Георге Бызу, хотя ему только восемнадцать лет, — гордость бригады бурильщиков, уроженцев Стрехам. Он, крестьянский сын, окончил профессиональную школу нефтяников в городе Тырговиште и получил драгоценную квалификацию «старшего бурильщика». Я узнал на промысле, что два дня назад Георге Бызу явился к директору бурильного треста и предложил снизить себестоимость метра проходки на скважине № 401.

Рассказывая об этом парне, директор Леонтин Мэчукэ, выпускник Московского нефтяного института, которому и самому еще нет тридцати лет, улыбается.

— Он, знаете, самый младший в бригаде, в которой работает и его отец. Энергичный парень, настоящий спирт! И таких, как он, у нас много.

Действительно, большинство бурильщиков в Олтении молоды, их средний возраст — двадцать семь лет.

К следующей вышке мы подошли затаив дыхание. Там стояла тишина, а тишина на вышке — это тревога на сердце бурильщика. Я знал, что там работает одна из лучших в Олтении бригад. Бригадир Мускалу Константин, старый нефтяник, был бледен, полон напряжения. Произошла катастрофа, которая могла оказаться роковой для вышки: в породе на глубине более тысячи метров заклинилось долото.

В течение четырех часов я был свидетелем настоящего сражения между человеком и недрами. Человек требовал назад свое орудие, а земля схватила бур скалистыми когтями и не хотела отдавать. Вышка дрожала в предельном напряжении моторов, стрелки приборов прыгали от одного края шкалы к другому, пот градом катился с лиц. Работу вели с такой точностью, словно производили хирургическую операцию, при которой сердце больного могло остановиться в любой момент. И все безрезультатно.

После многочисленных попыток Мускалу предложил крайнюю меру — превысить допустимую по техническим нормам нагрузку для моторов. Земля задрожала вместе с вышкой, люди испуганно переглянулись: в любой момент долото могло сломаться и навсегда остаться в скважине. Вдруг сильный рывок — и подъемный кран начал тащить бур вверх. Земля уступила. На потных лицах заиграли улыбки. Мускалу швырнул каску оземь и пригладил волосы выпачканной в мазуте рукой.

Человек на нефтяных промыслах — это прежде всего человек смелых дерзаний. Жизнь его полна напряжения, требует полного сосредоточения всех сил, укрощающих подземную стихию.

Ион Ступару, бывший «праховец», теперь директор треста в Олтении. За полвека работы на нефтепромыслах он «вложил ремесло в руку» тысяче, если не больше, человек.

Получение квалификации для местных жителей, чьи отцы и деды знали либо тяжелый и малоблагодарный труд на бесплодной земле, либо колесили по городам страны с корзинами овощей, ведрами керосина или кастрюлями простокваши, — для этих людей получение квалификации прямо-таки переворот в жизни. Ведь процесс этот носит массовый характер.

Только в 1958 году на тикленских промыслах было организовано из числа местных жителей сорок бригад. А что люди в них были хорошо подготовлены к работам на нефтяных промыслах, подтверждается практикой: за время существования нефтедобычи в Олтении не было ни одного упущенного фонтана, ни одного пожара, ни одного взрыва. И это на нефтяных промыслах Румынии, печально прославившихся когда-то бедствиями и хищнической эксплуатацией месторождений.

Есть еще одно, что основательно отличает рождение нефтяного промысла в наши дни от недавнего прошлого. Тогда первые буровые установки неизбежно влекли за собой зловещий конвой трактиров и притонов. В селах и городах знаменитой Праховской долины вместе со звучными эмблемами американских, английских, французских, немецких и других нефтяных компаний появлялись эти постыдные эмблемы строя, главной целью которого были выгода и накопление.

В Олтению первые вышки привели с собой и первую библиотеку, новые дома, цветущие сады...

Жизнь меняется и в соседнем Зэтрени, куда добрались вышки в поисках новых месторождений. И сюда принесут они электричество, газовое отопление, радио и кинематограф.

Слова человека с бутылками первой олтенской нефти звучат сегодня уже не как прогноз будущих успехов. Они словно подводят итоги огромной работы людей, добывающих горячую кровь земли.

