Я сижу и пытаюсь пристроиться так, что бы хоть чуточку рассмотреть в окне. Что же там происходит? Но я вижу только голую, ярко освещенную стену, краешек шкафа и часть спинки кровати. Мешает напряженное Маринкино тело и ветки. Я дергаю ее за край платья и тихо, почти неслышно шепчу.

— Мариночка, ну, что там? Ты видишь?

— Тише!!! — Шипит она, а затем слегка отклоняется и подталкивает меня вперед.

Я еще много раз в своей жизни буду видеть все это. Так распорядится судьба, что этими видами я буду награждена в своей жизни и не раз. Даже буду принимать участие в свингерских вечеринках. Но все это будет потом. А сейчас я увидела то, к чему абсолютно была не готова. Я не была готова видеть, как мужчина сношает женщину. А то, что я видела, привело меня в оцепенение, от изумления.

Юлька лежала на спине, широко разведя в стороны голые ноги. Между ними маячила мускулистая спина, и сновал голый зад. Ее руки крепко обхватили и даже сдерживали широкие взмахивание его бедер. Я смотрела и не видела ничего. Все слилось в какую-то необъяснимую картину, от которой у меня вдруг закружилась голова и внизу живота непривычно и горячо потянуло. Лиц их не было видно. Но вдруг я увидела, как из-под, нависающего над ней тела, просунулась голова, и появилось счастливое, разгоряченное лицо Юльки. Мне показалось, что она мне подмигнула! Я тут же отпрянула от окна и чуть не сбила Маринку. Она попыталась удержаться, но в самый последний момент оступилась, на что-то такое оперлась рукой, отчего завалилась на меня. Мы вместе с ней покатились в кусты смородины, которые предательски затрещали, ломаясь под тяжестью наших тел.

Не сговариваясь, мы стремительно вскочили и пулей полетели по саду в темноту, подальше от ярких окон. Через несколько секунд мы шлепнулись на перекопанную, теплую землю. Сзади услышали стук открываемой двери и ее голос.

— Никого! Это, наверное, собаки соседские! Вот я им! Ух!

Потом звук затворяемой двери. Мы лежали и ели сдерживали учащенное дыхание. Дверь закрыли, и мы, наконец-то, перевели дыхание и вздохнули свободнее. Через несколько минут, мы осторожно и пригибаясь, зашагали по темному саду, так как на окнах времянки были наглухо задернуты шторы, и сразу же в саду сделалось очень темно.

Как только мы попадаем домой, Маринка командует.

— Быстро в постель!

Я пробую ей возражать, но она переходит на крик.

— Живо! Я сказала, живо в постель!

Обиженная таким ее отношением, я с явной не охотой расстилаю постель. Спать мне не хочется. Наоборот! Какой там сон! Мне хочется обменяться впечатлениями, так как все опять прокрутить перед глазами. Но Маринка беснуется. Это меня останавливает.

Наконец-то она сама быстро раздевается и почему-то, с трусами в руках, выходит из комнаты в туалет. Тут же, не дожидаясь меня, выключает свет. Я ковыряюсь с вещами в темноте и ворчу на нее. Неожиданно я нащупываю пальцами влагу на своих трусиках. Вот тебе и на! Я, что же, от страха даже описалась? Да, нет! Не похоже. Подношу трусику к лицу и нюхаю. Не понятно? Они не пахнут, вернее, они пахнут, как всегда, но не тем, о чем я подумала. Слышу ее шаги за дверью и, не желая с ней спорить, быстро заталкиваю трусики под подушку и ложусь в постель. Маринка зашла и возится в темноте. Гремит чем-то.

— Да, зажги ты свет, наконец! — С возмущением говорю ей.

— Нет! Свет зажигать не будем.

— Это почему же?

— А ты, что же не поняла?

— Нет.

— Да потому, чтобы Юлька нас не застукала. Ты поняла?

— А? — С пониманием тяну я. — Свет мы не зажигаем, как будто бы мы все это время спали. Так?

— Ну, ты и догадливая! Правда неуклюжая и не осторожная. — Ворчит Маринка.

— Сама ты такая! Это ты на меня навалилась. Я то и не думала уходить. Хотела досмотреть, что будет дальше.

— Дальше, дальше. — Непривычно ворчит Маринка. — Ты, хоть поняла, как она с ним…

Маринка запинается. Пытается подобрать слова, но вместо этого неприлично замолкает на самом интересном месте.

— Ты хотела сказать, как она сношается? — Умничаю я. — А, еще можно сказать, как она е…

Маринка не дает мне проявить свою дворовую эрудицию и грубо меня обрывает.

