— Кто ест твои души? — продолжал громко вопрошать Торак.

— Да рыбы же! — Желтая слизь показалась на губах Ослака. — Своими зубами! Своими острыми зубищами! — И ткнул пальцем в кишащую лососем воду, где, как ему казалось, страшные твари с зубами грызли и сокрушали его телесную душу.

Тораку стало страшно. Ведь и правда, такое случается порой с телесной душой человека, если он слишком низко наклонится над водой, но обычно река не причиняет людям вреда. Вот если человек болен, тогда река действительно может вызвать у него головокружение, и он свалится в воду.

— Скоро мои души меня покинут, — простонал Ослак, — и я стану жалким призраком! Иди сюда, Дари! Река хочет забрать нас!

Ребенок колебался, но, постояв немного, снова потихоньку пошел к дяде, прижимая к груди сделанного из сосновой шишки игрушечного зубра.

Только в эту минуту Торак осмелился наконец посмотреть на Фин-Кединна.

Лицо вождя застыло, словно высеченное из песчаника. Он перехватил взгляд Торака и, прижав указательный палец к губам, глазами сказал ему: «Ты находишься между ними и порогами. Постарайся перехватить их».

Торак кивнул. Ему было холодно. Он обхватил себя руками. Ноги от стояния на мокром валуне совершенно застыли, руки начинали дрожать.

Наконец Дари добрался до Ослака, и тот, отбросив в сторону острогу, подхватил малыша на руки. Мостки качнулись и угрожающе просели под ним.

— Эй, Ослак, — негромко окликнул его Фин-Кединн, но голос его странным образом оказался хорошо слышен всем, несмотря на шум порогов. — Вернись-ка на берег.

— Отвяжись! — рявкнул Ослак.

И Торак, к своему ужасу, увидел, что Ослак уже готов дернуть за сплетенную из лыка веревку, один конец которой был привязан к столбикам, поддерживающим мостки; один сильный рывок — и мостки рухнут, а вместе с ними Ослак и Дари.

И Торак не выдержал:

— Ослак, послушай меня, это я, Торак! Не надо…

Ослак злобно огрызнулся:

— А кто ты такой, чтобы указывать мне, что надо, а что не надо? Ты вообще не из нашего племени! Кукушонок! Ешь нашу пищу, живешь в наших домах! Я-то слышал, как ты тайком в Лес ходил и выл там, звал своего Волка! Все мы это слышали! Что, никак смириться не хочешь с тем, что он никогда к тебе не вернется?

Ренн даже сморщилась от сострадания, но Торак и глазом не моргнул. Он видел то, чего пока не замечал Ослак: Фин-Кединн, чуть прихрамывая, осторожно подбирался к разбушевавшемуся великану.

Вдруг Ослак пошатнулся, угрожающе качнулись мостки…

Дари от испуга раскрыл рот и во все горло заревел.

Фин-Кединн так и застыл на месте.

— Эй, Ослак! — снова негромко окликнул он.

Ослак резко обернулся и злобно оскалился:

— Лучше держись от меня подальше!

Фин-Кединн поднял руки, словно говоря, что и не собирался к нему приближаться. Заметив, что все племя в ужасе взирает на них, вождь преспокойно уселся на мостки, скрестив ноги. Он был шагах в шести от берега и отлично понимал: если Ослак дернет за веревку, мостки непременно обрушатся, но тем не менее вид у него был настолько безмятежный, точно он сидит вечерком у костра.

— Ослак, — помолчав, спокойно сказал Фин-Кединн, — ты же прекрасно знаешь, что племя выбрало меня вождем во имя своего спокойствия и безопасности.

Ослак облизнул губы, но ничего не ответил.

— И поскольку ты тоже член нашего племени, — продолжал Фин-Кединн, — я непременно постараюсь и тебе обеспечить полную безопасность. Ты только опусти Дари на мостки и позволь ему подойти ко мне. А я отнесу его к матери, хорошо?

Лицо Ослака слегка расслабилось и как-то обвисло.

— Отпусти мальчика, — повторил Фин-Кединн. — Ему давно ужинать пора…

Сила, заключенная в его тихом голосе, явно начинала действовать. Ослак медленно разжал ручонки Дари, которыми тот обвил его шею, и опустил малыша на мостки.

Некоторое время Дари смотрел на него, словно прося разрешения, потом повернулся и пополз к Фин-Кединну.

