— Нет уж, увольте! — хмыкнул генерал-инспектор, — я уж лучше прокрадусь инкогнито. Иначе пользы от моего вояжа не будет никакой.

— Только не забудьте, — сказал на прощанье Берия, — у нас пока еще социализм только строится. Могут где-нибудь тихонько инспектора и прихлопнуть. Особенно, если заметит что-нибудь этакое… нежелательное. Это на словах наши руководители — все, как один, коммунисты. А на самом деле они пока еще средневековые феодалы.

В итоге было решено, что отправится Волков вдвоем со старшим майором Кречко. Ивана Михайловича отозвали откуда-то из-под Нижнего Тагила специальным приказом Берии (чем мог заниматься там пузырь в чине армейского генерала — неизвестно), и откомандировали в распоряжение Волкова. Кречко был битый волк и стреляный воробей в вопросах ревизий и тайных, а также явных проверок. Волков был сам по себе волчара; на его памяти это была служба в четвертом временном поясе, но все-таки русской армии, обладающей всеми достоинствами и недостатками, наслоившихся друг на друга еще со времен Рюрика. Путешествие двух генералов без какого-либо денщика в принципе невозможно. Салтыков-Щедрин, Михаил свет Евграфович убедительно доказал это в одном из своих памфлетов. Посему в эту затею Волков взял и личного адъютанта — Алексея Приходько, который был родом из-под Кременчуга и вполне мог пригодиться в качестве толмача. Это сказал сам Волков, а он в этой реальности пока проявлял себя, как человек исключительной серьезности.

Стояла середина апреля. Кречко предложил тронуться в путь по обратному маршруту: Москва-Брянск-Киев-Каменец Подольский-Мозырь-Минск-Смоленск-Москва.

— В Белоруссии еще весенняя распутица, в то время, как на Украине уже тепло и сухо, — говорил он.

— В Белоруссии — Пономаренко, а вот на Украине — Хрущев, — покачал головой Волков, — Никиту Сергеевича надо оставлять напоследок. Иначе я ни за что не отвечаю. Пока еще он царствует в Киеве, но уже есть решение… есть решение. И под это решение необходимо подвести хоть какое-то теоретическое обоснование. Ставка в нас верит, но требует доказательств.

— Какая Ставка? Каких еще доказательств? — не понял Кречко.

— Вы когда систему Полоцкого укрепрайона осматривали, у вас замечаний не наблюдалось? — ехидно спросил Андрей Константинович.

Кречко возмущенно фыркнул. Замечаний не наблюдается только у того, кто ничего не замечает. Недостатков на укрепрайоне хватало. Как по материальной части, так и по части личного состава. Полоцкий УР ему показался не совокупностью батрайонов, а каким-то кулацко-хуторным хозяйством. Быть может, такое мнение сложилось у него оттого, что инспектировать УР пришлось зимой, то есть, в то время, которое самой природой отведено человеку для отдыха? Все эти печки-лавочки, русалочьи песенки, вечерние посиделки под гармонику — старший майор Кречко представлял службу на укрепрайоне вовсе не так. А как? Хрен его знает, но не так. Поэтому его деятельная натура воспылала активностью, когда представилась возможность сопровождать Волкова в этой «кругосветке».

— В тот раз был начальником я, теперь — вы, — говорил он, удобно устраиваясь на нижней полке купейного вагона курьерского поезда Москва-Смоленск, — на вас и вся ответственность ложится. Боже, как приятно — ни за что не отвечать и путешествовать по России-матушке! Алексей, что же вы коситесь на верхнюю полку? Никто вас не заставляет в светлое время суток находиться там! Присаживайтесь вот рядом с нами, чай не царские генералы — за чуб таскать не станем. Что там отвалили товарищу генерал-инспектору в качестве сухпайка? Нам, старшим майорам, это весьма интересно.

— Да полно вам! — протянул Волков, на миг отрываясь от рассматривания перрона, — за четыреста километров успеете еще сухпаек стрескать. Иван Михайлович, сколько я вас знаю, так вы всегда в дороге что-то жуете. Я больше, чем уверен, что и завтра в пять утра вы будете что-нибудь жевать.