— А ну, замолчи сейчас же! Тоже мне, специалист по…

Она опять замолкает. Мне вдруг становится смешно. И я, хихикая, ей сообщаю.

— А ты, что же? Так же, как я хочешь матюгом, да все передумываешь?

А мне нравится. Вот послушай. Юлька, е …. Я не успеваю договорить, как в меня, очень точно, попадает ее подушка.

— Ах, так! Сейчас ты у меня получишь!

Я срываюсь с кровати и атакую ее сразу двумя подушками. Сражение разгорается так, как это не раз уже с нами бывало. Мы лупцуем, друг дружку, я постепенно тесню ее и лезу с ногами к ней на кровать. Маринка сражается не умело, ей, по большей части, не хочется сделать мне больно и поэтому она все время отступает и проигрывает. Наконец я, в очередной раз побеждаю! Лежим, молча, стараемся отдышаться. Разгоряченные всем происходящим и, конечно же, тем, что с нами приключилось в саду. Я чувствую ее горячее тело рядом, но мне оно почему-то кажется другим. Каким-то не таким, как раньше. Я не знаю почему? Но, что-то останавливает меня и не дает к ней приблизиться вплотную, как раньше. Наконец я не выдерживаю.

— Маринка? Что происходит? Почему мы лежим рядом и не можем, как прежде, даже обняться! Ты, что, не любишь меня? — Задаю ей такой банальный и простенький вопросик. Я его задавала и раньше по тысячи раз, и всегда знала заранее ответ на него и то, что Маринка всегда, после него прижималась ко мне, и мы всегда мирились, и нам было спокойно и тепло вместе.

Маринка зловеще молчала. Меня даже холодный пот прошиб и, почему-то, какая-то нервная дрожь, похожая на озноб, затрясла тело.

— Маришка! Почему ты молчишь? — Говорю, а сама, чуть не плачу.

Она уловила в моем голосе тревогу, расстройство и шевельнулась, а затем притронулась, непривычно осторожно, к моей руке.

— Я не знаю, что происходит. Чувствую, что-то, но не могу понять, что это?

А ты, разве ты не чувствуешь?

— Я? Я…

Что-то пытаюсь сказать, но от волнения, которое вдруг охватило меня, я все никак не могу хоть что-то промолвить.

— Вот и я так же. — Слышу ее взволнованный голос, какой-то, вдруг ставший для меня таким близким и нежным.

— Я, наверное, влюбилась? — Почти шепчет она.

У меня от волнения, сразу же замирает дыхание. Я вся напрягаюсь! Я жду! Секунды жду… Господи! Ну, скажи же, скажи, я жду.

— Я, как ее увидела, так сразу же и влюбилась.

Сердце остановилось. Как?!!! Почему ее?!!! Я не дышу. Я вдруг чувствую, как сразу же превращаюсь в маленькую и совсем еще крошечную девочку. Но почему ее? Почему не меня?!

А, чего же ты хотела? Говорю сама себе. Что ты хотела услышать? Борюсь с собой и не понимаю, не слышу, что она начинает страстно шептать о ней. Лишь иногда я улавливаю эти, необычно красивые слова, которые она адресует ей.

— Она, мне понравилась сразу. — Шепчет Маринка. — Ты, даже не можешь себе представить, как она мне понравилась. А там на море? Я как увидела ее голой, так уже не могла оторвать от нее глаз. Она самая красивая, она такая нежная. Я люблю ее! Только ты не смей ей сказать об этом. Я тебя умоляю!

Она говорит и не замечает, как больно стискивает мою руку. Потом она еще что-то такое говорит о ней в превосходных степенях, но я уже не слушаю, я замолкаю. Я все! Я уже не я! Я была, да вся кончилась, вышла. Я ухожу от нее, моей двоюродной сестры, моей родной и любимой Маринки, с каждым ее новым предложением о той, не обо мне, а о ней. С каждым новым словом о ней я все дальше и дальше отделяюсь и ухожу от нее.

Еще несколько минут я удерживаю себя подле нее, в надежде на какое-то чудо с ее возвращением, а потом, уже не в силах выслушивать эти превосходные слова о ней я, ссылаясь на желание, встаю и медленно, как побитая собака плетусь через всю нашу комнату к двери. Иду и знаю о том, что сейчас я выйду и закрою за собой эту дверь, как символ нашей с Маринкой дружбы, как наш спасительный щит. За ним, мы прятали наши волнения и воспоминания, за ним, мы долгими вечерами, когда уже спала ее мама, продолжали доверительно шептаться в ночи и вместе старались понимать и распутывать этот сложный клубок, который называется жизнью. Все! Вот я открываю и почти плача навзрыд, закрываю за собой нашу дверь.