Следующие несколько минут они кружили по залитым солнцем, переполненным машинами улицам, затем граф нашел подходящее для парковки место, ловко вклинил в него свой роскошный «форд» и повел Канди через оживленную дорогу к месту, где вопреки тому, что стоял уже ноябрь, на широком тротуаре расположилось несколько белых столиков. Владелец кафе, очевидно хорошо знавший графа, сам помог им устроиться посреди веселой суеты Рима, отодвинув для них стулья, и взглянул на девушку так, будто она была самой восхитительной особой, которую он ждал месяцами. Канди почувствовала облегчение, когда хозяин исчез, удалившись позаботиться о заказанном ими горячем шоколаде.

— Я никогда прежде не видела вот такого кафе на тротуаре… — призналась она итальянцу, севшему рядом с ней.

Теперь граф и сам надел темные очки, которые делали его вид более бесстрастным и невозмутимым, чем прежде, и, когда Канди заговорила, резко взглянул на нее, как будто временно успел забыть о ее присутствии.

— Не видели? — пробормотал он. — Но вам нравится?

— Да. Хотя ощущение довольно странное… сидеть вот так, почти посреди движения… — Будто подтверждая ее слова, всего в нескольких футах от них промчалась «веспа» [13], ди Лукка улыбнулся, но ничего не сказал. И через мгновение Канди продолжила: — По-моему, это возбуждает… дает чувство сопричастности… связи со всем, что происходит вокруг.

— И вы находите это в данный момент успокаивающим… — продолжил он. Это была скорее констатация факта, чем вопрос, и на этот раз Канди ничего не ответила. — Погрузиться во что-то, что вас лично не касается, наполнить уши звуками, которые ничего для вас не значат, чтобы не слышать тех, что важны… в этом на самом деле есть иногда огромное успокоение.

Канди смотрела на него с удивлением и легким смущением — неужели он о многом о ней догадывается? Но тут вернулся владелец кафе с шоколадом, и граф отвлекся, оплачивая счет. Когда хозяин ушел, граф улыбнулся ей и посоветовал поторопиться с напитком, пока он еще горячий.

— Я жажду услышать, что вы думаете о нашем cioccolata, — произнес он. — И после этого вы расскажете мне о том, как вам понравилось ваше пение этим утром.

Канди попробовала шоколад и обожгла язык, но, сморгнув слезу, заявила, что напиток восхитителен.

— Правда. Я не знала, что горячий шоколад может быть таким вкусным. В Англии он совсем не такой.

— Это специфика страны. — Ди Лукка пристально смотрел через дорогу на группу американских туристов, столпившихся у ювелирного магазина. — Как вы нашли Лоренцо Галлео?

Канди сделал еще один глоток шоколада и медленно отставила чашку.

— Он был очень добр, — искренне ответила она. — И дал мне уверенность.

— Он должен был. Вы ему понравились?

— Право, не знаю… Возможно… Наверное, понравилась. — Канди немного поколебалась, затем повторила ему все услышанное от синьора Галлео: — Он сказал мне, что я должна очень усердно работать, чего я и сама хочу. И еще сказал… — Она замолчала.

— Да? Что он сказал еще? — Граф по-прежнему наблюдал за американскими туристами, как будто их нескончаемые дебаты, купить или нет сувениры, интересовали его гораздо больше, чем она, и девушка почувствовала внезапное облегчение.

— Сказал, что я должна вложить в работу все сердце… полностью раствориться в ней. Сказал, что если я хочу быть… артисткой, то не должна оставаться ординарным человеческим существом. — Она остановилась, слегка зардевшись, удивляясь тому, что так много всего наговорила. Вложит она или нет свое сердце в работу, это никак не касается графа ди Лукки.

Американские туристы, наконец, удалились, и граф взглянул на нее.

— Прекрасный совет, — заметил он. — Хотите еще шоколада?

— Нет, спасибо. Он был очень вкусный, но мне достаточно.

— Вы не… как это сказать?.. худеете?

Она рассмеялась:

— О нет!