Фин-Кединн приподнялся, опершись на одно колено, и протянул к ребенку руки.

И тут Дари случайно выронил прямо в воду своего игрушечного зубра из сосновой шишки и, с горестным воплем потянувшись за ним, чуть сам не свалился в реку. Но Фин-Кединн успел вскочить, схватить его за безрукавку и прижать к себе.

По собравшейся на берегу толпе пролетел вздох облегчения.

У Торака от пережитого ужаса подкашивались ноги. Он видел, что вождь племени Ворона, осторожно ступая, несет Дари к берегу. Вот он уже совсем близко, вот Тулл берет у него Дари и крепко прижимает сына к груди…

А Ослак так и остался стоять на мостках, похожий на косматого озадаченного зубра. Веревка давно выскользнула у него из рук; он не сводил глаз с бурлящей воды. Фин-Кединн, не говоря ни слова, вернулся к нему, взял за плечи и что-то неслышно прошептал ему на ухо.

После его слов тело Ослака разом обмякло, и он послушно пошел с Фин-Кединном на берег. Там на него набросились разом несколько мужчин и повалили на землю. Ослак, казалось, был весьма этим озадачен и, похоже, вообще не понимал, как он сюда попал.

Торак, перепрыгивая с одного плоского камня на другой, тоже добрался до берега и бросил острогу на песок, чувствуя, что его бьет страшный озноб.

— Что с тобой? Тебе плохо? — встревоженно спросила Ренн. На ее темно-рыжих волосах блестели водяные брызги, а лицо было настолько бледным, что на скулах отчетливо проступила племенная татуировка — три темные полоски.

Торак покачал головой, понимая, впрочем, что Ренн ему не обмануть.

А чуть поодаль от них Фин-Кединн спрашивал у Саеунн, уже успевшей спуститься со Сторожевой Скалы:

— Что с ним такое?

Вокруг них уже собралось почти все племя. Старая колдунья сокрушенно покачала головой:

— Его души борются друг с другом.

— Значит, это что-то вроде безумия? — предположил Фин-Кединн.

— Возможно, — ответила Саеунн. — Но я такого никогда не видела.

— Я видел, — вмешался Торак. И быстро рассказал вождю и колдунье о своей встрече с охотником из племени Кабана.

Саеунн слушала его очень внимательно, и лицо ее все больше мрачнело. Она была старше всех в племени, причем на много-много лет. Старость иссушила ее плоть и отполировала обтянутый кожей череп так, что он приобрел оттенок старой кости, а заострившимися чертами лица колдунья куда больше походила на ворона, чем на женщину.

— Да, мне и кости сказали о том же, — горестно вздохнула она. — Я их раскинула и прочла послание, которое гласило: «Она идет».

— Есть и еще кое-что, — сказала Ренн. — Когда я охотилась, то встретила в Лесу несколько человек из племени Ивы. Один из них был болен. Весь в язвах. Взгляд безумный. Жуть! — Глаза Ренн казались черными, бездонными колодцами, когда она посмотрела Саеунн прямо в лицо. — Кстати, колдун из племени Ивы прислал тебе весточку: сказал, что тоже раскидывал кости и кости три дня подряд говорили ему одно и то же: «Она идет».

Люди вокруг зашептались, скрещивая пальцы, чтобы отогнать неведомое зло. Некоторые благоговейно касались своих тотемных знаков — черных блестящих перьев ворона, прикрепленных к одежде.

Молодой охотник Итан решительно шагнул вперед, но лицо его выглядело растерянным.

— Я оставил Беру на холме, она там капканы проверяла. У нее на руках были такие же волдыри, как у Ослака. Зря я, наверное, ее там оставил, да?

Фин-Кединн покачал головой. Лицо его оставалось непроницаемым; он задумчиво гладил свою темно-рыжую бороду, но Торак чувствовал, что мысли вождя не знают покоя.

Затем Фин-Кединн, будто очнувшись от своих мыслей, стал быстро раздавать приказания:

— Тулл, Итан, возьмите еще людей и быстро соорудите жилище в липовой роще, подальше от стоянки. Потом отведите туда Ослака и глаз с него не спускайте. А ты, Ведна, даже близко не должна к нему подходить. Прости, но иного выхода у нас нет. — Он повернулся к Саеунн, и его голубые глаза блеснули. — В полночь с помощью исцеляющего обряда ты выяснишь, в чем тут причина.