— Да отстань ты.

Но Эля закричала, и злость и усталость были в ее голосе:

— И правильно тебя! У нас в детдоме даже девчонки таких били!

— Ах вот ты как меня любишь? Ну и убирайся к своему Косте, он в геройчиках ходит! Нет? Так я сам пойду!..

Старпом решительно толкнул дверь, вошел в каюту, поднял поваленный стул, задвинул его в угол, чтоб не болтался на качке, и сказал Ливню:

— Приказом капитана вы переведены в пассажиры, Ливень, без права передвижения по судну. Короче говоря, будете сидеть под арестом в своей каюте. Эля, а вы идите к себе!

Она медленно оторвалась от косяка двери, вышла в коридор, и где-то в самом его конце вдруг взрывом прорвался отчаянный ее плач.

— Сидите, Ливень! Я разъясню ваше правовое положение, и вы мне дадите подписку. Прошу вас понять, что единственно правильный путь для вас — это исполнение всех судовых законов.

Витя Ливень не поднимал головы и молчал.

— Ну что, отцы-командиры, все в сборе? — спросил, улыбаясь, Александр Кирсаныч собравшихся.

— Дед сейчас придет, второй штурман на вахте, и все тут.

Под напором ветра хлопнула левая дверь в ходовой рубке, и в штурманскую, щурясь, вошел стармех Пал Ефремыч Кулагин. Потеснились, и стармех занял свое обычное в таких случаях место в углу дивана.

Александр Кирсаныч крикнул капитану на мостик:

— Все в сборе!

Капитан вошел в штурманскую рубку, включил верхний свет, расклинился между прокладочным и радиопеленгаторным столиками, закурил и оглядел комсостав.

Они все ждали капитанского решения. Что же придумать? Решение медленно созревало в капитане. Там, далеко, в Союзе, в Мурманске, и, может быть, даже в Москве, верили ему и ждали от него смелых действий и успеха. Он не мог делать иначе. Он и капитаном стал потому, что выходил победителем из самых аховых положений. Вот эти люди, близкие и неблизкие ему, могли с ним спорить о чем угодно, могли ему доказывать что угодно, и он, зная свою власть, позволял им это, но в ответственные моменты только его, капитанское, слово имело значение на судне. Петр Сергеич не боялся ответственности: она давала ему твердую почву под ногами для принятия любых решений.

Сделав пару затяжек, капитан начал:

— Второй механик в ЦПУ? Правильно. В общем, дело вот какое: идем на Кубу, это ясно. Ясно и то, что нас американцы постараются остановить и очень скоро. Что нужно делать?

— Надо сальдо-бульдо прикинуть, — сказал третий штурман, смешался и стал ловить губами ус.

— Сальдо-бульдо такое: левый дизель сломан, где-то впереди ураган, еще дальше Куба, а сзади американец. Звучит? Какие ваши мнения? Прошу говорить, начиная со стармеха.

Все молчали. Стармех мял в руках превратившееся в ветошь кашне, третий механик сопел и крутил пуговицу на дряблой груди, Вольтер Иванович протирал запотевшие вдруг очки, старпом, уцепившись за край стола, листал «Справочник капитана», доктор оглядывал всех и улыбался своей красивой улыбкой. «Ай-ай», — шепотом говорил он. Остальные сидели напряженно и недвижно.

— Так что ж, Сергеич, надо что-то делать, — начал стармех.

Капитан перебил его:

— В общем, так: мы пойдем прямо к центру урагана. Американцы вряд ли рассчитывают, что мы туда сунемся, во всяком случае этому фрукту, что у нас за кормой, в урагане делать нечего. Во Флоридский пролив мы не попадем, ну и хорошо. Петрович, приготовишь карты других проливов, с той стороны урагана вынырнем — и точка.

— Опасно на одном дизеле. Может, в океан отвернуть, а потом опять на Кубу? — спросил стармех.

— Тогда нам не прорвать блокаду, сторожевик от нас не отвяжется.

Стармех помолчал, помял кашне и сказал:

— Хорошо, я согласен, раз надо.

— Старпом?

— Я согласен с вами, Петр Сергеич. Судя по ветру и зыби, идем к центру урагана. Я предлагаю так: как только американец отстанет, свернуть влево и по тыльной части циклона идти к проливам. Огни выключить, вряд ли они в такой ураган что-нибудь в локатор обнаружат. Вахту увеличить и всех предупредить.

