— С Мари-Люс? Она уехала домой, в Лион. Сейчас ей, наверное, далеко за тридцать, и она стала степенной, солидной матроной.

— Она была старше вас?

— Конечно. В том-то и была ее привлекательность. Разве вас не привлекали мужчины постарше, когда вы были мечтательной школьницей?

— У меня нет своего мнения на этот счет. В том возрасте я не ходила на свидания. Большинство мужчин, которые путешествовали на океанских лайнерах, были пожилые или совсем старые. — «А я тогда мечтала о доме и покое», — мысленно добавила Джоанна.

— Разве вы не влюблялись в моряков?

— Возможно…не помню уже. Кстати, я и не заинтересовала бы никого из них: я тогда была толстая и неуклюжая.

— А как же вы учились?

— Никак, — откровенно призналась она. — Папа не мог отправить меня в пансион, поэтому я сама училась, чему могла, по книгам.

— Вы хотите сказать, что у вас нет никакого образования?

— Никакого. Я ходила в школу всего один год, пока мы жили в Марселе. Когда мы начали путешествовать, мне уже не пришлось учиться. — Она искоса взглянула на него. — Вас это шокирует?

— Разве у меня такой вид?

— Нет. Но мне кажется, это должно вас шокировать.

— Как всем женщинам, вам слишком многое кажется, — усмехнувшись, сказал Чарльз. — Почему я должен быть шокирован?

— Ну… из-за моего необычного происхождения и образования.

— Да, необычного, — признал он. — Но я не вижу в этом ничего скандального. Мне даже кажется, что это у вас весьма старомодный взгляд на жизнь, если вы считаете ваше происхождение шокирующим.

— У меня-то старомодный?! — удивленно воскликнула Джоанна. — Что вы хотите этим сказать?

— Может быть, я неудачно выразился. Вам, конечно, раньше чем другим девочкам вашего возраста пришлось самой заботиться о себе, но у вас нет основания считать себя отверженной из-за того, что ваш отец зарабатывал на жизнь карточной игрой, а вы не получили общепринятого образования.

— Но я и не считаю! — возмущенно запротестовала она. — Я никогда не говорила, будто я…

— Вы можете не признаваться в этом… даже самой себе, — прервал он ее, — но я думаю, что-то в этом роде вы все-таки чувствуете. На самом деле вы очень стесняетесь своего происхождения, иначе вам бы и в голову не пришло, что я могу быть шокирован.

— Вы начитались популярных книжек по психологии, кузен Чарльз, — язвительно сказала Джоанна. — Но вы заблуждаетесь: я не только не стыжусь своего происхождения, напротив — я горжусь им! Мне даже доставляет удовольствие всего добиваться в жизни самой, наперекор всему. Мне было бы просто скучно, если бы я, что называется, унаследовала успех.

Но ее выпад оказался слишком слабым, чтобы задеть Чарльза. Он лишь насмешливо посмотрел на нее и предложил:

— Оставим пока этот спор, ладно? Мы уже въезжаем в Мерефилд.

Они выехали на окружную дорогу; за ней сельский пейзаж сменился городским, где за двустворчатыми железными воротами, среди ухоженных садов, просматривались респектабельные особняки. Центр городка был запружен машинами и спешащими за покупками горожанами. Джоанна с интересом отметила богатые витрины магазинов и продуктовых лавок. Тут же стояло уродливое здание городской ратуши из красного кирпича, не менее уродливое здание вокзала и огромное сооружение из стекла и бетона, в котором, как сказал ей Чарльз, размещался новый технический колледж. За ним начиналась широкая улица, ведущая в сторону от торгового центра. На ней вперемешку стояли современные многоквартирные дома, старинные викторианские здания и мелкие частные предприятия. Потом Чарльз свернул направо, в жилой район.

Джоанне, чье беспокойство росло с каждой минутой, он показался огромным. Наконец ряды почти одинаковых домов кончились, и машина свернула на тихую улочку, ограниченную с одной стороны высокой кирпичной стеной. В одном месте стена прерывалась двумя колоннами с массивными коваными воротами между ними. Оставив мотор работать, Чарльз вышел из машины, чтобы распахнуть ворота.

Достав из сумочки пудреницу, Джоанна поспешно стала приводить в порядок макияж.

— Готовы к встрече? — спросил Чарльз, вернувшись к машине.

