А теперь Пожиратели Душ взяли в плен Волка.

Но почему Волка, а не самого Торака? Почему, почему, почему?

И, несмотря на мучившие его вопросы, Торак уснул, убаюканный стонами ветра.

Кто-то тряс его за плечо, кто-то звал его по имени.

— Что-что?.. — пробормотал он еле слышно, потому что спал, уткнувшись лицом в олений мех.

— Торак! Да проснись же! — кричала Ренн. — Мы выйти не можем!

Он с трудом стряхнул с себя сон, приподнялся и сел, насколько это позволяла низкая крыша пещерки. Ренн была рядом. Судя по ее бледному лицу, она изо всех сил крепилась, чтобы не поддаваться панике.

Щель, оставленная ими для воздуха, исчезла. На ее месте возникла стена плотного, точно утоптанного снега.

— Пока ты спал, — сказала Ренн, — я все время копала, но так и не смогла прокопаться наружу. Нас совершенно засыпало. Должно быть, всю ночь мело.

Торак заметил, что она просто сказала «мело всю ночь», а не «ветер, должно быть, похоронил нас заживо, пока мы спали». Значит, она еще не совсем пала духом.

— Где мой топор? — спросил он.

И тут лицо Ренн исказилось.

— Снаружи! Оба топора остались снаружи! Мы сами их там оставили. Там же и все остальное наше снаряжение.

Торак молча выслушал это, а Ренн с отчаянием прибавила:

— Надо было мне все внести в пещеру!

— Здесь не было места.

— Надо было мне расчистить немного места! Надо было мне головой думать!

— Ты же обо мне заботилась. Нет, Ренн, ты ни в чем не виновата. Ничего, у нас есть ножи. Откопаемся.

И Торак вытащил нож, который прошлым летом сделал для него Фин-Кединн. Тонкое лезвие из большой берцовой кости северного оленя, укрепленное тонкими, как листок дерева, пластинками кремня. Да уж, этот прекрасный нож совсем не годился для того, чтобы копать им плотный, прибитый ветром снег. Мощный отцовский нож из голубого сланца был бы куда лучше.

Но Фин-Кединн предупредил Торака, чтобы тот никому этот нож не показывал, а лучше спрятал бы его поглубже в свой ранец. И теперь Торак очень жалел, что именно так и поступил.

— Ладно, давай начинать, — сказал он Ренн, стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее.

Это было страшно — копать проход в снегу, понятия не имея, сколькоим еще придется копать и в каком направлении. Кроме того, им некуда было девать уже выкопанный снег, разве что себе за спину, и как бы усердно они ни работали, они по-прежнему оставались все в той же тесной норе, точно в ловушке. С подтаивавших стен выкопанного коридора им за шиворот падали капли талой воды, и это тоже здорово действовало на нервы. Вскоре дыхание у обоих стало каким-то чересчур громким, почти паническим, и когда они продвинулись вперед примерно на длину вытянутой руки, Торак опустил нож и сказал обреченно:

— Нет. Ничего не получается.

Ренн смотрела прямо на него. Ее глаза казались огромными.

— Ты прав. В таком снегу можно копать без конца… А что, если нам так и не удастся выбраться наружу?

Торак видел, каких усилий ей стоит это внешнее спокойствие, и понимал, что ее одолевают мысли о погибшем отце.

— Ничего, теперь мы попробуем копать вверх, — сказал он.

Ренн молча кивнула.

Но копать вверх оказалось гораздо труднее. Снег засыпал глаза, падал за шиворот, да и руки от усилий и неудобной позы быстро уставали и начинали ныть. Торак и Ренн работали спиной к спине, утаптывая снег башмаками. Торак, до боли стиснув зубы, рубил и рубил плотный снежный покров, пока не заметил, что снег над ними приобрел более теплый, голубоватый оттенок.

— Ренн! Гляди!

Но она и сама уже это заметила.

Оба с лихорадочной быстротой замолотили по снежному потолку рукоятками ножей, и потолок вдруг проломился, треснул, точно яичная скорлупа. И они выбрались наружу!

Солнечный свет показался им ослепительным; холод обжигал легкие. Но они так и стояли, задрав голову, и смотрели в небо, точно птенцы, пытающиеся выбраться из гнезда. Потом чуть отползли от своей норы и рухнули на снег. Слабый ветерок холодным языком лизал их взмокшие от пота волосы. От вчерашней метели не осталось и следа.

