— Через эту арку проезжала в своей роскошной колеснице Клеопатра! — торжественно сказала Татьяна Николаевна.

— Да нет, — поморщился Цезарь. — Вовсе не через нее, хотя по этому самому месту. Сама арка была построена лет через двести пятьдесят после смерти Клеопатры. Впрочем, триумфальные и праздничные шествия здесь действительно проходили.

— Что же здесь все не то да не так? — обиделась Татьяна Николаевна. — А сохранилось ли что-нибудь, что было при тех, о ком я хоть немного знаю?

— Для этого я тебя сюда и привел, — сказал Цезарь. — Смотри! — Он торжественно помолчал, чтобы придать должный вес своему рассказу, но Татьяна Николаевна и так была открыта ему всем существом. — Смотри! — Он подвел ее к остаткам небольшой полукруглой лестницы, на которой теснились три небольшие колонны под обломками портика, а за ними виднелись куски стены, увитой дикими розами. — Это храм Весты! — торжественно провозгласил ее спутник. — Девственной весталкой была тетка великого Цезаря. Здесь на ритуальное празднество собирались все знатные римлянки той поры. Сюда пришла вторая его жена Помпея. Вход мужчинам в храм был запрещен. Но некто Клодий, чтобы соблазнить Помпею, проник в него, переодевшись женщиной. Помпея убежала, но Клодия обнаружили, и этот поступок обсуждался в сенате. Вина Помпеи не была доказана, но Цезарь развелся с ней прямо на этом же заседании, объявив, что его жена должна быть вне подозрений.

Татьяна Николаевна сочла такой поступок великого человека несправедливым. Хотя надо признать, что этот случай отнюдь не единственная тень, брошенная на образ одного из самых гуманных людей той эпохи.

Чернокожий гид помолчал некоторое время, дожидаясь, пока русская женщина насладится теплом колонны — свидетельницы тех событий.

— Юлий Цезарь сделал меня своим наследником, — наконец сказал он. — Я всем ему обязан. Кое в чем я даже ему сочувствую — он слишком долго добивался власти. Власть стоила ему жизни, а сделать для Рима он успел не так много, как хотел. С ним кончилась республика и распри политиков, и уставший народ назвал уже мое правление золотым веком. Может, ты слышала поговорку: «Юлий оставил Рим кирпичным, Август одел его в мрамор».

Но Татьяна Николаевна ничего такого не слышала.

— А у тебя была жена? — Она немного запуталась, не в силах осознать, кто сейчас стоит перед ней: сумасшедший больной в красной рубашке или действительно император Август.

— У меня было три жены, как и у Юлия, — усмехнулся ее седой экскурсовод. — Первую я отпустил домой, не тронув ее, потому что разругался с ее матерью. Вторая подарила мне дочь. Видят боги, как я любил эту девочку. Она же опозорила меня своей глупостью и безнравственностью, и в конце концов я вынужден был с ней расстаться. А третья жена, которую я любил так, что взял беременной, заставив развестись с мужем, не принесла мне моих собственных детей. Но именно она понимала меня лучше всех. Гордилась мной и боялась… — Глаза его блеснули в неполной темноте. Сам Форум был не освещен, но отблески огней с улиц все-таки позволяли различать траву, строения, деревья. — Она боялась развода до того, — голос его стал сухим, в нем появились зловещие нотки, — что, будучи уже старой и некрасивой, сама отбирала мне молоденьких девушек для развлечений…

«Он, наверное, сексуальный маньяк!» Неожиданная догадка пронзила Татьяну Николаевну. Открытие было неприятным. Перспектива быть изнасилованной, пусть даже на самом Форуме, ее никак не прельщала.

— Великие боги! — поднял к небу глаза Цезарь Август. Ко всему прочему оказалось, что ему присущ дар угадывания чужих мыслей. Его маленькая фигурка вдруг приобрела такое величие, что Татьяне Николаевне показалось, что на нем надеты не рубашка и джинсы, а пурпурная тога. «Я тоже рехнулась!» — подумала она. — У меня были сотни, нет, тысячи наложниц — рабынь, служанок, дочерей азиатских князьков, африканских царей. Я мог выбирать, сколько хотел. Почтенные римские матроны чуть не дрались, предлагая мне в любовницы своих дочерей. Сенаторы сочли бы за честь, возьми я в любовницы их жен. Но я был строг и воздержан. И вдруг какая-то русская женщина испугалась, что я овладею ею прямо на ступенях храма девственных весталок, словно этот дурак Клодий! Недаром, кстати, его потом прирезали прямо на улице в очередной потасовке. О, парадоксы, великие боги! Кого вы ко мне привели?