— Пока жую — я жив! — парировал Кречко, — а вообще, вы со мной только второй раз едете.

— Ну, кажется, договорились! — протянул Андрей Константинович, — «я с вами» — это в тот раз, а сегодня «вы со мной». Ладно, наливайте по коньяку, а то этот бесполезный треп лично меня начинает утомлять.

Кречко обрадовано крякнул, подтверждая свою фамилию, а затем протянул фляжку с коньяком «Двин» Приходько.

— Банкуйте, молодой человек! Вот у меня и рюмки с собой есть. Походные мои, бесценные мои. Себе рюмочку тоже не забудьте, мы в этом деле конформисты. Сказано: «товарищ генерал», значит я вам товарищ, Алеша.

— Эй! — поправил со своего насеста Волков, — генерал тут, типа, я. И командую тоже я. Слушай мою команду, господа чекисты: отставить употребление горячительных напитков до полного отправления поезда! Алексей, накрывайте на стол, а не то наш товарищ старший майор сейчас похож на голодного бедуина…

— Минутку! Меня еще никто не сравнивал с бабуином! — возмутился Кречко, — возможно, налицо некоторый диссонанс между отполированными сапогами и постной физиономией, но…

— Бедуин, товарищ старший майор, — это араб-кочевник. Обычно на верблюдах по пустыне передвигаются, — пояснил эрудированный адъютант.

— Эх, Приходько! — вздохнул Кречко, пожирая глазами фляжку с коньяком, — когда вы такой умный, то объясните мне: когда наш злой генерал разрешит нам дрябнуть коньяку? Андрей Константинович! Ну, ладно, я перетерплю. Но ведь паренек первый раз в дороге. Как не выпить?

В купе деликатно постучали, а затем в дверь просунулась сконфуженная рожа проводника:

— Товарищи командиры, прошу прощения. Тут одной женщине места не хватило… какая-то ошибка с билетами. А у вас одна полка не занята. Не разрешите ли…

Кречко с ужасом глянул на Волкова. В его понятии коньяк ну абсолютно не стыковался с женщинами. Предвкушаемое одиночество начало трещать по швам. Волков не обратил никакого внимания на первородный ужас в глазах старшего майора, вскочил и одернул на себе френч.

— Приходько, продолжайте. Иван Михайлович, подберите челюсть. Представьте, что в такой ситуации оказалась ваша жена.

— Боже упаси! — прошептал Кречко. Волков благосклонно кивнул.

— Конечно, мы готовы потесниться. Красная Армия не обижает собственное население, а всячески его защищает.

Проводник извернулся бедрами, скорчил под фуражкой уксусную мину, но промолчал. Старший майор хрюкнул:

— Ну вы и загнули, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, ну вы и загнули, товарищ генерал-инспектор! Маяковский отдыхает рядом с вами.

— Я тоже в юности стихи писал, — признался скромно Волков, — особенно, про всякие там дальние страны и чудесных зверей. Как-то раз мое стихотворение даже в «Пионерской правде» напечатали. Только вот нецензурную лексику многоточием заменили. Идиоты, такие стихи испортили!

Кречко изумленно смотрел на своего разоткровенничавшегося «патрона». Приходько жадно ловил каждое слово, для него Волков был вообще — кумиром, типа Джона Леннона. И впрямь, харизма из нашего Волкова так и перла — словно из рок-звезды конца двадцатого века. Общение с ним было сверхинтересным — это признавал и Берия, и (в узком кругу) даже Иосиф Виссарионович. Он по-особенному строил предложения, беззастенчиво пользовался гиперболами и эпитетами, правильно склонял имена собственные и нарицательные, умело обходил грамматические ловушки. Общение с Волковым было как глоток свежего воздуха, слава богу, в ту пору не было диссидентов — иначе Волков был бы объявлен прозападной версией советского комиссара.

Приходько прекратил нарезать балык и попросил:

— Андрей Константинович, а прочесть можете что-нибудь? Из раннего…

Волков хмыкнул. Да пожалуйста!