— Чертежик презентуете?

— Помилуйте, нет у меня никаких чертежей. Были, конечно, когда начинал. Но потом столько переделывал, что проще наново обмерить.

Основные данные планера Петр уже узнал. Размах крыла — около двадцати аршин, это четырнадцать метров в привычных Самохвалову французских величинах. Угол соединения консолей у центральной балки порядка ста двадцати градусов, но последняя четверть каждой плоскости еще больше отклонена и стоит градусах в сорока пяти к горизонту. Пожертвовав частью подъемной силы, крымчанин добился устойчивости к крену. Как следовало из его рассказов, планер все равно кидало в воздухе, и он постоянно балансировал в полете, смещая тело то вправо, то влево.

— Завтра пробуешь сам. Запомни правило — в полете гораздо важнее скорость, нежели высота. Как только скорость теряешь, падает подъемная сила. Если ты у самой земли тянулся и вдруг скорость потерял, просто на ноги станешь. А коли такое на высоте стрясется — быть беде. «Орел» падает на крыло, и никакой силой его не выправишь. Мне эта наука трех переломов стоила.

Петя торопливо черкал в записной книжке, будто в воздухе сможет свериться с записями.

— Попервости лети вдоль земли, не выше четырех аршин. Давно заметил — у самой травы аппарат лучше держится, даже при потере скорости, и управляется легче. Вверх не уходи, даже оседлав восходящий поток — новичку наверху верная смерть.

Когда продрогший ученик наутро с трудом выкарабкался из мешковины, расправляя негнущиеся конечности, Арендт продолжил учебу.

— На большой скорости не садись. Чрезмерная скорость — тоже враг. Чуть не рассчитал — размажет по земле, даже я тебя не соберу.

— А если надавить рычаг вперед и затормозить резко увеличившимся углом атаки? Как птицы делают.

— Не надо. Тебя сначала приподнимет аршин на семь, оттуда и грохнешься. Перед тобой длинный пологий склон. Дальше Черного моря не унесешься. Жди, пока скорость не спадет сама.

— А виражи — можно?

— Пока нет. В вираже запросто упасть на крыло. Поворачивай по чуть-чуть. Накреняешь машину и помалу рычаг от себя. Но для начала лучше дуй по прямой.

Сутулая спина Арендта удалялась и превращалась в едва заметный ориентир на фоне камней и травы. Неужто, он думает, что я первый же раз преодолею столько, нервничал Самохвалов, упираясь в землю хвостовым оперением глайдера и с трудом удерживая «Орла» на месте. Щуплый пилот килограмм на десять легче хозяина планера, наглый ветер уже ощутил разницу, гудит в растяжках, треплет крыло, забирается под суконную куртку. И без холодных воздушных струй неофит авиации ощутил, как у него внутри все замерзает. Предвкушение полета постепенно перемешалось с ледяным ужасом от осознания, что сейчас предстоит.

Из глубины воспоминаний выплыл такой же весенний день его раннего детства, когда он, захотев доказать старшему брату, что не уступает в мужестве и решительности, вылез из окна шестого этажа и отправился к балкону, ступая по карнизу шириной в локоть. Непослушные глаза против воли косили вниз, где гремела по рельсам конка, стучали колеса по мостовой, извозчики переругивались с дворниками — шумела обычная питерская суета. Он шел над ней, сжимаясь от мысли, что край карниза — это и край его жизни, упав за который он разобьется насмерть, ударившись о камни среди мирного городского пейзажа.

Пологий склон, достаточно ровный, начинался прямо под ногами. Заурядная дорога под уклон, рыжая земля с вкраплениями травы и гальки — с виду ничего угрожающего. Но Самохвалов уже хорошо усвоил, что мощный восходящий поток может зашвырнуть планер под облака. И отступить нет никакой возможности — он потеряет моральное право жить в авиации, отказавшись от испытания.