Джоанна кивнула и крепко сжала в руке сумочку.

Короткая посыпанная гравием дорожка была окаймлена вечнозеленым кустарником. Она вела прямо к дому. Это был солидный викторианский особнячок с высокими фронтонами и веерообразными окнами из цветного стекла. «Не самый привлекательный дом», — подумал Джоанна.

Чарльз подъехал к парадной двери, вышел из машины и стал открывать багажник. Джоанна последовала за ним, чувствуя, что у нее слегка дрожат ноги.

— Нажмите звонок, — сказал он. — Они не слышали, что мы подъехали.

Джоанна не успела выполнить его просьбу, как дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая седая женщина.

— Чарльз, дорогой! Как хорошо, что ты вернулся, — сердечно произнесла она, спускаясь по ступенькам и с улыбкой протягивая ему руку.

— Здравствуй, Моника. Все здоровы? — Он поцеловал ее в щеку. Обернувшись к Джоанне, он сказал: — Вот, я нашел ее… пропавшую внучку. Джоанна, это твоя тетка.

Джоанна шагнула вперед и протянула руку.

— Здравствуйте, тетя Моника, — сказала она, вежливо улыбаясь.

Та смерила девушку холодным оценивающим взглядом, от которого не укрылась ни одна деталь ее внешности.

Значит, ты и есть дочка Майкла, — медленно произнесла она. — Здравствуй.

Но в ее приветствии не было ни капли теплоты и, следуя за нею в дом, Джоанна поняла, что Моника Дар-рант уже до их встречи ненавидела ее.

— Где бабушка? В гостиной? — спросил Чарльз, когда они вошли в холл.

— Нет, она наверху. Должна сказать, что твой вчерашний звонок расстроил ее, — слегка нахмурившись, ответила миссис Даррант. — Мы испугались, что у нее опять будет сердечный приступ; поэтому я решила, что сегодня ей лучше остаться в постели. Тебе надо было все сообщить сначала мне, Чарльз. Я бы подала ей эту новость более осторожно.

— Да, об этом я не подумал, — озабоченно согласился Чарльз. — Сейчас уже все в порядке? Пока меня не было, ничего не случилось?

— Нет. Сейчас она чувствует себя лучше. Но ночь мы провели очень беспокойную, — сказала Моника со вздохом. Она взглянула на Джоанну. — Я не знаю, мисс Аллен, сказал ли вам Чарльз, но у моей матери больное сердце, поэтому ее нельзя волновать. Пожалуйста, не забывайте об этом, когда встретитесь с ней.

— Да, конечно, — ответила девушка. Потом нерешительно предложила: — Может быть, вам лучше называть меня просто Джоанна?

— Пожалуй, если ты так хочешь. Естественно, в данных обстоятельствах мне трудно привыкнуть, что ты — член нашей семьи. — Она открыла дверь и пропустила их вперед. — Сейчас я велю принести чай. Вы, должно быть, проголодались с дороги.

— Я думаю, Джоанна потерпит еще полчаса, — сказал Чарльз. — Разве бабушка не ждет нас? Она, наверное, слышала, как мы подъехали. Мне кажется, нам лучше сперва подняться к ней.

— Пожалуйста… если Джоанна не возражает.

— Нет, конечно. Мне не терпится увидеться с нею, — ответила девушка.

Тетка бросила на Джоанну странный взгляд, повернулась и пошла вверх по лестнице. «Если бы мама была жива, ей было бы сейчас около пятидесяти лет. Значит, Монике Даррант сорок два или сорок три года, — предположила Джоанна. — Если бы не седые волосы — красиво уложенные и подкрашенные сиреневатой оттеночной краской — ей можно было бы дать не более тридцати пяти. У нее стройная фигура и хорошие ноги, а на лице почти нет морщин». Моника была одета в отлично сшитую черную юбку и дорогую крепдешиновую блузку. Из украшений — тройная нитка жемчужных бус и серьги с жемчугом и бриллиантами. При первом взгляде Монику можно было бы назвать изящной и привлекательной, но Джоанна уже успела заметить странно равнодушное выражение ее лица и надменно поджатые губы.

Спальня миссис Карлайон оказалась в самом конце длинного мрачного коридора, который тянулся по всей длине дома. Тихонько постучавшись, Моника открыла дверь и вошла.