— Фу! Я-то знаю, что Эдвард должен был стать более скупым после того, как ему перестали доставлять минетное удовольствие.

— Кики! Пожалуйста! Не напоминай об этом. Кроме того, я думаю, тут дело не в Эдварде, а в собственническом чувстве мамы.

— Ты имеешь в виду — мама заразилась этой пуританской этикой? Да, действительно плохо, что она перестала перебирать четки. Ты не находишь, что она не тряслась так над деньгами, когда была католичкой?

В начале июля галерея «Ула» на Мэдисон объявила об открытии выставки фотографий малоизвестного фотографа Николаса Домингеза. Экспозиция была названа «Первый выход в свет и на сцену».

Эта новость быстро достигла ушей Кики, и она отправилась осмотреть выставку, ничего не сказав Анджеле. Но после посещения галереи она тут же сообщила об этом Анджеле:

— Только не падай в обморок, золотце, но вся экспозиция посвящена тебе.

— Мне? Ничего не понимаю. Как может быть выставка моих фотографий, если я никогда никому не позировала? — Но затем, хотя и знала, что это невозможно, спросила: — А там нет… ну, обнаженных или чего-нибудь в этом роде?

Кики как-то странно взглянула на нее:

— Почему ты задаешь такой вопрос, если никогда не позировала для фото? Ты уверена, что ничего не знаешь об этом?

— Конечно, уверена. Я не знаю, почему задала такой вопрос. Я просто подумала, что если я ничего не знала о других фотографиях, то… может быть… Я не знаю.

Анджела была близка к тому, чтобы расплакаться.

— Ладно, к сожалению, должна сказать, что там нет фотографий с обнаженным телом. Но есть что-то вроде полуобнаженного. На тебе видна нижняя половинка купального костюма, спина голая, а спереди ты прикрываешься полотенцем. А теперь, признайся мне, Анджела дю Бомон Девлин: откуда могла взяться эта самая фотография?

— Не знаю, я просто не знаю, — простонала Анджела. — И кто такой этот Николас Домингез? Подожди… Такая подпись стояла под той замечательной фотографией в журнале «Лук». Помнишь, кто-то снимал меня на премьере «Городской девчонки». Господи! — Она прижала ладонь ко рту. — У меня такое чувство — готова поспорить, что это тот самый фотограф, что был на нашем выпускном вечере. Тот, что сделал снимок, опубликованный в «Уиспере».

— Откуда ты знаешь?

— Я сказала тебе — это лишь предположение.

— Я думала, ты знаешь его и всего лишь разыгрываешь невинность.

— Нет.

Она пошла с Кики посмотреть выставку. Кики так расписала ей это событие, что можно было подумать — туда стремится весь Нью-Йорк, но в этот послеполуденный час галерея была почти безлюдной. Жаркий летний день был не самым подходящим временем для посетителей, которых не слишком-то интересовала коллекция фотографий молодой актрисы. На одном снимке она была запечатлена верхом на лошади, на другом — на теннисном корте, на третьем — в вечернем платье. Одна фотография была сделана в театре — она улыбалась, глядя на сцену, где шел балетный спектакль. Наконец, она увидела ту фотографию, о которой говорила Кики, возможно, она была самая удачная — с обнаженными плечами и спиной, а спереди прикрытая полотенцем. Должно быть, ее сняли в Саутгемптоне, когда она загорала, не подозревая, что кто-то наблюдает за ней.

Анджела была разгневана. Почему этот Домингез избрал ее в качестве объекта целой выставки? И почему галерея была выбрана для такой выставки? Она не могла поверить, что для широкой публики эта экспозиция представляла какой-то интерес.

— Смотри, Кики, на этом снимке мы с тобой гуляем по Центральному парку. Ты когда-нибудь замечала, чтобы нас сопровождал человек с камерой?

— Нет. Если бы заметила, то обернулась бы к нему и стала позировать. Была бы замечательная реклама, — сказала Кики с ноткой зависти. «Везет же Анджеле!» Но почему этот Домингез выбрал Анджелу на их выпускном вечере? Анджела всегда была более беззащитна, невинна. Кики задумчиво взглянула на сестру. Неужели именно эти качества Анджелы так привлекают людей?

