Сейчас он сидел, мысленно проклиная учителя из Новой Англии, сына саквояжника — это белое ничтожество, и судьбу, которая, казалось, действовала против него.

ГЛАВА 10

Март 1875 — «Хартс Лэндинг».

Она почувствовала, что он изменился. Он стоял по другую сторону ограды, опираясь на перила и внимательно глядел на нее. Огонек повела в его сторону ушами и тихонько заржала.

Трехлетняя кобыла огненного цвета с крепкими, развитыми мускулами рысью пересекла загон, направляясь к своему хозяину. Она ткнулась в его плечо мягкой мордой, словно прося, чтобы он погладил ее по шее. Она давно забыла тот ужасный момент почти год назад, когда его лассо стянуло ее шею. Сейчас она смотрела на него доверчивыми глазами, прислушиваясь к его успокаивающему голосу, пока он почесывал ее.

— Рори, это правда?

Он отвернулся от рыжей кобылы и смотрел, как Бренетта подбегает к нему.

— Это правда? — снова спросила она — Ты действительно уезжаешь?

— Да, это так.

— Но почему?

Рори молча смотрел на нее, стараясь запечатлеть в памяти ее образ, чтобы сохранить его на месяцы, а может быть, и годы предстоящей разлуки. В свои почти двенадцать лет Бренетта была тощей, как жердь, почти бесформенной под мешковатыми брюками, которые она носила по-прежнему. Начинающие развиваться груди скрывались под просторной рубашкой. Видавшая виды шляпа тщетно пыталась спрятать от солнца густо усыпанный веснушками нос. Он улыбнулся, подумав, как сильно ему будет не хватать ее постоянных надоедливых просьб поехать с ним, куда бы он ни отправлялся, прокатиться на Огоньке, сделать это, увидеть то...

— Я еду, потому что этого хочет твой отец, — ответил Рори, поворачиваясь лицом к кобыле.

Бренетта дотронулась до его локтя.

— Но ты не хочешь ехать в Нью-Йорк, не так ли?

Минуту он молчал. Нет, он не хотел ехать; он не хотел покидать свой дом, друзей, эту землю. Но после всего, что Брент Латтимер сделал для него, как он мог отказать ему? Здесь с ним всегда обходились, как с родным сыном. Его обучали, поддерживали, воспитывали как равного себе. Они ни разу ни слова не сказали против его отца, ни до, ни после его смерти. Фактически, они считали его настоящим другом, который погиб, спасая их дочь. Поэтому, если Брент хотел, чтобы он ехал в Нью-Йорк обучаться банковскому делу и посмотреть другую жизнь, он согласен. И сделает все от него зависящее, чтобы добиться наилучших успехов.

Поглаживая Огонька по носу, Рори ответил:

— Я буду скучать по тебе, малышка. И буду скучать по Огоньку.

Бренетта протянула руку и тоже погладила лошадь, морща в задумчивости лоб.

— Ты не создан для того, чтобы запирать себя в клетке, Рори.

— Как и Огонек, но посмотри, какая довольная она сейчас. Я хочу, чтобы ты взяла ее, Нетта. Ты будешь заботиться о ней, любить ее так же, как я?

— Я? О, Рори, ты правда хочешь, чтобы я взяла ее?

— Она твоя, — ответил он. — Хорошенько присматривай за ней.

Он пошел прочь, оставляя возбужденную Бренетту, скользнувшую через ограду, наедине с ее новым другом. Сунув руки в карманы, Рори быстро подошел к амбару, оседлал лошадь и поскакал в направлении Индиан Бутте.

Невысокие зеленые побеги храбро пробивались сквозь обуглившуюся землю, обещая в скором времени скрыть опустошение, что оставил после себя пожар прошлой осенью. К счастью, тогда вовремя хлынул ливень, предотвратив уничтожение более сотен акров земли. Пастбищные угодья остались целы, но часть скота, попавшая в западню каньона, там и погибла.

Рори подъехал к месту, где они нашли его отца. Гарви умер ужасной смертью, и Рори старался не вспоминать этого. Он даже не понимал, почему вообще приехал сюда, чувствуя только, что ему необходимо сделать это перед отъездом. Он остановился среди пустынного пейзажа, сел на корточки, отдыхая.

