Маги считают, что «в свинце сокрыта белая голубка». А один из коанов дзен гласит: «До того, когда я вошёл в дзен, деревья были просто деревьями, а горы просто горами. После того, как я вошёл в дзен, деревья перестали быть просто деревьями, а горы перестали быть просто горами. И вот теперь, когда я достиг просветления, деревья снова стали просто деревьями, а горы просто горами».

Глава 34. Три бутыли рябиновой водки…

«Придёт день, и мёртвые скажут живым: «Что-то вы плохо выглядите…»

Современная шутка

Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.

Провинция Ренге, остров Гартин.

Год 1203 от заключения Договора, день 16.

Домовые книги покрылись пылью. Мажордом вздыхал, не смея пожаловаться на Дамиена. Да и, не дай Сатана, ему было открыть рот!

Фабиус не мог найти в себе равновесия для домашней работы, не мог сосредоточиться на суете. Он всё время возвращался к одной и той же мысли: как надёжней сокрыть свои помыслы от Борна?

Магистр не знал, сможет ли найти сына без помощи инкуба, но он поверил Хелу. Слова демонёнка хорошо объясняли поступки демона. Ведь тот и в Ангистерне, не умея солгать напрямую, тонко выверял паутину слов, чтобы превратить её в паутину лжи.

Вера… Как это больно…

Инкуб, наверное, сразу узнал про приключившуюся с мальчиками беду. Он явился в Ренге, но без Фабиуса не смог проникнуть на остров Гартин. И он знал, что магистр никогда не доверится исчадию Бездны.

Борн долго искал способ обмануть мага, и, раз не мог обмануть словами, то старался добиться доверия всей логикой пути и поступков. Он выстроил сложную вязь событий, заставил Фабиуса предположить, что сущий способен жить целями, похожими на людские.

Но нужен ли демону человеческий мальчишка?

Ясно, что Борн хочет спасти своего Аро. Но как только Фабиус придумает, как разделить мальчиков, демон, возможно, уничтожит и мага, и его сына.

У тварей Ада нет тех чувств, что магистр сам, по глупости, приписал Борну. И вот теперь инкуб занят… чем? Чем он, Сатана его забери, занят?

Магистр ощутил тяжесть в голове и желудке. Ему не стоило так много и горячо думать, это было вредно для мозга, печени и кишок, но мог ли он остановиться?

«Надо хотя бы заварить травки, что притупляют реакции и вызывают сон. Пустырник, мелиссу… — думал он. — Но кто совладает с Борном, если я стану сонлив, а тот придумает какую-нибудь дьявольскую шутку?»

Маг хмыкнул и покачал головой: не много ли он о себе возомнил, полагая, что сумеет встать на пути глубинного демона?

Может быть, следует призвать на помощь других магов? Но кому довериться? Грабус в столице, если ответ поспеет через три-четыре дня — и то повезло, а молодой магистр из Ассы не очень-то и понравился Фабиусу: резок, выгодолюбив, высокомерен.

Маг занёс в амбарную книгу две телеги навоза, отправленные с острова на берег, отложил работу и вышел во двор. Осенний день короток. Вот уже и писать становилось темновато, пора было зажигать свечи.

Он глянул в сторону моста, поморщился: на другом берегу Неясыти копошились крещёные. Они разбили лагерь и разожгли костры. Не убивать же их, в самом деле! Хорошо, хоть дуром не полезли на остров, опасаясь магистерского гнева и его же заклятий!

И тут перед магом прямо из вечерней серости соткался инкуб.

Одежду он растерял в каких-то своих скитаниях, кожа исходила паром — на ней шипели и исчезали мелкие капли. Глаза же были остекленелы и неподвижны.

Припозднившаяся прачка, тоже увидавшая демона, взвизгнула и побежала, упуская юбки и спотыкаясь, как утка, что уводит лису от гнезда.

Магистр же почти обрадовался. Ожидание закончилось, пора было действовать.

— Нам надо поговорить! — начал он в лоб. — Меня не устраивает то, что ты слышишь мои мысли, а я твои — нет!

— Но что я могу с этим поделать? — устало спросил Борн, едва шевеля губами. — Я же не Сатана, чтобы быть с каждым таким, каков он есть?