— Ну, это обычно, — вмешался капитан.

— Петр Сергеич, я отрывок какого-то радио принял на английском языке, там о депрессии речь идет, может, это об урагане? — спросил Валя Куралев.

— Неси сюда, переведем, что ж молчал! Ну как, несогласных с решением нет? Давайте тогда по местам.

Несогласных не было, но третий механик, посапывая, сказал:

— Чего языки чесать? Надо так надо, раз уж так попались.

— Пусть о питании позаботятся для ночной вахты, — добавил радист.

— Все? — спросил капитан.

— Позвольте мне, Петр Сергеич! — Помполит поднялся, но судно упало на борт. И Вольтер Иванович, качнувшись, втиснулся обратно на диван. — Позвольте уж мне сидя говорить. Как помощник капитана по политической части, я, безусловно, обращаюсь в первую очередь к коммунистам. Случай с Ливнем нам показывает, что у нас не все еще благополучно с людьми. Возьмите же каждый себе на заметку, или, как это на флоте говорится, на буксир, людей. Они — главное. Я, понимаете ли, заглянул в кают-компанию, темно там, а меня аж в сердце кольнуло: глазок этот зелененький еще светится, у приемника. Свет включил: матрос ваш, Александр Кирсаныч, Лавченко, сидит да Зина-повариха. Включил снова приемник — «Голос Америки»! Слушали, пожалуйте вам. Безусловно, это неожиданность и какая: ведь Зина член судового комитета! Опять просмотрели.

— Это сейчас не важно, Вольтер Иванович, — перебил капитан, — давайте ближе к делу.

— Да она давно сарафанные сплетни по судну разносит, я уж не раз об этом говорил, — заметил старпом.

— Ну, старпом опять на своего конька садится, — сказал третий механик.

— Товарищи, безусловно, у нас имеется на сегодняшний день ряд срывов, и нам потом к этому нужно будет вернуться.

— Вольтер Иванович, я все же прошу вас ближе к делу, время дорого, — недовольно произнес капитан, — судно не ждет. Для дискуссий у вас со старпомом еще впереди свободного времени много будет.

— Я, как все, выполняю свой долг, Петр Сергеич, но могу сказать, что по многим вопросам еще придется спорить. Жизнь доказывает.

— Опять теории! Работать нужно!

— Я готов.

— В таком случае, если вопросов нет, разошлись!

— Я только хотел предложить, чтоб секретные документы на всякий случай каждый к уничтожению приготовил. — сказал помполит.

— Ну сколько же их! Вы что, серьезно в плен собираетесь? Из-за одной-двух бумажек нервоз поднимать! Давайте-ка лучше экипаж проверьте, Вольтер Иванович. Старпом, где наши данные по циклону?

Комсостав расходился по местам. Было слышно, как зло в громко выругался стармех, споткнувшись обо что-то у трапа. Он, как и все стармехи, не привык ходить в темноте даже на своем судне. Его место было под сверкающими колпаками ламп, среди техники, блестевшей шлифованными гранями металла.

Шаги на переходном мостике стихли.

Вольтер Иванович тоже вышел на мостик.

— Тут есть кто? — спросил он, и в его голосе еще была неоттаявшая обида.

— Вахтенный штурман.

— Ну, как дела, Тимофей Тимофеич?

— Американец на зигзаг перешел, не выдерживает, видимо, бортовой качки. Долго так не протянет, скорость ему сбавлять придется.

— Это хорошо… Ко мне Жмуров насчет приема в партию приходил, как вы считаете, безусловно примечательный факт?

— А что? — ответил второй штурман. — Такое время не каждому в жизни выпадает. Чего же тут удивительного?

И вот снова старпому время заступать на вахту. Одни сутки, они промелькнули, как миг.

Что дал ему в жизни этот день, чем он обогатил, чем осчастливил, чем огорчил? День был необычный, и все же в нем по частям, по частичкам отразилась жизнь и старпома, и экипажа, и самого «Балхаша», теперь заливаемого тучей брызг и тяжело, но упорно хромающего в волнах на одной своей стальной ноге. Небо всплошную затягивало низкими облаками; холодело, и липкая влажность наклеивала одежду на еще горячее тело. Соль зудила кожу под воротом рубашки, горьковатая соль пощипывала губы…