Чем больше Анджела рассматривала фотографии, тем большее впечатление они на нее производили. Снимки были превосходными, порой ей казалось, что они сделаны с какой-то любовью, что помогало ей выглядеть на них даже лучше, чем она была в действительности; на некоторых она смотрелась прямо-таки принцессой.

И тут Кики раздраженно сказала:

— Ты должна подать на него в суд. К сожалению, это принесет ему больше известности, чем он того заслуживает. Я полагаю, что ты знаменитость — ты же вроде играла на сцене.

— Что ты имеешь в виду «вроде»? — рассерженно спросила Анджела. Иногда Кики так ее раздражала.

— Ты была на сцене очень короткое время, а сейчас ушла…

— Это все разговоры, Кики, я не имею ни малейшего желания подавать в суд, и мне нравятся фотографии.

— В самом деле? — произнесла Кики. — Я-то думала, ты содрогнешься от мысли, что какой-то таинственный мужчина все время следует за тобой по пятам.

— Не могу сказать, что я содрогнулась. И почему ты использовала это слово — таинственный? Я думаю, он очень хороший фотограф.

— Анджела Девлин! Мне кажется, у тебя извращенное представление о популярности! Я думаю, что тебе льстит вся эта вульгарная выставка, как если бы он был тайным воздыхателем, который публично заявил о своей безрассудной страсти.

— Ну-ну! Продолжай, Кики! Только не говори, что ты не была бы польщена, если бы целую выставку посвятили тебе!

— Нет, не думаю. Я полагаю, что такая выставка — это дешево и вульгарно.

Но Анджела не поверила ей.

— Я бы хотела встретиться с этим Ником Домингезом. Я намерена оставить ему записку.

В памяти Кики мгновенно вспыхнул образ Домингеза, каким он появился на их выпускном вечере: высокий, темноволосый, красивый…

— Не думаю, что это следует делать. Это будет так… — Кики запнулась, подыскивая слово. — Мне кажется, мама найдет, что знакомство с этим человеком скомпрометирует тебя.

Разрываясь между желанием встретиться с Ником Домингезом и предостережением Кики, Анджела решила оставить все как есть. Позднее, спустя годы, она задумается — как могла бы сложиться ее жизнь, если бы она тогда не послушалась Кики. Она еще несколько раз возвращалась в галерею одна, пытаясь в самих фотографиях отыскать ключ к пониманию того, почему Ник Домингез создал эту коллекцию.

Вдвоем сестры обошли все магазины на Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улице. Гуччи, Бендель, Сакс, Бергдорф, Картье, а также Тиффани. Обручальное кольцо Анжелы было от Тиффани, и Кики настаивала, чтобы его обменяли па другое. Она находила, что бриллиант в нем слишком маленький, а обрамление не очень изящно. Все потому, что Дик не взял ее с собой, когда делал заказ, — тогда Анджеле не пришлось бы довольствоваться маленьким камнем и невзрачным исполнением. Но, как говорила ее мать, чего еще можно ожидать от выскочки?

Каждый такой поход за покупками они завершали посещением какого-нибудь модного бара. В тот день они решили зайти в Дубовый зал отеля «Плаза». Поднимаясь по ступенькам, они неожиданно увидели перед собой высокого темноволосого мужчину с камерой, направленной в их сторону. Когда он улыбнулся, сверкнули белоснежные зубы. Домингез! Он выглядел точно так же, как тогда, на их выпускном вечере, подумала Анджела. А почему, собственно, она считала, что он должен выглядеть как-то иначе?

Кики что-то злобно прошипела, и улыбка с его лица испарилась. Он неотрывно смотрел на Анджелу, которая замерла на месте. У него было странное выражение лица, ей показалось, почти умоляющее. Ей хотелось подойти к нему, поблагодарить за прекрасную выставку, но она не могла даже сдвинуться с места; Кики пришлось подтолкнуть ее и увлечь за собой сквозь вращающуюся дверь.

Они уже усаживались за стол, когда Кики высмотрела серебряную блондинку, сидящую рядом с Эрлом Уилсоном.

— Это Л. С. Поттер. Давай подсядем к ним и наедимся всеми последними сплетнями. Уилсон не такой уж любитель жареного, но Поттер знает все самые непристойные истории в городе.