Последние полгода для Рори были очень трудными. Он боролся с чувством вины, словно каким-то образом подтолкнул отца к смерти. Если бы только он выражал больше понимания, терпения, помощи, больше... чего-то еще. Слезы медленно скатывались по его смуглым щекам. Отец погиб, спасая жизнь Бренетты. Он пришел только ради нее. Неужели он умер, так и не узнав, как сильно Рори любил его?

Как он мог знать об этом? Даже себе Рори отказывался признаться в любви к отцу.

— О, па, мне жаль. Мне так жаль, что я не понял этого вовремя.

* * *

Тихонько покачиваясь, Тейлор баюкала малыша. Юному Карлтону Дэвиду Мартину Латтимеру было уже почти шесть месяцев. Ему дали второе имя отца — Карлтон, и первые имена обоих дедушек. Имя казалось ужасно длинным для столь крохотного малыша, но Тейлор знала, что он вырастет до нужных размеров. Сейчас, наблюдая, как ребенок жадно сосет грудь, она не была так уверена, что все будет хорошо. Она не могла больше притворяться. С Карлтоном что-то неладно.

Оторвав взгляд от него, Тейлор с трудом удерживала слезы. Как ей сказать Бренту? Он так гордится сыном. Пропустив развитие Бренетты и увидев ее лишь в полтора года, сейчас Брент был очарован буквально всем, что делал этот крошечный Латтимер. Как она могла высказать свои подозрения, что маленький Карл слепой?

Удовлетворив свой аппетит, малыш выпустил сосок и довольно зачмокал. Его глаза, такой же темной синевы, что и ее, пристально смотрели вверх, и Тейлор пыталась притвориться, что он смотрит на нее.

— О, пожалуйста, увидь меня, Карлтон, — прошептала она. — Пожалуйста, увидь меня.

* * *

Ингрид поставила перед отцом тарелку, потом положила себе. Она знала, что не сможет проглотить ни кусочка: ее желудок словно связали миллионы узелков.

Она села напротив и наблюдала, как Джейк уплетал печенье с густым кремом, в то время как она катала вилкой свою порцию.

— Па.

— Да?

— Мне надо поговорить с тобой, па.

— Так говори, — пробормотал он с набитым ртом.

Ингрид судорожно глотнула и быстро произнесла:

— Па, я выхожу замуж.

Он уставился на нее, крем застыл в уголках рта.

— Ты собираешься выйти замуж?

Ингрид попыталась воспринять его слова как оскорбление.

— Ты думал, что никто не посватается ко мне?

Глаза Джейка Хансона сузились, он отодвинул от себя тарелку.

— Хочешь еще? — нервно спросила Ингрид, порыв ее храбрости улетучился.

— Кто он, и когда ты виделась с ним, так что он даже смог сделать тебе предложение?

Ингрид вскочила и начала убирать со стола, боясь взглянуть на отца. Она не могла отступать, так как пообещала Тобиасу, что именно сегодня скажет отцу.

— Я... я встретилась с ним в прошлом году в Бойсе. Он — работник на ранчо; нет, он — управляющий ранчо. Это ведь очень ответственная должность, правда? Возможно, когда-нибудь у него появится собственное имение. Я думаю, он понравится тебе, если ты получше узнаешь его.

Она осторожно взглянула на отца. Он тщательно засовывал за щеку щепотку табака, откинувшись на стуле.

— Как его зовут, дочка?

Она больше не могла уклоняться. Ингрид повернулась к нему, расправив хрупкие плечи, храбро вздернув подбородок; в ее глазах сверкнула независимость.

— Тобиас Леви, — четко произнесла она.

Не сводя с нее глаз, Джейк сплюнул табачную жвачку на пол. Лицо его оставалось твердым, как гранит, и Ингрид с уверенностью поняла, что сердце его изо льда, настолько холодным стал его взгляд. Ее отец всегда был человеком грубым и вульгарным, но она никогда не боялась его. До этого момента.

Наклонив стул вперед, Джейк встал. Он подошел к двери, открыл ее, потом повернулся и еще раз взглянул на дочь.

— Может, ты и не шлюха, насколько я знаю...

— Па! Я никогда...

— ...но ты никогда не выйдешь замуж за еврея. Даже если мне придется держать тебя на цепи, как бешеную собаку. Нет, если бы у меня была бешеная собака, я пристрелил бы ее. А сейчас не смей выходить из дома до тех пор, пока я не вернусь. Ты слышишь меня, дочь?