— Я могу послать Киши, моего слугу-индейца, и он привезет вам все, что нужно.

— Так, пожалуйста, сделай это, — сказала Мэдж.

— Я тоже поеду с ним, — решительно сказала Джоанна. — Прощайте.

— Нет… не… нет! — запинаясь, сказала Мэдж, разом потеряв всю свою надменность. — Уж лучше бы ты осталась и поухаживала… м-м-м… помогла мне поухаживать за мужем.

— Да… пожалуйста… останься… — раздался слабый голос с матраса.

Тогда Джоанна твердо решила — раз Ричард так сильно болен, так в ней нуждается, то просто нельзя его тут бросить. Ведь он едва не умер, отказываясь от пищи ради нее. Она обязана остаться с ним, невзирая даже на присутствие этой женщины — его жены — как бы ни было оно мучительно для них.

— Ладно, я остаюсь, — коротко объявила она. — И отправлю Киши за всем необходимым.

Наступил вечер.

Киши еще не вернулся из Форт-Юкона, куда он поехал за свежими съестными припасами. Вполне возможно, ему пришлось задержаться там до утра.

Короткий солнечный день пролетел почти незаметно. На землю вновь опустились тьма и промозглый холод. На небе собрались тучи, которые не сулили ничего хорошего. За окнами осторожно, словно пробуя голос, завывал ветер. Джоанна наметанным глазом определила, что надвигается очередной снежный буран.

Мэдж снова приосанилась и задрала нос. Она уступала Джоанне всю самую грязную и неприятную работу и вместе с тем орлиным оком следила, чтобы та не позарилась на святые обязанности жены — поправить больному мужу подушку, разгладить одеяло, потрепать по волосам. Под ее руками он вел себя беспокойно, хмурился — и она видела это. И точно так же видела, как удивительно менялось его лицо, если к нему подходила Джоанна. В глазах Ричарда светилась такая страстная любовь, какой Мэдж не видела даже в первые дни их отношений.

Казалось, сам воздух в комнате был пропитан враждой, которую испытывали друг к другу две женщины. Одна из них жаждала заполучить Ричарда из вредности и из ревности, другая же до самозабвения любила его.

Больше всего на свете Джоанна хотела, чтобы он скорее поправился и набрался сил. Она с огромной радостью ухаживала за ним, для нее это было счастье. А когда он засыпал и ей становилось не о чем хлопотать, она просто усаживалась в уголке и смотрела на него. Мэдж тоже садилась в другом углу и исподтишка бросала на обоих ревнивые взгляды.

Был момент, когда Джоанна искренне, от всего сердца протянула женщине руку и сказала:

— Давайте попробуем стать друзьями. Так уж получилось — мы обе должны помочь ему выжить. Так давайте же попытаемся дружить. Я еще никогда не разговаривала с настоящей англичанкой — такой, как вы… Давайте поговорим…

Однако Мэдж не оценила этого широкого жеста и повела себя мелочно и неблагородно.

— Да, я согласна, так уж получилось. Но я не вижу причин, чтобы мы становились друзьями. Скорее, даже наоборот…

Больше Джоанна руки ей не протягивала.

Пришла ночь. В маленькой лачуге при свете масляной лампы лежали трое человек и пытались уснуть — Ричард на своем матрасе, рядом с ним Мэдж на складной походной кровати, которую она привезла для себя вместе с меховыми накидками и шерстяными одеялами, и в другом углу Джоанна, свернувшаяся калачиком под меховой накидкой, которую ей с ледяной учтивостью предложила Мэдж.

Ричард, не отрываясь, смотрел на трогательную девичью фигурку под одеялом. К ночи он почувствовал себя лучше. Господи, бедняжке так плохо, так неудобно — и ведь никогда ни слова жалобы… У Ричарда сердце кровью обливалось при мысли об этом. Сейчас он особенно ненавидел свою жену — сама-то она устроилась с комфортом, ей тепло и уютно на походной кровати.

Она первая и уснула. А Ричард еще долго лежал, не смыкая глаз — уже после того как погасили лампу. Все метался, как в бреду, разрываемый желанием поговорить с Джоанной… Нежно, страстно — так, как они разговаривали в ту ночь, когда открыли друг другу свои чувства…

Он услышал, как она вздохнула во сне. Тихонько шепнул в темноту:

— Анна…

В ту же секунду она была на ногах и подбежала к нему — наверное, испугалась, что ему стало хуже и он зовет ее на помощь. Мэдж спала так крепко, что ничего не услышала. Джоанна склонилась над Ричардом.

