю один из побочных эффектов заражения кровью Иэна. Если я физически контактирую с кем-то, меня возбуждает мысль о том, что я могу изувечить этого человека.

Немного подумав, она сказала:

— Ну уж никого из нас вы точно не хотите изувечить.

— Я вообще не хочу причинять боль кому бы то ни было. Особенно ребенку.

— Юная леди, вы хорошо подумали?

Когда я кивнула, Эдна поинтересовалась:

— А где вы будете жить? Чем будете заниматься?

— У меня есть деньги, которые я получила за работу над сценарием, и та сумма, которую Сайлас положил на мой счет. Так что все хорошо.

— Когда вы поправитесь, вы вернетесь домой.

Только Мерседес одобрила мою идею остаться наедине с собой.

— Не надо рассматривать это время как период одиночества. Считай, что просто уделяешь время самой себе, — сказала она.

— Мерседес, я знаю, что такое жить в одиночестве.

— Нет, не знаешь. Ты имеешь представление о самостоятельной жизни — о жизни, когда ты надеешься встретить человека, который станет твоим партнером. Но жить одной — совсем другое дело. Такая жизнь может быть очень спокойной.

— Ага, спокойной — до тех пор пока к тебе не ворвется кто-нибудь из друзей со своими безумными проблемами.

Мерседес потрепала один из своих дредов.

— Если большая часть времени проходит в покое, то периодически я и впрямь могу заниматься проблемами какой-нибудь loca,[105] возникшей на моем пороге.

Мои друзья нашли массу причин, чтобы отсрочить свой отъезд, и постоянно куда-то звонили.

Гэбриел позвонил Освальду и рассказал, что Иэна освободили из-под ареста, а вместо него посадят Сайласа.

Передавая мне трубку, Освальд пояснил:

— Гэбриел хочет поговорить с тобой.

— Здравствуйте, мисс Штучка! — радостно проговорил он.

— Гэбриел! Я так рада, что ты снова стал собой.

Он рассмеялся.

— Ты даже не представляешь, как грузит жизнь натурала. Прости за эту ужасную неразбериху, но я ведь все время пытался сделать так, чтобы ты уехала. Как твои дела?

— Ну…

На заднем плане слышались какие-то объявления и шум голосов.

— Мне нужно идти, юная леди, — сообщил Гэбриел. — Это наш самолет. Увидимся дома!

Я отдала трубку Освальду.

— Он разве не знает, что я не еду домой? — удивилась я.

— Знает. Он просто надеется, что ты изменишь свое решение. Мы все на это надеемся.

В конце концов я вынудила их уехать. На то, как от меня уходил Освальд, смотреть было невыносимо. Я тихонько заползла в постель и плакала, плакала без конца. У меня ушло несколько коробок носовых платков от Бартона.