— Разве я ошибся, и вы, товарищ Волков, не желали пообщаться тет-а-тет? Вот видите! Товарищу Кречко пришлось утром отправиться в командировку. Недалеко, в Петрозаводск. На две недели. Этого должно хватить, чтобы мы с вами определились относительно дальнейших планов.

— Разумеется, Лаврентий Павлович, — кивнул Волков, — я прошу прощения за некоторые свои негативные ассоциации…

Берия вопросительно посмотрел на него. Андрей Константинович попытался объяснить.

— Дело в том, товарищ Берия, что я родился и вырос в эпоху, когда все, что было связано с этим историческим периодом, поливалось грязью. Наши правители старались убедить население страны, что при Сталине и Берии было все плохо. Жить было страшно, жить было тяжело… для обычного человека жизнь была страданием. Поэтому, когда вы мне сказали, что Кречко отбыл в командировку, у меня внутри оборвалось: пустили в расход. Такие уж у нас, потомков, стереотипы.

Берия хмыкнул.

— Любопытно! Для того, чтобы пустить, как вы выразились, «в расход» работника на такой должности должны быть веские обоснования. Вы хотя бы отдаленно представляете, какой у нас кадровый голод? Причем, везде. И на производстве, и в Красной Армии, и даже… во внутренних органах.

Он встал и принялся ходить взад-вперед по комнате. Пошевелил кочергой угли, подкинул два полена в камин. Видно было, что слова Волкова задели его за живое.

— Во многом ваши правители правы. Жить сейчас трудно. Чрезвычайно трудно. Но вы хотя бы представляете, что за страна в наследство нам досталась? Огромная, инертная масса… как будто огромная капля смолы, катящаяся непонятно куда. Катящаяся не спеша, никуда не торопясь. Россия была, как зажиревшая гусеница. Все вокруг давно превратились в бабочек и порхают, а наша гусеница все жрет и жрет. Ей и так неплохо! Понимаете, Андрей Константинович?

Волков с нескрываемым интересом слушал наркома, открывшегося ему сейчас в совершенно новом свете. Наркома-романтика, если так можно выразиться. Плохо только, что ассоциации у него со словом нарком были плохие. Нарком-наркомат-наркоман. Ну, привязалось к языку.

— Понимаю, Лаврентий Павлович, — сказал он, — хуже всего, что превратившись в бабочку, наша страна не потеряет инертности. В бабочку она превратится, но летать не сможет. Завалится в спячку, точно обожравшийся медведь. Что поделать, национальная черта гипербореев.

Берия подошел к окну и глянул сквозь замерзшее стекло наружу.

— А мне ведь до сих пор не верится, что вы — наш потомок.

— А мне до сих пор не верится, что вы — не тот головорез, о котором написано несколько книг и сотни публикаций в газетах и журналах.

Плечи наркома на мгновение опустились. Он как-то осунулся и превратился в очень уставшего человека. Похлопал по карманам в поисках сигарет, затем вспомнил, что давно не курит. Прокашлялся.

— И что, ни одной положительной? — Андрей Константинович присел на кожаный диван и задумчиво проговорил:

— Да нет! Вроде бы, нет! Я лично просматривал две книги, в которых вы показаны на удивление хорошим человеком. Это так контрастировало с общим фоном, что удивлению моему не было предела. Одну из книг написал некто Серго Берия.

— Мой сын? — обернулся к нему Лаврентий Павлович, — и ее издали?

— Издали. Но очень поздно. В конце столетия.

— Все равно! Лучше поздно, чем никогда. А вторая книга?

Волков хмыкнул.

— Один из скандально-популярных писателей издаст в начале следующего столетия дилогию, в котором попытается пересмотреть традиционные взгляды на нынешнюю эпоху. Я не любитель подобного чтения, но вам было бы интересно. В таком стиле пока не пишут.

Берия подошел ближе и присел рядом.

— Жаль, что это невозможно. Я бы с удовольствием прочел то, что напишет обо мне мой сын…

— Ну, почему же невозможно? Эта книга есть на ноутбуке. Жаль, что нет принтера… пардон, печатающего устройства. Но это даже к лучшему. Не нужно, чтобы подобная информация просочилась наружу. Вы мне дадите слово, что никому и никогда не расскажете…

— Конечно! — взволнованно перебил Волкова нарком, — как только выдастся свободная минутка, я обязательно прочитаю книгу Серго. Но сейчас хотелось бы конкретики. Какая именно информация содержится в вашем… приборе, что ли?

