Охранник обвел Ника вокруг украшенной причудливой резьбой лестничной клетки и подвел к незаметному лифту. Двери с шипением раскрылись, и они вошли в лифт.

— Мы спускаемся вниз, — объявил охранник.

Вниз, в глухой бетонный подвал, в котором, как он знал, находились камеры пыток, скромно именуемые комнатами допросов! От мысли, что Конни где-то там, Ника затрясло.

Он расслабил галстук, встретившись глазами с ухмыльнувшимся охранником. Если б с Конни что-нибудь стряслось, вряд ли они позволили б ему прийти сюда. Может статься, что ее здесь вообще нет, а звонок был или просто чьей-то глупой шуткой, или же ловушкой. Если он вдруг исчезнет, в посольстве подумают, что он, напившись до смерти, лежит в какой-нибудь дыре, и о смерти, как таковой, ни у кого и мысли не возникнет.

По определенным причинам вероятная опасность, грозившая ему, беспокоила его гораздо меньше, чем мысль о том, что может пострадать Конни.

Пока они спускались, охранник с интересом изучал его своими маленькими глазками, затем, сложив руку чашечкой, поднес ее ко рту.

— Как вы насчет выпивки? Любите?

Ник не удивился вопросу, но был немного покороблен и попытался вспомнить, где и когда он мог пить с этим человеком. Не отдавая себе отчета, он полез в карман, чтобы извлечь на свет местную национальную банкноту крупного достоинства.

— Вот. Купите себе выпить. Нет, купите выпить ребятам вашего полка.

Охранник взял банкноту, но не очень-то обрадовался.

— Половина полка перебежала в горы к мятежникам.

— Ох, как скверно! — ответил Ник не задумываясь.

Что касалось местной политики, он предпочитал разумно помалкивать и не отдавать предпочтение ни одной из сторон.

Охранник встал по стойке смирно, когда лифт дернулся и замер. Двери растворились с шелестом, до жути похожим на звук выстрела пистолета сорок пятого калибра с глушителем. Солдат ткнул дулом винтовки Нику в грудь:

— Выходите.

Ник оказался в коридоре, стены которого из соображений гигиены были покрыты кафельной плиткой. По потолку убегал вдаль ряд голых лампочек.

Дуло винтовки заставило его отступить назад несколько шагов.

— Я требую встречи с мисс Хэннесси, — его слова издевательским эхом отразились от стен безлюдного коридора и бумерангом вернулись к нему, — немедленно.

— Ник! — из глубины коридора, как из преисподней, прозвучал тоненький, исполненный отчаяния голосок Конни.

Ника развернуло в сторону, откуда доносился голосок. Как в кошмарном сне, он увидел ряд обитых оцинкованным железом дверей. Одна из них была приоткрыта. Он бросился к ней и настежь распахнул ее.

— Конни!

Она сидела на скамейке, прикрепленной к стене двумя цепями, и зажмурила глаза, как будто лампочка на потолке, одетая в сетку, стала слишком яркой.

— С тобой все в порядке? — он почувствовал желание встать на колени и прижать ее к своей груди, но не мог сдвинуться с места.

На Конни был шикарный костюм с рядом золоченых пуговиц. В таких костюмах принято встречаться с президентами. Ее светло-розовый наряд был единственным пятном, оживляющим покрытие белым больничным кафелем стены.

Она сидела, скромно сдвинув колени и сложив руки на груди. В глазах ее не было страха, но в них не было и жизни.

— Конни!

— И здесь он провел четыре года!

Ник с огромным трудом заставил ноги повиноваться и приблизился к ней. Его прикосновение к ее руке осталось незамеченным, а голос ее зазвучал ни тихо, ни громко, ни зло, ни весело.

— Куда его дели мятежники, Ник?

— Когда они впервые захватили столицу, то, по всей видимости, продолжали содержать его здесь.

— В глухой комнате без окон! А после второй революции, когда правительство вернуло Капитолий?

— Вот тогда, скорей всего, мятежники и прихватили его с собой в горы.

— Где он сейчас? Ты думаешь, в горах ему лучше, чем в этих казематах?

— Сколько времени ты уже находишься здесь? — он взял ее за плечи, но она продолжала смотреть на него остекленевшими глазами.

