Светлана подумала, что та собралась бить ее сестру и бросилась на выручку. Прямо в полковничьей папахе. Продавец-грузин, полагая что покупательница решила сбежать, рванул следом.

— Дэнги, дэнги давай! — закричал он.

Светлана грудью встала между Наташей и Елизаветой.

— Вот только попробуй ее ударить! — грозно предупредила она. И от волнения тоже икнула. Очевидно, баварское пиво с анисовой водкой стимулируют этот физиологический процесс.

— Это еще что за генерал Шаманов? — удивленно спросила Елизавета.

— Сестра моя, — ответила Наташа. — Она тут случайно. Папаху мужу выбирает.

— Будыш брат шапка или нэт? — спросил грузин, цепко взяв Светлану за руку.

— Отвали, — отозвалась она. — Не до тебя. Буду.

— Палтары тыщ, — сказал грузин и отцепился от руки.

— Так, ясно, — произнесла Елизавета. — Я знала, что попаду в засаду. Вас тут трое. Устроили мне ловушку? Но и я не такая дура, подготовилась.

Она достала из сумочки свисток и поднесла к губам.

— Сейчас вы у меня в милиции окажетесь, — добавила она, но, перед тем как свистнуть, неожиданно тоже икнула. Болезнь оказалась заразительной.

— Дэнги давай! — повторил грузин, ничего не понимая.

— Да отвали ты! — выкрикнула ему Света.

— Не надо свистеть, — сказала Наташа. — Пошли лучше где-нибудь в кафе посидим, нормально потолкуем. А то мы тут все от икоты сдохнем. Это на нас Турандот порчу навела.

— Правильно, — поддержала ее сестра.

Елизавета, поколебавшись несколько секунд, убрала свисток в сумочку.

— Ладно, я согласна, — сказала она.

Светлана сняла с головы папаху и сунула ее грузину.

— Моль поела, — высказалась она, и женщины пошли в ближайшее заведение.

Грузин недоуменно поглядел им вслед, потом стал вертеть и рассматривать папаху.

— Слушай, кака моль? — спросил он самого себя. — Только что со склада. Нэ понымаю, — и тоже икнул.

Ажурные стены кафе утопали в зелени, над столиками были раскрыты разноцветные зонтики от палящего солнца. Три женщины сидели в уголке и пили апельсиновый сок.

— …Антошка болен лейкозом, — говорила Наташа. — Ну, наверное, объяснять не надо. И вот именно для того, чтобы его спасти, они затеяли второго ребенка.

— То есть вы хотите сказать, что ваша Ольга и мой Костя… — Елизавета не хотела верить. — Что они… снова?

— Да, будет еще один человечек. Донор.

— Спокойно, Лиза! — сказала Светлана. — Не падать.

Но Елизавета, сначала побледнев и схватившись за сердце, уже взяла себя в руки. Мимо проходил официант с подносом.

— Водки, — бросила она ему. — Три больших рюмки.

— Это разумно, — кивнула Наташа. — Я и сама, когда об этом узнала, выпила почти бутылку. Но ничего не поделаешь, факт остается фактом. Теперь у наших деток будет уже двое своих деток.

— Если, конечно, не случится самого страшного, — добавила Светлана. — Но есть еще один выход. Запасной аэродром.

Официант принес три рюмки и удалился. Женщины сдвинули их над столом и выпили.

— Какой аэродром? — спросила Елизавета.

— В Израиле, — пояснила Наташа. — Косте и Ольге надо там приземлиться.

— Зачем это? Ему и тут хорошо.

— Там операции бесплатные. Медицина лучше. Регистр доноров. Словом, все условия для пересадки костного мозга, — сказала Света.

— Поэтому Константину надо принять израильское гражданство, — добавила Наташа. — Можно временно.

— Это невозможно, — твердо сказала Елизавета. — Во-первых, он не еврей. А во-вторых…

— Остановимся пока на первом пункте, — перебила ее Наташа. — Вернее, на пятом, как в советские времена. По пятому пункту он как раз-то и еврей. Дедушка у него кто?

— Ах, вот вы о чем! — усмехнулась Елизавета. — Но вам, Наташа, надо бы знать, коли вы уж так хорошо подготовились и провели разведку, что я — чистокровная русская. А дедушка у него действительно еврей, но по отцовской линии. В Израиле же евреи считаются лишь по матери.

