Два дигля ушло на дорожные сборы и одежду для Белки, что спит сейчас, свернувшись под тентом на свежем сене. Один дигль и семь глеев ушло на вяленую рыбу, хлеб, яблоки и гостинцы. Тут Алисса ничего не смогла с собою поделать. Она заметила, что Фабиусу очень по вкусу пришёлся козий сыр — солоноватый, с резким запахом, подаваемый к красному вину. Она купила сразу три больших сырных головы, оттого и вышло так дорого.

Алисса вздохнула, мысленно пересчитывая деньги. Для этого ей не надо было доставать их из платка, что был спрятан между грудей. Она помнила каждую монету, все её стёртые бока и зазубринки. Ей трудно было расставаться с каждым из диглей, ведь это был единственный подарок Фабиуса. Ни платка, ни брошки не ставил он ей, лишь ласку и деньги.

Возок тряхнуло: старый мерин сбился с шага, потянул в бок, едва не вывернув путников на дорогу. Белка проснулась, но не закричала, а забилась поглубже в сено. И возница не сплоховал: спрыгнул, подхватил старика под уздцы, закрывая ему шапкой глаза. Алисса привстала: что-то чёрное виднелось вдали.

— Эй, это что там?! — спросила она строго.

Возница вытаращился.

А чёрное впереди всё пухло и ширилось. Вот уже и ветер поднялся, и гулкий стон пошёл от земли.

— Земля енто стукает, — пробормотал возница, повисая на морде хрипящего коня. — Дай-ка плащ, господарка, харю ему закутать, а то ведь субьёт.

Конь дрожал всем телом, пятился, ударяя задом в возок.

Алисса, не разбирая, вытащила новый зимний плащ, отбросила, сдёрнула с сена старую скатерть. Вдвоём они плотно увязали мерину морду. А Тьма тем временем затопила весь горизонт.

— Верёвку там дай, господарка, в возку, и ноги, мобуть, путать нада, — забеспокоился возница.

Алисса бросилась за верёвкой.

И вовремя! От черноты отделился лоскут и понёсся к ним. Конь застонал, не видя ничего, но чуя страшное.

Где-то впереди закричали, мимо пронеслась взмыленная лошадь без всадника.

— Лезь в возок, господарка! — буркнул возница.

Алисса не послушалась. Она помогала мужику, подавая то нож, чтобы отрезать лишний конец, то придерживая конские ноги.

Всё это время земля вздрагивала, вздыхала. Хотели выпрячь коня из оглоблей, но не успели. Дорога поднялась дыбом, лопнула, а впереди разверзлась ямища с отвесными краями, какие бывают у оврага, и оттуда вылетело вонючее облако дыма.

— Ой-ой, — запричитал возница, выронил верёвку, попятился.

Из разлома в земле показалась чёрная тварь, похожая на летучую мышь, но величиной с кошку. Она волочила крылья и шипела, разевая алый, усеянный шильцами зубов, рот.

— Оглоблю режь! — закричала Алисса. — Бей её оглоблей!

Но возница, увидев тварюгу, завыл и полез прятаться под возок.

Алисса покрепче сжала в руках нож, которым резала верёвки, подалась вперёд. Тварь чем-то напомнила ей несчастную Алекто. Поди, такая же никчёмная и тупая!

— А ну, пошла прочь! — изо всех сил крикнула Алисса, размахивая ножом.

Главное — не показать страх. Говорят, страх-то они и чуют!

Тварь с сомнением посмотрела на женщину, потом на возок… Крылья её так и не раскрылись, и она, шипя, поползла прочь.

Алисса кинулась было резать ремни на оглоблях, но вспомнила, что в возке под соломой лежит крепкая палка из белой акации, какие всегда берут с собою простолюдины. Им не положено законом иметь другое оружие, а в дороге могут встретиться лихие люди.

Завладев палкой, Алисса уселась на возке, внимательно озираясь по сторонам. Где-то вдалеке раздавались крики, земля всё время вздрагивала, а хуже того — становилось всё темнее. Огня же разжечь было не из чего, кроме соломы в возке.

В «овраге» что-то грузно заворочалось, задышало. Показалась огромная лысая голова, похожая на лошадиную, только величиной с мельничный жёрнов. Зубы светились и торчали из неё как попало.

Алисса судорожно вздохнула и сжала палку.

Новые удары земли разметали магистров, щедро вываляв их в пыли.

Крепкий Тогус первым поднялся сам и поднял магистра Грабуса.

— Что это? — спросил он.

— Это Ад сходит на землю, — буднично сообщил старик. — Верно, наш Фабиус исхитрился нарушить Договор.

