Как это ни странно, но именно эти слова «в конце концов» дошли до сознания Сильвии и разорвали пелену блаженства, окутывавшую ее.

Она освободилась от объятий Роднея и, страшно побледнев, спокойно сказала:

— Я не могу сделать этого. Я не могу заставить Монти страдать. Когда все забыли обо мне, он вспомнил. Я не могу разбить его жизнь из-за того, что наша уже разбита. Я не могу обмануть его в благодарность за то, что он сделал все, чтобы избавить меня от страданий. Не нужно никогда больше думать об этом и говорить, Родди, это ни к чему не приведет.

Ее лицо казалось гораздо старше при неярком мерцании звезд. Боясь, что может потерять самообладание, она быстро повернулась и вошла в вестибюль. Родней видел, как она побежала к телефонной будке и постучала в стеклянную дверь, как Монти, весь сияя, вышел оттуда и, взяв ее под руку, проводил к лифту.

Тогда, не в силах больше выносить всего этого, Родней повернулся и быстро пошел прочь. Его охватило странное оцепенение: он не чувствовал и не соображал ничего…

В его усталом мозгу жужжали мысли… Что это?.. Самоотречение? Ему оно было чуждо. Благородство самопожертвования?.. Какие пустяки и бред!.. Все это!..

Внезапно ему пришло в голову, что Сильвия не лучше других, что ее так же легко можно ласкать и целовать, как других, и еще легче забыть.

Гнев медленно вскипал в его душе… Как она смела так поступить с ним? Он возмутился при мысли об этом.

Благородство? Какая чепуха! Ну и пусть уходит! Пусть думает, что она какая-то необычайная героиня, высоко держащая знамя чистоты… Слезливая сентиментальность, а не героизм, вот что это! Какой он дурак, что позволил ей уйти с этой уверенностью… Он должен был заставить ее уйти с ним, найти какой-нибудь выход…

Оцепенение все больше и больше охватывало его. В небе плыл маленький серебряный серп месяца… Одиночество сломило Роднея… Он был отрезан от Сильвии, он был один в целом свете, где не было ничего, кроме страданий.

Откуда-то издали до него донеслись звуки граммофона: «Вы забыли обо мне» — под эту музыку он когда-то танцевал с Сильвией… Ему захотелось кричать, смеяться над самим собой, но что-то сжало его горло, горящие, воспламененные губы не могли ни плакать, ни проклинать.

Большими шагами он двинулся по шоссе к Сэлисбери-Плейн, стараясь ни о чем не думать, но скоро понял, что это ему не удастся.

— Ты плохо выглядишь, — сказал Монти с оттенком раздражения в голосе. — Может быть, тебе хочется чего-нибудь другого, деточка? Хочешь домой?

— О да, я бы очень хотела поехать домой! — воскликнула Сильвия. — Это прекрасная мысль, Монти.

Она всегда очень быстро соглашалась на все его предложения, старалась показать ему свою признательность, казалось, была всем довольна, но все-таки Монти чувствовал, что чего-то не хватает. Он чувствовал это с каждым часом все больше и больше, но никак не мог точно сформулировать, что это такое, и беспрерывно ломал себе над этим голову. Он добился своего: она стала его женой, была очень добра к нему — но как-то изменилась.

В ней совершенно не было жизни, и тем не менее, она, казалось, была всем довольна. Монти был огорчен и разочарован.

Может быть, это оттого, что во время медового месяца она была все время только в его обществе? Возможно, это было причиной… Хорошо, что она хочет ехать домой, ему уже давно хотелось этого.

По его мнению, дела были стихией мужчины… Он себе ясно нарисовал картину возвращения в свою контору… За это время накопилась, вероятно, уйма работы… Мысль об этом только обрадовала его.

— Хочешь править, деточка? — предложил он.

— Нет, спасибо.

Опять то же самое. Ей никогда ничего не хочется. Когда он ей предлагал кататься верхом, она соглашалась, но без всякого увлечения. Монти наморщил лоб… он сделал для нее все, что мог, его совесть была чиста. Ей стоило лишь в разговоре упомянуть что-нибудь, и он всегда выполнял ее любое желание.