— Премьер-министр сказал, что я могу осмотреть камеры и сама убедиться, в какой чистоте и уюте он содержался.

— Ты спустилась сюда по собственной воле? И тебе не пришло в голову, что они в любой момент могут захлопнуть за тобой дверь и сделать тебя еще одним заложником?

Им еще не поздно это сделать! Опомнившись, Ник резко замолчал. Сейчас ей не нужны были пустые наставления. Ей нужно было выбраться отсюда. Нервы у него были натянуты, во рту сухо.

— Мы идем домой!

— Хорошо бы, — сказала она еле слышно и положила голову ему на плечо. — Я хочу уйти отсюда вместе с тобой.

Он повел ее по коридору в направлении лифта. Охранник закинул винтовку за плечо и нажал на кнопку. Пока лифт подымался, Ник представлял себе, с каким удовольствием он бы воспользовался ремнем винтовки и задушил бы охранника.

— Ник?

Он осознал, что слишком крепко сжал руку Конни и сделал ей больно.

— Извини.

Двери с шелестом распахнулись. Пятьдесят шагов по мраморному полу отделяли их от главного входа. Тяжелая дверь заскрипела, когда Ник с трудом открывал ее. А может, ему показалось и этот звук издали его натянутые до предела нервы?

Когда они наконец оказались на улице, на них накатились волны раскаленного воздуха. Ник вытер платком выступивший на лбу пот.

— Отведи меня в отель, — произнесла Конни таким далеким голосом, что Ник едва узнал его.

Конни смотрела на пятнистые обои своей комнаты, а перед ее глазами продолжали стоять белые кафельные плитки камеры. Они были такими белыми и чистыми, что ей тогда пришло в голову, что стены камер мыли из шланга каждый день. Она до сих пор ощущала запах дезинфекции, а в ушах у нее стояли молчаливые крики и стоны узников, которые в разные времена слышали эти стены.

— Дорогая, — голос Ника прозвучал нежно и проникновенно, когда он присел на краешек кровати, пытаясь заглянуть в ее не успевшие еще ожить глаза.

— Вот такой маленькой была его камера, — Конни прошла восемь шагов, — Такой же маленькой, как этот ковер на полу перед кроватью.

— Я видел ее.

А Конни все ходила и ходила по ковру, меря его шагами и рассказывая Нику, что с ней приключилось, переходя при этом от отчаяния к гневу.

— Я должна была обратиться к премьеру! Я не могла просто сидеть и ждать у моря погоды, — она вздохнула. — Почему я делюсь всем этим с тобой? Потому что ты единственный человек, который мне хочет помочь.

Ник поправил постель, но она оставалась еще взвинченной до предела и не хотела прилечь.

— Ты мог не заметить, но никого и никогда я не была так рада видеть, как тебя, когда ты появился в дверях камеры.

— Я тоже, — он поднял стакан с джином и отхлебнул глоток.

Если даже Ник и не спас ее жизнь, он спас ее рассудок, предоставив ей возможность выговориться.

— Ты умеешь слушать, — сказала она ласково.

Ник уже знал ее историю наизусть, и каждый раз, когда он рисовал в памяти Конни, сидевшую на скамейке в камере, это отзывалось в его груди болью и еле сдерживаемой яростью. Он налил ей стакан джина, который прихватил в ресторане по прибытию в отель.

— Выпей глоток. Это поможет тебе расслабиться.

— Расслабиться?

Ее неожиданно острая реакция на его слова, вылившаяся в крик, повергла Ника в замешательство. Она сложила руки на груди, пытаясь унять охватившую ее дрожь.

— Я только что побывала в камере, в которой мой отец провел четыре года! Вдумайся! Долгих четыре года!

Ник обнял ее.

— Извини, я не должна была на тебя кричать.

— Кричи, ори, можешь даже стукнуть, если тебе от этого станет легче.

Она посмотрела ему в глаза.

— Тогда, на приеме, ты заставил меня съездить тебе по лицу.

— По-моему, ты немного перестаралась, — он потрогал пострадавшую щеку.

— Почему?

— Они могли не воспринять это легкое касание всерьез и обо все догадаться.

— Но это же лишено смысла! Я уверена, что они восприняли пощечину так, как и должны были воспринять.