— У меня гора с плеч. Для такой иллюзорной персоны это было бы тревожащим фактором. Вы могли бы совсем исчезнуть. — Полуулыбка заиграла на его губах, он, казалось, внимательно изучал ее из-за темных очков. — Я надеюсь, вы не будете тосковать в Риме по дому?

Канди покачала головой:

— Не думаю.

— Хорошо. — Граф мгновение поколебался. — Вы, конечно, знаете, что ваш друг, Джон Райленд, здесь?

Позже Канди совершенно не помнила, удивилась ли она этому на самом деле. Только лишь заметила, что легкий ветерок, игравший кончиками ее волос и шевеливший складки скатерти, внезапно стал почти ледяным, а оживленная суматоха римской улицы вдруг стала ее раздражать. Силы, казалось, покинули и само солнце, и она поспешно допила остаток шоколада, чтобы хоть что-то делать, ощутив на губах горький привкус.

— Нет, — призналась Канди, — я не знала.

Некоторое время граф молчал, и она чувствовала, как его взгляд проникает ей в самую душу. Затем он пожал плечами:

— Думаю, вы скоро с ним увидитесь.

Вскоре они встали, чтобы ехать дальше, и ди Лукка поинтересовался, не хочет ли она что-то сделать или посмотреть.

— Едва ли стоит сейчас осматривать собор Святого Петра, но мы могли бы отправиться на Piazza di Spagna [14]. Это здесь недалеко. Там много торговок цветами… — Он замолчал, ожидая, очевидно, от нее выражения энтузиазма. — В ясное зимнее утро нет ничего более приятного.

— Я и так слишком злоупотребила вашим временем…

Канди чувствовала себя ошеломленной, новость о Джоне Райленде имела эффект физического удара. Она едва слышала, о чем говорит человек рядом с ней, но поняла, что он предлагает ей выбор — остаться немного подольше в его компании или вернуться в квартиру Катерины Марчетти, где она будет предоставлена самой себе. И внезапно осознала, что ей совсем не хочется остаться одной. Только не в этот момент.

— Спасибо, — откликнулась Канди. — Мне хотелось бы посмотреть на… на…

— На пьяцца ди Спанья? Я рад.

Граф предложил пройтись пешком и, ведя девушку сквозь толпу, заполнявшую тротуары, указывал по пути на все, что, как ему казалось, могло ее заинтересовать. Ди Лукка был хорошим гидом, и, несмотря на вавилонский галдеж всевозможных звуков вокруг, мешающих ей его слушать, Канди поняла, что он знает свой город очень хорошо. Площадь Испании оказалась старинным сквером, находящимся на возвышенности, к которой вела лестница, и, как сказал ей ее спутник, в девятнадцатом веке была любимым местом почти всех британских и американских художников, стекавшихся в то время в Рим. Он рассказал ей, как они иногда использовали колоритные фигуры торговок цветами в качестве натурщиц, хорошо им платя, чтобы изобразить их в живописных позах среди изобилующего великолепия цветочных корзин или на фоне парящей колокольни церкви Сан-та-Мария Маджоре на вершине лестницы. Граф показал ей дом, где умер Китс [15], знаменитый Чайный домик, когда-то утешавший поколения английских изгнанников, изящные корпуса дворцов Ренессанса и стертые булыжники под их ногами, на которых в старину звенели копыта породистых скакунов и грохотали колеса роскошных карет. В восемнадцатом веке, сообщил граф, Piazza di Spagna представляла собой сплошное парковочное место для громоздких экипажей родовитой знати. Канди, вспомнив, что и он сам относится к титулованной римской аристократии, бросила быстрый взгляд на худое, с классически совершенными чертами лицо. Интересно, как много старинной темной души Рима таится за этим закрытым и непроницаемым видом? И тут же поняла, что граф ее о чем-то спрашивает. Оказывается, он интересовался, куда бы она хотела пойти на ленч. Он что, считает своим долгом развлекать ее весь остаток дня? — потрясенно подумала она. Чувствуя, как начинают пылать ее щеки, Канди энергично поблагодарила его за прекрасно проведенное утро.

— Но теперь вы должны предоставить меня самой себе. Мне хотелось бы просто побродить. Ну, я имею в виду… — Она совсем запуталась, ощущая неловкость.