Татьяна Николаевна с облегчением уняла сердцебиение после этой тирады, но в то же время (действительно, мир состоит из парадоксов) ее немного задело, что ее, российскую гражданку с высшим образованием, поставили ниже служанок, рабынь, парфянских принцесс и римских матрон. Она невольно поджала губы. Цезарь мгновенно заметил это и рассмеялся.

— Так что, может, тебе больше понравится любовь у Диоскуров? — Она уловила насмешку в его глазах.

— Где-где?

— Вон там. Фотографии этих колонн есть во всех путеводителях мира. На этих ступенях стоял Калигула и принимал поклонение народа между огромными статуями близнецов Диоскуров — сыновей Зевса.

— Калигула, кажется, был отвратительный тип…

— Самовлюбленный тиран, нисколько не заботящийся о благе народа! Правильно, что его убили!

— И великого Цезаря тоже убили…

Они помолчали. Потом ее спутник набрал в грудь побольше воздуха и картинно произнес:

— Знаешь, если я, как наследник Юлия и его приемный сын, величал его перед народом выше всех и даже выше себя, если отомстил всем его врагам и говорил, что продолжаю его дело на благо Рима и ничего при этом не хотел для себя… Если я запрещал называть себя «господином» и возвеличивать своих детей, если я старался подражать ему и боролся против роскоши и сохранил сенат, все-таки это не означает, что я действительно в душе считаю Юлия во всем первым.

— Ты как наш Сталин… — сказала, подумав, Татьяна Николаевна. — Тот тоже на словах ставил Ленина выше всех.

— Кто такой Сталин и кто такой Ленин? — высокомерно спросил Цезарь Август.

— Не знаешь? А Черчилля и Рузвельта знаешь? А Гитлера? А Муссолини? — Она подумала, что он ее разыгрывает.

— Понятия не имею, — с невозмутимым видом пожал плечами негр. — Они все жили после меня. Впрочем, Муссолини и Гитлер — знакомые фамилии. Они сделали много хорошего?

— Они ужасные убийцы.

— Вот видишь! Они были твоими современниками, и ты так их называешь! А со времени моего правления прошло две тысячи лет, а меня все еще называют божественным Августом! Чувствуешь разницу?

— Чувствую. — Татьяне Николаевне не понравилось, что ее назвали современницей Сталина и Гитлера — она родилась через пятнадцать лет после войны.

Цезарь Август насупил брови, чувствуя, что, наверное, сказал что-то не то, и взял ее за руку. — Ну ладно, пошли!

— Куда?

— На Палатин!

«Палатин! — подумала Татьяна Николаевна. — Тот знаменитый холм, где жили аристократы… где жил Юлий Цезарь!»

Они свернули с поля, усеянного обломками мрамора, и Август потащил ее по узкой дорожке опять вверх, мимо нагромождения красных каменных развалин.

В темноте Татьяна Николаевна потеряла ориентацию и следила только за тем, чтобы не упасть. Сбоку доносился неясный шум ручья и темнели кусты. Однажды она все-таки задрала голову и увидела наверху, будто на гребне невысокой горы, ряд ровных, одинаковых плосковерхушечных итальянских сосен.

— Ночью вход закрыт, но мы пройдем окольным путем, — сказал Август.

— Ты знаешь здесь все дороги?

— Все дороги ведут в Рим, а дорогу к дому найдет каждый, — ответил он.

Они взбирались все выше и выше, а потом вдруг с высоты заскользили по травянистой тропинке, как ей показалось, наугад, вниз, в темноту. Дальше опять начались развалины каких-то фундаментов, пока Цезарь не остановился с благоговением возле каменных напольных плит, окруженных обломками стен, — все это отдаленно напоминало здание, погибшее от бомбежки.

— Это дом моей Ливии, — грустно сказал он. — Я провел здесь немало приятных часов. Сейчас не видно, но я знаю, что на полу сохранилась мозаика, которой касались ее босые подошвы.