— Тогда может… племянница? — лицо Хельмы слегка порозовело то ли от смущения, то ли ещё по какой причине.

— Я же сказала, что я ему не родственница! У меня всего три дядюшки, и ни одного из них не зовут Крапник, — раздражённая непонятливостью собеседницы возмутилась Лана.

Хельма нервно хихикнула, и, задавив смешок, тут же примирительно заметила.

— Извини, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть. Ты что, действительно не имеешь к нему никакого отношения?

— Я даже не знаю, кто такой этот господин Крапник, — совершенно честно призналась Лана.

— Не может быть! Господина Крапника все знают.

— Все? Я не знаю.

— Господин Крапник очень важный человек. И ужасно богатый. Очень-очень богатый. Он наш самый главный жертвователь. Говорят, что он тратит на наш эрмерий целую кучу денег. Просто удивительно, что ты про него даже не слышала. Я думала, это он тебя сюда привёз.

— Нет. Я сама. Я просто приехала из деревни в город… В Лонч. А потом… потом всё случилось так быстро и неожиданно…

— Из деревни? — оживилась Хельма, — правда? Ты не очень похожа на крестьянку.

— Мой отец был учителем. В Верхнем Ручье. Это в горах. Трабантах.

— Ух ты! — глаза Хельмы слегка округлились, — в настоящих горах? Говорят, там очень-очень красиво. Настоящие дремучие леса, замки… а ещё народные обряды… разные.

— Ну не то, чтобы как-то особенно красиво, — Лана лишь пожала плечами, — обычно…

— А в заброшенных замках действительно есть привидения и эти… вампиры?

— Нет, конечно. Это всё сказки и суеверия. Нет там никаких упырей! — Лане почему-то вспомнился Быстрицкий замок над трактиром.

— Жалко. Я недавно читала роман. Как раз про вампиров. Сейчас он у Тины, моей подружки, но когда она дочитает, мы можем дать его тебе. Только обещай, что будешь осторожна. Если сестра-наставница увидит, она его отберёт.

— Спасибо… Да. Слушай. Сестра Морвин забрала у меня одну вещь. И я бы очень хотела её вернуть. Ты не знаешь, куда она могла её унести?

— Одну вещь? Какую?! — в больших глазах Хельмы полыхнуло любопытство, — какую вещь?

— Это… это подарок. На счастье. Из дома. Колючая веточка. От нечистой силы… То есть она, конечно, ни от какой нечистой силы не помогает… в смысле нет никакой нечистой силы, но я просто бы хотела… я бы хотела её вернуть.

— Колючая веточка? — в голосе Хельмы прозвучало лёгкое разочарование.

— Угу — кивнула Лана.

— Она могла её просто выбросить. Хотя…

— Хотя?

— Сестра Морвин слишком аккуратна. Наверное, она отнесла её в дальнее крыло, к прачечной. Чтобы сёстры-работницы выбросили.

— А её можно оттуда забрать?

Хельма задумалась.

— Смена в прачечной начинается только утром. Сейчас оттуда все уже разошлись. Да. Наверное. Твоя колючка наверняка ещё там. Если хочешь, я покажу тебе дорогу.

Уже через несколько поворотов Лана пришла к выводу, что насчёт «легко заблудиться» сестра-наставница Морвин если и преувеличивала, то совсем немного. Эрмерий представлял собой целый комплекс зданий со множеством коридоров, поворотов и переходов. Они с Хельмой несколько раз выходили во внутренний дворик и снова входили в здания. Время от времени на пути им попадались послушницы или наставницы, но особого внимания на двух девушек никто не обращал. Выданная сестрой Морвин униформа оказалась воистину шапкой-невидимкой.

— Короче всего будет пройти через поминальный зал, — уточнила Хельма, — там у нас гробница Микалии.

Лана понимающе кивнула.

— У нас в деревне тоже была такая гробница. И ещё одна на перекрёстке по дороге в Нижний Ручей. Но та совсем простенькая, проповедник туда почти и не заходил, только прохожие свечки зажигали…

Девушки проскользнули в довольно просторный и сумрачный зал с продолговатым мраморным надгробием-кенотафом в дальнем конце. Перед надгробием горела традиционная бронзовая жаровня на трёх высоких ножках, олицетворяющая божественное пламя и одновременно напоминавшая о костре, где была сожжена пророчица. По сторонам от него стояло две картины в золочёных рамах.