Торак истерически расхохотался.

А Ренн молчала, лежа на спине и глядя перед собой невидящими глазами.

Потом Торак сел и огляделся. Снежное их убежище совершенно исчезло, сровнявшись с длинным пологим склоном холма, которого еще прошлой ночью здесь не было.

— А наше снаряжение? — пробормотал он. — Где же наше снаряжение?

Ренн тут же вскочила на ноги.

Если не считать ножей и спальных мешков, все остальное — луки, стрелы, топоры, запас еды и топлива, бурдюки для воды и варки пищи, — все было погребено под толстым слоем плотного снега.

Как-то чересчур спокойно Торак принялся отряхивать свои штаны. Потом сказал:

— Ничего. Мы знаем, где находится наша пещерка. Мы выроем вокруг нее траншею и рано или поздно отыщем все наше снаряжение. — Впрочем, он не хуже Ренн понимал, что если им это не удастся, то следующую ночь они вполне могут и не пережить. Совершенная ими ошибка — одна-единственная! — теперь, вполне возможно, грозила им смертью.

После того как они столько сил истратили, пытаясь прокопаться вверх, особенно обидно было теперь копать вниз. К тому же стоило им начать копать, как снова прилетел тот ледяной ветер и стал швыряться в них снеговыми зарядами, слепя глаза и мешая нормально дышать.

Торак уже начинал терять всякую надежду, когда Ренн вдруг закричала:

— Мой лук!Я нашла свой лук, Торак!

Полдень давно миновал, когда они, наконец, отрыли все; к этому времени оба совершенно вымотались и прямо-таки плавали в собственном поту, ужасно страдая от жажды.

— Надо выкопать новую пещеру, — задыхаясь, сказала Ренн, — и дождаться рассвета.

— Нельзя нам ждать! — возразил Торак. Ему не терпелось как можно скорее броситься на поиски Волка.

— Да я понимаю, что нельзя, — устало согласилась Ренн.

Они съели по кусочку вяленого мяса и запили еду водой, в итоге опустошив оба бурдюка. Затем прикрыли глаза повязками, сплетенными из полосок коры, чтобы не заполучить снежную слепоту — в глубине души оба с тревогой сознавали, что это следовало бы сделать гораздо раньше, — и вновь двинулись на север, ориентируясь по солнцу, которое готово было вот-вот скрыться за горизонтом.

У Торака разболелась голова; боль молоточками стучала в висках. Он на каждом шагу спотыкался от усталости и отвратительного ощущения того, что не стоило им пускаться в погоню за Пожирателями Душ, что чего-то они с Ренн не додумали, что все идет как-то неправильно, но у него просто не хватило сил, чтобы разобраться в собственных ощущениях.

Широкая равнина сменилась довольно высокими холмами, между которыми намело огромные сугробы с плотными голубыми гребнями, похожими на замерзшие волны чудовищной высоты. Местами эти гребни образовывали опасные козырьки, которые в любой момент могли проломиться под ногами. И все время неустанно дул северный ветер. Сердитый, мстительный, неукротимый северный ветер.

Из-за поземки казалось, что снег вокруг них пребывает в постоянном движении, и это очень мешало оценивать расстояние. Казалось, что они успели пройти совсем немного, но когда Торак взобрался на вершину очередного холма, то увидел, что Леса больше совсем не видно.

И тут же дикий порыв ветра с такой силой ударил его в спину, что он упал и покатился по склону к подножию холма.

Ренн съехала следом за ним и, помогая ему подняться, заметила:

— Надо было хоть топором зацепиться! А то теперь снова подниматься придется.

Она была права. Топор торчал у Торака за поясом, но у него просто времени не хватило, чтобы его выхватить. И с этого момента они шли, держа топоры в руках.

Отправляясь в путь, они уже достаточно сильно устали после откапывания снаряжения, и теперь каждый шаг давался им с огромным трудом. Ужасно хотелось пить, но растопить снег было не на чем: дрова у них кончились. Они понимали, что снег есть не стоит, и все-таки ели, хотя он только обжигал глотку и вызывал болезненные спазмы в желудке. А ветер все дул, все бросал им в лицо свои крошечные ледяные дротики, и вскоре щеки у них воспалились, а губы потрескались и стали кровоточить.