— Это называется — компьютер. «Машина для приема, переработки, хранения и выдачи информации в электронном виде, которая может воспринимать и выполнять сложные последовательности вычислительных операций по заданной инструкции — программе». Такое определение дает компьютеру энциклопедический словарь. Словарь двадцать первого века, разумеется. На самом деле, это устройство — универсальный помощник для делового человека с многими дополнительными функциями. У меня здесь помимо различной полезной документации находятся несколько моих любимых фильмов, очень много музыки, несколько игрушек.

— Игрушек? — удивился Берия.

— Конечно! — рассмеялся Волков, — компьютерные игры — одна из форма проведения досуга людьми будущего. Их производство — гигантская индустрия, объединяющая миллионы специалистов и множество компаний в разных частях света. Но об этом позже. Сейчас я вам вкратце расскажу, что такое операционная система и с чем ее едят, а затем продемонстрирую некоторые возможности этого… компьютера.

Сказать, что машина из будущего заинтересовала Лаврентия Павловича, значит, не сказать ничего. Он буквально влюбился в это гениальное творение рук человеческих. Берия прослушал краткую получасовую инструкцию о поколениях ЭВМ, о роли операционной системы Windows, о миллиардах Билла Гейтса. Получил представление о емкости жесткого диска в сто гигабайт при размере в два с половиной дюйма, поразился тому, что на этот винчестер можно скинуть все знания планеты в упакованном виде и еще останется место для «тетриса». Но больше всего его поразила энциклопедия «Кирилла и Мефодия» — ее полный вариант. Волков на свой выбор показал ему несколько статей на нейтральную тему, а затем закрыл программу и вышел на рабочий стол.

— Но хватит о добром, — сурово сказал он, — пора и шоковую терапию вводить. Мы, Лаврентий Павлович, на пороге величайшей войны за все время, что существует наша цивилизация. И наша задача на данный момент — сделать так, чтобы Страна Советов вышла из нее с наименьшими потерями.

Лаврентий Павлович вернулся домой в двенадцатом часу. Извинился перед водителем своего служебного «Паккарда» за то, что так задержал его и попросил заехать за ним в восемь утра. Нино еще не спала — ждала его. Он поцеловал жену в прохладный лоб и стал рассеянно раздеваться.

— На совещании был? — спросила супруга, — устал?

— Сил нет, — честно ответил Берия, — очень тяжелый выдался день.

Разговор между двумя грузинами, само собой, велся на грузинском языке. Она очень беспокоилась за его утомленность и прибавила со вздохом:

— Не щадишь ты себя. А кто это ценит?

— Товарищ Сталин ценит. Видишь, какую квартиру нам выделили!

В новый дом семья Берия вселилась буквально на днях. Сперва они ютились в огромном правительственном здании. Но приехал вездесущий Коба, окинул соколиным глазом их жилище, фыркнул:

— Ну и муравейник. Переезжайте лучше в Кремль — и работа рядом, и куда спокойнее.

— Мрачновато в Кремле! — отшутился Лаврентий Павлович, — мы, грузины, дети солнца.

— Это правильно! — сказал Сталин.

И дал задание Поскребышеву подыскать семье тогда еще заместителя наркома приличное жилье. Нино Теймуразовна была в восторге от особняка на Малой Никитской и долго после переселения наводила в нем порядок. В этом здании как нельзя лучше разместилась их семья и немногочисленная прислуга вместе с охраной. Больше всего было проблем с молодым поваром, которого приставили к семейству Берия сразу после окончания курсов шеф-поваров. Бедный паренек постоянно стеснялся и, плюс ко всему, толком не умел готовить. Пришлось супруге Лаврентия Павловича учить незадачливого кулинара самой.

…Нарком долго не мог уснуть. Уже вовсю свистела носом Нино, за окном несколько раз прошел неторопливой походкой охранник, а сна все не было. Берия никак не мог смириться с тем, что Волкову известна его биография не только до сих пор, но и всех последующих лет. Жгучее любопытство овладело им, но вместе с тем в душу прокрались непонятные сомнения. В конце-концов, в четвертый раз перевернувшись на «рабочий» правый бок, он решил поговорить с Андреем Константиновичем относительно своей смерти. Ведь это не в человеческих силах — жить, зная о том, что кому-то известна твоя судьба. Приняв это мучительное решение, он тотчас же уснул.