— За этот месяц ты успеешь привыкнуть ко мне, деточка, — сказал он ей однажды. — И тогда… О, если б скорее прошел этот месяц.

Может быть, по приезде домой она придет в себя… Каждая женщина любит иметь свой дом, хлопотать по хозяйству… Он повидает Китти Брэнд и попросит ее устроить пару вечеринок… Кроме того, в скором времени будут очень интересные бега… Новые пьесы… Все служило лишним доказательством тому, что медовый месяц — выдумка глупцов. Люди, которые должны были прожить вместе всю жизнь, могли с удовольствием провести наедине день-два, а потом им должно стать скучно, их снова тянет к друзьям, к развлечениям, к работе… Если вы привыкли к светской жизни, то вам очень трудно обойтись без общества.

Кроме того, во время турне часто шли дожди, и Монти готов был сдружиться с кем угодно, лишь бы это немного могло развеять охватывавшую его сонливость. Попадавшиеся на пути отели оставляли, по мнению Монти, желать лучшего. Наиболее необходимая, по его мнению, вещь для всякого порядочного человека — комфорт: вода, очень горячая и в неограниченном количестве, удобная постель, хорошо приготовленная пища и виноградные вина. А в одном из этих отелей, где его уверяли, что он все получит, ничего не было, и он был — по выражению Монти — не лучше хлева. Он сказал это хозяину и, возмущенный, покинул его. Барлоу и Сарра скромно последовали за ним.

Слава Богу, теперь они возвращаются домой, где все устроено по его вкусу, он вернется к своим обычным занятиям, окунется в прежнюю жизнь…

Сильвия молча следила за мелькающими пейзажами. Пожалуй, лучше будет вернуться, устроиться. Это все равно неизбежно, так что чем скорее, тем лучше. Ей казалось, что она навсегда потеряла способность чувствовать и соображать. Она вспомнила Роднея, как вспоминают умершего, и была совершенно уверена, что больше никогда не встретит его.

«В конце концов, забывают все, — думала она. — Жизнь не могла бы идти своим чередом, если бы было иначе… И я забуду… Но как бы я хотела быть старше…»

Если бы Родди был виноват в том, что не писал и не приехал… если бы только Фернанда не отослала ее… если бы в Ирландии она не потеряла всякую надежду.

«Но что толку терзаться?» — устало подумала Сильвия и, сделав над собой нечеловеческое усилие, стала внимательно слушать пространный монолог Монти о преимуществах автомобилей перед другими способами передвижения. Она уже неоднократно слышала все это, но Монти очень любил говорить о моторах, объяснять свою систему управления ими и повторял все это по много раз.

К вечеру они приехали в Лондон. Город был окутан легкой дымкой тумана, сквозь который рано зажженные фонари мерцали, как огромные цветы.

— Славный городишко! — радостно воскликнул Монти. Он всю жизнь прожил в Лондоне и любил его так, как только может любить его коренной житель.

Настроение Монти сразу поднялось. Они проехали по Кенсингтон-Роуд и через Найтсбридж выехали на Пикадилли. Он вернулся к родным берегам и был счастлив.

В квартире их уже ждали миссис Роуэлл, Сарра и Барлоу. Повсюду стояли цветы — розы и георгины, в камине потрескивали дрова. На письменном столе лежал целый ворох телефонограмм.

Монти, который переодевался у себя, крикнул:

— Послушай, малютка, Китти устраивает сегодня вечеринку в Эмбэсси. Зовет нас с тобою. Хочешь пойти?

— Да, с удовольствием, — ответила Сильвия, поддаваясь настроению минуты.

— Отлично, — сказал Монти и подошел к телефону. — Да, да… Только что вернулись… О, отлично!.. Выглядит прекрасно… кланяется… очень хочет прийти… Лондон изумителен… Ах, я не знаю… Восток… запад… Я так думаю… Ровно в девять… Конечно… До свидания, дорогая…

Он вошел в комнату Сильвии без пиджака, с сигарой в зубах; жемчужные запонки мягко поблескивали на его манишке.

Сильвия в светлом шелковом пеньюаре сидела перед зеркалом. Сарра причесывала ее.

Монти сел верхом на легкий изящный стул и, весь сияя, поглядел на Сильвию. Сарра вышла из комнаты.