— А где он сам, этот отступник? — спросил магистр Кебеструс. — Может, Сатана примет его душу, как искуп?

Язык чёрного ветра слизнул половину соседнего «острова», обрушив остатки его в Бездну. Крещёные в ужасе заорали.

— Подождём и посмотрим, — сказал магистр Грабус. — Если камни призвали нас сюда, то здесь и будет вершиться суд. Если нас спросят — мы отдадим отступника.

Фабиус мог бы испепелить бедного мэтра Тибо, но вина многих невинно убиенных и без того слишком тяготила его сейчас. Не сумев облететь живое (живое ли?) тело, он опустился на мост, тяжело осевший под его весом, и пошёл через реку, стараясь не смотреть вниз, ведь волны, такие же чёрные, как ветер, но слегка искрящиеся, почти захлёстывали брёвна.

От воды исходил жар. Фабиус не хотел даже думать о том, загорится ли мост, когда волны достаточно нагреют его? Он сделал последний шаг и ступил на землю, но брег перед ним обвалился и Фабиус прыгнул вперёд, ощущая спиной, как мост рушится в запылавшую воду.

Нет, он не видел этого, но воображение услужливо подсовывало картины, одна страшнее другой.

Фабиус прыгал, земля проваливалась… Он обессилел, пока не ступил на камень, что удержал его и дал собраться волей.

«Камень! — сказал себе Фабиус. — Я вижу дорогу из камня! Ей не страшны пропасти!»

И он действительно увидел дорогу. И ступил на неё. И тут же вдали показалась фигура.

Это была демоница: вёрткая, чёрная с алыми ладонями и губами. Она тащила кого-то, упирающегося, волоком по чёрной земле.

Демоница остановилась и крикнула, но Фабиус не услышал. А чей-то голос произнёс сразу со всех сторон, будто вокруг были стены, и он отразился от них:

— ПОРА! — сказал голос, грозно и радостно.

И завесы мира внешнего упали, а магистр Фабиус увидел себя у входа в пустой каменный зал, чьи стены из сталагмитов бесконечно уходили вверх. Он шагнул и замер у базальтового порога: в лицо дохнуло нестерпимым жаром, а в глазах зарябило от мозаичных плит на полу.

Фабиус сделал шажок взад и как заворожённый уставился на пляску неровных плиток: маслянисто-чёрных и кроваво-золотых. Плитки двигались, менялись местами — или это у него мутилось в уме?

«Это же пародия на церковный пол, — сказал себе Фабиус. — Ложный пол. Я знаю, каким ему должно быть!»

Он вспомнил привычные неподвижные плитки, и пляска увяла. Опал пышущий в лицо жар.

— ВХОДИ, МАГ, — сказал тот же голос. — ШАГАЙ СМЕЛЕЕ. ЧЁРНЫЙ — ЭТО ДОБРО, А ЗОЛОТО — ЗЛО.

Фабиус кое-как шагнул — левой ногою на золотую плитку, правой — на чёрную. Сердце его сжалось от страха, но он сумел не вздрогнуть.

Тут же посреди до того пустого зала возникло железное кресло.

— САДИСЬ? — предложил голос.

— Садись сам, — огрызнулся Фабиус.

Магистру было страшно. Фигуры мозаики так и норовили снова пуститься в пляс, взывая к нему, говоря с его разумом. А он не хотел говорить с плитами на полу!

— МАГОВ СЮДА! — приказал голос.

Откуда-то сверху шлёпнулась огромная длинная скамья, крытая красным бархатом. Она покачнулась, но встала. И сверху же чья-то рука опустила на неё четырёх членов Совета Магистериума.

Это были всё те же Кебеструс, Икарбарус, Тогус и глава их — Грабус Извирский. Магистры были недвижимы и таращились, словно куклы.

— ТОГДА САДИСЬ К НИМ? — предложил голос.

— Мне это не по чину, — отозвался Фабиус, наблюдая, как под железным креслом проявляется камин, полный пылающей лавы. Было бы весело, если бы он сейчас там сидел.

— ТАК И БУДЕШЬ СТОЯТЬ? — удивился голос. — ТОГДА ТЕБЕ НЕТ МЕСТА ЗДЕСЬ!

— А что тебе в этом, невидимый? — нахмурился Фабиус. — Хочу и стою. Это и есть моё право и моё место.

Голос хмыкнул.

На железное кресло упала тень. Она потекла, стала глубже, объёмнее, сгустилась в огромного иссиня-чёрного демона без особенного лица, потому что черты его текли и менялись, словно струи воды или сполохи пламени.