Иван Григореску

Дверь барака протяжно заскрипела. Бабеш шагнул через порог и, посмотрев на небо, досадливо свистнул. Было темно как ночью. На свинцовом небе, словно звери, готовые ринуться друг на друга, метались черные тучи, порывистый ветер крутил бешеные смерчи и с яростью буравил ими небо.

Бабеш вернулся в барак и, засунув руки в карманы брюк, посмотрел на молодого нефтяника Нягу:

— Пойдешь все-таки?

— Да!

— Героя из себя строишь?.. Забросит тебя буря в такую пропасть, где сам черт не разыщет.

Нягу засмеялся:

— Я не из тех, кого ветер в клубок сворачивает, Бабеш!

Стекла барака зазвенели от сильного удара грома.

— Слышишь? Боюсь, что сегодня тебе не придется ночевать дома. Оставайся... Никто у тебя жену не украдет... Она поймет, что ты не мог прийти... Ну?

Нягу не ответил. Он покрепче стянул ремешки ботинок и стукнул каблуками об пол, измазанный мазутом.

— Значит, уходишь?

— Ничего страшного, промокну немного — только и всего.

Дверь опять скрипнула, и Нягу вышел на улицу. Он пристегнул отвороты спецовки английской булавкой, нахлобучил пониже шапку и зашагал по протоптанной, хорошо знакомой дорожке.

Нефтяная скважина, на которой работал Нягу, была новой и находилась несколько поодаль от других буровых.

Обычно Нягу проезжал шесть километров, отделявших его от дома, на машине промысла. А сегодня шофер позвонил из Пуцури, что сможет заехать на буровую только поздно ночью.

Было часов пять пополудни. Но тучи и пыль, поднятая бурей, создали густую тьму. Только свет молнии на короткий миг освещал дорогу.

Парень ускорил шаг. Он ступал тяжело, опустив голову. Ветер сильно гудел в ушах, хлестал в лицо, горбом вздувал на спине спецовку.

Снова тяжело ухнул гром. В детстве Нягу верил, что гром — это огромные пустые котлы, падающие с неба. Теперь ему тоже казалось, что откуда-то сверху скатывались котлы, с грохотом приближались и, пронесясь где-то рядом, бесследно исчезали в темноте.

Он шел лицом к ветру.

Вихрь тащил и поднимал в небеса все, что мог вырвать из земли. Мрак все больше сгущался. На расстоянии двух шагов нельзя было ничего разглядеть. Нягу с трудом нащупывал ногами знакомую тропинку.

Дорога вела через лес, затем поднималась по холму, усеянному вышками, пересекала Большой промысел и выходила к поселку. Там, в домике у дороги, его ждала молодая жена.

Когда Нягу вошел в лесок, ему показалось, что дубняк бурлит. Буря швыряла листья, сгибала дугой толстые ветки. Мокрые стволы громко трещали.

Он вышел из лесу и стал подниматься по холму. Но вихрь схватил его, закружил и сбил с ног.

Нягу сразу промок до костей. Может быть, следовало послушаться совета Бабеша. Но ведь она ждала...

Парень встал, отряхнул забрызганную грязью одежду и зашагал дальше. Впереди, на верхушке одной из вышек, тускло горела лампочка.

Почти ползком добрался он до нее, надеясь передохнуть здесь хоть несколько минут. Но там, где должен был стоять деревянный барак, теперь торчали лишь три столба, с которых ветер сорвал крышу. Дежурного на скважине не было.

Вышка трещала в стыках, стойки качались под неистовым напором ветра. Нягу почувствовал, что силы оставляют его. Он ощупью нашел доски, которые закрывали вход вниз, к основанию вышки, поднял их и, спустившись по железной лесенке, прикрепил доски на место.

Внизу, под помостом, было тихо, гул ветра почти не был слышен. Только трубопровод слегка дрожал под давлением нефти, которая поднималась из глубин. Нягу снял спецовку, выжал из нее воду и, снова надев, уселся на груду труб в углу.