Демон замёрз, его бил озноб, неявный, впрочем, для человека. Разве что кожа инкуба слегка посерела, а радужка глаз стала тусклой, но таких мелочей разгорячённый думами маг сейчас не замечал.

— Ты должен пообещать мне, что сам не станешь слушать моих мыслей! — хмурился он, мучимый попытками не вспоминать о разговоре с Хелом.

— Хорошо, — безучастно кивнул Борн.

Ему было всё равно. Он промёрз почти до нутра, и тело его требовало огненного купания в родной горячей лаве. Он озирался, выискивая хоть что-нибудь подходящее… Огонь в очаге летней кухни? Не магма, слишком воздушен, но всё-таки…

— Идём в башню, — буркнул магистр и, широко шагая, пошёл вперёд.

Борн бездумно потянулся следом, слегка размываясь от усталости и концентрируя плоть в точке каждого следующего шага.

Слуги выглядывали из окон и дверей, провожая глазами странного незнакомца, появившегося ниоткуда. Незнакомца голого и шипящего, словно мокрая сковорода на огне. Исчезающего через полшага и появляющегося снова.

Сам магистр никогда не позволял себе пугать слуг дешёвыми фокусами, вроде оборотничества, и сейчас они были потрясены.

Поднявшись к себе, Фабиус, в задумчивости, рухнул в кресло, вцепившись в бороду, а Борн шагнул к камину.

Камин этот маг чистил и разжигал сам. Он был человеком аккуратным, и потому сосновые поленья уже лежали в очаге, ожидая огня. Последние силы демона ушли на то, чтобы воспламенить их взглядом.

Сухие смолистые дрова вспыхнули живо и дружно, и Борн, преклонив колени, со стоном запустил руки в пламя по самые плечи.

— Что ты задумал!.. — маг возмутился, было, но оборвал сам себя, заметив наконец странное состояние демона. — Замёрз, что ли? Так это надо водки! Постой-ка…

Он встал, начал копаться в сундуке за креслом, пока не извлёк большую глиняную бутыль, бережно обвязанную жгутом из соломы.

Магистр Фабиус сгрёб с одного из низеньких столиков, что стояли вдоль стен, грубую домотканую скатерть, бросил её на пол у камина, водрузил туда бутыль, достал из другого сундука, что подпирал балконную дверь, две стопки, вырезанные из оленьего рога и плотно вставленные одна в другую, следом — волчью и баранью шкуры. Их он тоже бросил на пол, а стопки разделил с кряканьем и, зажав обе в кулаке, уселся рядом с Борном, даже не глянув, какая шкура попала под зад.

— Ну-ка, иди сюда, на тёплое! — стал командовать маг. — Глотни! Да и мне не помешает с устатку…

Магистр Фабиус торопливо обрывал самодельные печати с бутыли. Рябиновую водку он делал лично и очень дорожил ею, считая первостатейным лекарством от февральской хандры. Обычно раньше середины зимы Фабиус такие бутыли не открывал, но сегодня был случай особый. Демон замёрз — это ж надо!

Фабиус соскрёб сургуч с горлышка магическим ножом с серебряной рукоятью — другого по близости не нашлось — разлил в стопки водку, по крепости, впрочем, напоминавшую хороший самогон. Огляделся в поисках закуски. Хлопнул себя по лбу и вытащил всё из того же сундука у балконной двери длинную, в локоть, полосу вяленой баранины, твёрдую, как деревяшка. Мясо он принёс в башню ещё перед отъездом в Ангистерн, чтобы оценить качество просушки, но позабыл о нём в суете.

— Вот и закусим с тобой, — приговаривал маг. — Может, и не жирно будет, ну так мы же и не жрать собираемся. Стопку-то не разлей!

Фабиус едва не вскрикнул, увидев, как неловко сползает Борн на овечью шкуру. Но пожалел не его, а водку.

Демон, однако, ничего не пролил, хотя упал на спину и дышал теперь тяжело. Магистру пришлось приподнять его неожиданно холодную голову и поднести стопку прямо к губам:

— Ну-ка, по маленькой… — приговаривал он, пытаясь напоить инкуба.

Борн вдохнул, и напиток испарился. Только непонятно было, попал ли в горло?