— Не обязательно, — вмешалась Света. — Я наводила справки. Он может доказать свою еврейскую национальность здесь, в израильском посольстве. И спокойно выехать. Вместе с Ольгой. И Антошкой.

— Мой Костя на это не пойдет, он воспитан и мыслит по-русски.

— Это все слова и глупость, — ответила Света. — По-русски, по-еврейски… Какая разница? У Бога нет ни эллина, ни иудея, как сказано в Библии. А тут речь идет о спасении ребенка. И время не ждет. Вы, Лиза, должны уговорить своего сына принять израильское гражданство.

— Погодите, — сказала Елизавета. — Но ведь он должен тогда еще и жениться на вашей Ольге?

— Разумеется, — кивнула Наташа. — Но вы не беспокойтесь, это будет фиктивный брак. Вернутся после операции в Россию — и разведутся.

Елизавета вновь побледнела и бросила проходившему официанту:

— Еще водки. Несите бутылку.

— Девочки, а вам не много будет? — улыбаясь, спросил он.

— Может быть, еще и мало, — ответила за всех Света. — Делай, что тебе говорят, и поживее.

— Это разумно, — снова повторила Наташа.

Елизавета Сергеевна вернулась домой, слегка пошатываясь. Но больше от пережитого потрясения, нежели от выпитой с новыми подружками водки. Она плюхнулась в кресло и вытянула уставшие ноги.

— Эге, матушка! Да ты, кажется, пьяна-с! — снисходительно заметил Петр Давидович.

— Это детали, — ответила она. — Сейчас надо говорить о другом. Наш Костя ждет второго ребенка.

— Где… ждет? — не понял муж.

— На вокзале, — усмехнулась жена. — А оттуда должен отправляться на запасной аэродром.

— Ты перегрелась. — Петр Давидович дотронулся до ее лба. — Сегодня жарко. Прими прохладный душ. Или ложись отдыхать.

— Ты не понимаешь! — вскричала Елизавета Сергеевна и вскочила с кресла. — У них с Ольгой будет еще один мальчик. Или девочка. А может, и двойня. Тройня. Короче, он вновь с ней сошелся. Какой идиот!

— Тебе принести валокордин?

— Не надо. Лучше накапай водки. Ситуация хуже некуда. Ольга опять беременна, а Костя должен на ней жениться, чтобы ехать в Израиль. Может быть, навсегда. О Боже, за что мне такие наказания?

Петр Давидович все же принес валокордин и накапал в стакан. Сам же и выпил. Потом беспомощно опустился на стул.

— Объясни толком, — попросил он. — Меня все время держат в неведении.

— Потому что ты рохля, — сказала Елизавета Сергеевна. — Мямля и нюня. Что ты сделал для своего ребенка? Ничего. Сам сидишь на обочине и его никуда пропихнуть не смог. А ведь у тебя есть старые друзья по институту и даже на очень хороших постах! Почему ты им не позвонишь?

— Стыдно, — понуро ответил муж. Потом поднял голову, глаза его заблестели: — Да, жизнь моя не удалась, я не директор фабрики, не крупный чиновник в министерстве. Я простой учитель. Но я горжусь этим. Слышишь? Горжусь. Я не беру взяток, не играю в политическую рулетку, не подстерегаю кого-нибудь с топором в подворотне и не дурю людям голову. Я их учу! Добру и справедливости, честности и правде. Красоте. Красота спасет мир, ты же об этом знаешь. И любовь, и вера. А жизнь…

— …Надо прожить так, чтобы не было мучительно больно, — перебила его Елизавета Сергеевна. — Знаем, надоело уже. Времена изменились. Больно теперь от того, что нет денег на самое необходимое. На кефир, на лекарства. А скоро и на хлеб не станет. И это ты называешь справедливостью, правдой? Да в гробу я видела твою честность! Нет, видимо, в нашей стране надо лгать, воровать, мошенничать и даже убивать каждого, кто встанет у тебя на пути! Только так ты сам сможешь выжить и обрести счастье.

— Ну что ты несешь, Лиза? — произнес Петр Давидович. — Ты ведь так не думаешь. Это все временно. Миллионы людей в России живут так же, как мы. Даже еще хуже.

— А мне на них плевать! Я о своей семье забочусь. О тебе и Косте. Да вот еще и об Антоне сейчас.

— Кто это?

— Внук твой! — прокричала ему в лицо жена. — Давай валокордин, выпью.