— Ты меня звал?

— Иди сюда, Джоанна… поближе… на минутку… иди, дорогая…

Ее лицо вспыхнуло. Она опустилась на колени возле матраса. Он вытянул руки и положил их ей на плечи — пытаясь разглядеть в темноте ее лицо, но ничего не было видно. Затем Ричард дотронулся до ее волос. Пробежал пальцами по щекам, погладил ресницы…

— Ах, милая, милая моя крошка Анна!

— Тише… — прошептала она. — Тише, нельзя… А то услышит… эта…

— Но я так тебя люблю! Тебе плохо? Я чувствую, ты замерзла, ты вся дрожишь… Это невыносимо…

— Мне хорошо. Ну, Ричард, правда, мне очень хорошо. Не беспокойся.

— Нет, это невыносимо, — повторил он. — Вся эта история… Это так ужасно…

— Понимаю… — печально сказала она. — Но ты болен, и я должна быть с тобой… Должна… Как только ты поправишься, я сразу же уеду.

— Нет, — тихо сказал он. — Нет… Теперь уж я никуда тебя не отпущу…

Она попыталась освободиться от его рук. От этих волшебных прикосновений у нее вскипала в венах кровь. Так Джоанна не любила еще никого на свете. Ей хотелось прильнуть лицом к его лицу, прижаться к нему всем телом — сильно-сильно прижаться, чтобы не билось так бешено сердце… Она, такая сильная и независимая, под его руками становилась слабой и безвольной, таяла от малейшего звука его голоса.

— Крошка Анна… — шептал он. — Никуда я тебя не отпущу…

Ее пронизала дрожь. Это было выше ее сил. Она оказалась в его объятиях — тело ее так и потянулось к нему, само. Губы их слились в страстном поцелуе, от которого она едва не потеряла сознание. В него же эти объятия словно вдохнули жизнь — он исступленно сжимал ее, покрывал горячими поцелуями ее лицо. Она тоже целовала его, не разбирая, куда попадают губы — в брови, в волосы, в глаза… Она хотела бы умереть здесь, в его объятиях, лишь бы они не кончались…

И вдруг к ней вернулся разум. Она отстранилась и спрятала лицо в руках.

— Господи, мы сошли с ума, Ричард. Здесь твоя жена. Нельзя же…

Он снова ослаб — стоило ей оторваться от него. Горькое уныние овладело им.

— Крошка Анна, милая, прости меня…

— Я тоже виновата, — голос Джоанны дрогнул. — Это так… так трудно для нас обоих. Но по-другому нельзя, понимаешь, Ричард, нельзя…

Тут Мэдж вздрогнула и проснулась. Она бодро села в кровати — трудно было поверить, что еще секунду назад так крепко спала. Чиркнув спичкой, Мэдж зажгла свечу и поставила ее на пол рядом с кроватью. Первое, что она увидела, была Джоанна, которая стояла возле Ричарда, — щеки ее пылали, в глазах стояли слезы.

— Я должна была предвидеть, что этим все кончится… Ах ты, маленькая грязная дрянь… — сказала Мэдж. — Подумать только — пока я сплю, она преспокойно залезает в постель к моему мужу!

— Ах, Мэдж, ради всего святого, перестань… — начал Ричард.

— Я этого не потерплю! — резко перебила Мэдж. — Ты мой муж, и я этого не потерплю, слышишь?

Джоанна зажала уши руками. Мэдж подавляла, душила ее своим присутствием. Она словно задыхалась рядом с ней. Да, они с Ричардом любят друг друга… Одна она, эта женщина, его жена стоит между ними, как проклятие. От этого можно сойти с ума. Она подняла на Мэдж глаза, полные муки.

— Простите меня, миссис Стрэндж, — сказала она. — Вы вправе сердиться на меня. Мне очень жаль, что все так получилось. Обещаю… обещаю вам, что этого больше не повторится.

— Я не позволю тебе извиняться перед ней, — сказал Ричард. — Она только называется моей женой — и так было многие годы. И нечего теперь притворяться примерной супругой. Это просто смешно. Как только мне станет немного лучше, Анна, я прошу тебя, уедем вместе…

— Она может уезжать с тобой хоть триста раз, — сказала Мэдж, снова вернувшись к своей издевательской манере, — но я все равно не дам тебе развода.