— А зачем здесь портрет автократора Феотраста? — спросила Лана, увидев знакомую по форзацам учебников и присутственным местам бороду.

— Господин Крапник заказал нашему эрмерию пятилетнюю поминальную молитву по его покойному величеству и его бедной супруге… Я тогда как раз была в городе. Такой ужас!

— Да уж, — кивнула Лана, — вот у нас в позапрошлую осень у Козолуков в сарае перегонный куб взорвался. Никого не убило, только на свинью в соседнем хлеву балка упала, да младшую девочку чуть змеевиком не зашибло. Но бардак был, жуть. А вонища… Барду по всему двору собирали. А тут — настоящий динамит. И что только он этим общественникам сделал?

— Сестра-наставница говорила, что они хотят разрушить наш мир… Бедный Феотраст. Так мучился. К счастью, автократиссу убило на месте. Я бы тоже хотела, чтобы сразу, а не три года мучиться, — вздохнула Хельма.

— Хорошо, что их поймали, — добавила Лана, — нельзя чтобы те, кто взрывает живых людей вот так просто на свободе ходили. Мало ли кого они ещё взорвать соберутся?

— Говорят, будто один из них ухитрился сбежать от казни. Я слышала, как господин Крапник это обсуждал с нашими сёстрами, — и куда только смотрит полиция. А правда, что ты была в лапах настоящих бандитов?

— Я? — Петулания не на шутку удивилась, — бандитов? Нет, конечно. С чего ты взяла?

— А девочки говорили, что была… — с явным разочарованием вздохнула Хельма, — будто бы тебя похитили разбойники, а какие-то герои у них тебя отбили. Я бы вот хотела, чтобы герои отбили меня у бандитов… Это так романтично.

Они вышли из поминального зала и оказались на заднем дворе, усыпанном проросшим травой гравием и заставленным какими-то бочками. Садовых растений здесь уже не было.

— Нам туда, — показала Хельма.

Шипастая веточка нашлась рядом с аккуратно сложенными вещами Петулании, заготовленными для стирки.

— Это она? — Хельма с явным разочарованием осмотрела подарок Тео.

— Ага. Просто напоминание о доме.

— Какое-то оно совсем неинтересное… Я бы за него так не переживала. Если попросить сестёр-садовниц они таких сколько хочешь нарежут.

— Он из дома.

— Ну ладно. Нам пора. Если мы не успеем к трапезе, сестра-наставница рассердится. А уж если сама Рейшина узнает…

— Рейсшина?

— Мать-проповедница Бригида. Старшие девочки прозвали её Рейсшиной. Но не вздумай сказать такое при сёстрах-наставницах.

— За кого ты меня принимаешь?

Лана спрятала памятную колючку, и они двинулись в обратный путь через задний двор в поминальный зал.

— Послушай, — после некоторой паузы спросила Хельма, — ты ведь деревенская?

— Ну, в какой-то мере…

— Я слышала про всякие народные… обряды. Ну, в середине лета. Костры там… и всё такое.

Лицо Хельмы густо налилось румянцем, а дыхание чуть участилось.

— Ну да. Хотя наш проповедник не очень это всё одобрял.

— А правда, что там… ну это… ночью после праздника… все могут делать… ну это самое…

— А вот это он совсем не одобрял.

— Прошу прощения, девочки…

Шапка невидимка не сработала. Девушки замерли на полпути через зал. Хельма сразу поникла, а Лана удивлённо обернулась. К ним подходила женщина в жреческом облачении. Её лицо скрывала ритуальная маска. Маска была грустной — для поминальной службы.

— Здравствуйте, мать, — представилась Петулания, сделав не очень удачный книксен; она была воспитанной девушкой и уважала клириков.

Проповедница остановилась в шаге от девушек. Блестящий лик поминальной маски застыл в выражении безутешного горя, скрывая настоящее лицо священнослужительницы. Лишь в прорезях Лана видела пронзительные светло-серые глаза.

— Ты кто? Я тебя не помню.

— Петулания. Петулания Кеслеш. Из Верхнего Ручья.

— Никогда не слышала. Твоего имени не было в списках. Как ты сюда попала?

Маска искажала голос женщины, делая его глухим, лишая эмоций и индивидуальности. Совершающий обряды не должен напоминать молящимся о своей человеческой сущности. Даже внешностью.