Арендт, различимый на самом пределе видимости, призывно махнул рукой. Самохвалов стоял на месте, балансируя вырывающимся крылом. Внезапно он понял — простояв еще секунду или две, уже никогда не решится, о чем пожалеет. Зажмурившись, он подтянул рычаг и побежал вниз навстречу тугим струям воздуха и собственному страху. Ощутив, что ноги теряют почву, чуть отдал ручку вперед и осторожно открыл глаза.

«Орел» скользил вдоль поверхности, быстро набирая скорость. Ветер бил по лицу ожесточеннее с каждой секундой. Усвоив от наставника, что избыточная скорость иногда может быть страшнее, чем высота, Петя задрал нос планера, наращивая угол атаки. Рост скорости замедлился, зато земля провалилась вниз.

Аппарат начал раскачиваться. Тщетно пытаясь его уравновесить перемещениями туловища, Петр молился, чтобы следующий порыв не перевернул планер на спину.

Под ногами бездна, падение — смерть. Казалось, душа скатилась вниз, в мошонку, сжалась в горошину и затаилась. Горло перехватило так, что заполнивший тело ужас не мог вырваться наружу облегчающим криком.

Когда внизу промелькнул крошечный Арендт и приблизилось подножие, Петр заметил, что скорость начала уменьшаться. Чувства могли подвести от волнения, а никаких приборов, позволяющих объективно оценить скорость, высоту и угол к горизонту, на аппарате не было в помине. Начинающий планерист опустил нос машины и повел ее ближе к поверхности.

Склон заканчивался, под ногами показалась относительно ровная земля. Ощущение того, что «Орел» слушается команд и уверенно идет к месту посадки, неожиданно доставило острое наслаждение, тесно переплетенное с ужасом высоты, который никуда не делся. На короткие мгновения пришло невероятное чувство, что деревянные крылья — продолжение собственного организма, его ничто не связывает с планетой, он летит и свободен, как птица. Полет внедрился в каждую жилку, каждую клеточку тела.

Наконец аппарат снизился и совсем потерял скорость. У самой земли планерист резко отпихнул рукоять. «Орел» задрал нос, заполоскал обшивкой и свалился вниз. Самохвалов, наблюдавший за посадками крымчанина, попытался таким же образом мягко спружинить ногами, но ощутил сокрушительный удар о землю, напрочь выбивший дух, а сверху по голове приложила поперечина. Когда из глаз перестали сыпаться искры, содержимое живота начало принимать исходное положение, а подбежавший Арендт стал отстегивать сбрую подвеса и ругать за чрезмерную высоту подъема, Петя выдавил из себя лишь одно короткое слово: «Еще!»

Сравнить полет на «Орле» и аппарате Жана-Мари Ле Бри — как поставить на одну доску прыжок с аэростата в океан и купание в домашней ванной. С первой же попытки Самохвалов преодолел целую версту

Они затащили планер на вершину и успели сделать по одному полету каждый, когда питерец не справился с очередным порывом ветра, перетянул нос вверх и тяжело рухнул на крыло. К счастью, отделался вывихом лодыжки и ушибами. Доктор вправил ему ногу, затем осмотрел крыло и горестно качнул головой — на сегодня старты закончены. Петя сразу же вручил Арендту десятку, перекрыв себестоимость ремонта минимум вдвое, после чего они разобрали аппарат и стали ожидать носильщиков.

По дороге в Коктебель Самохвалов хромал, чихал, поглаживал, синяки и непрестанно тер красные как у кролика глаза — встречный ветер высушил и изрядно расцарапал их мелкими песчинками. Это — чепуха. Он был невероятно, жутко и безмерно счастлив. Ни секс, ни опиум, ни другие испытанные ранее наслаждения, не шли ни в какое сравнение с Полетом. Петя становился наркоманом неба.

— Спасибо за приглашение, дорогой Петр Андреевич! — Жуковский решительно отклонил вежливое предложение откушать чаю с дороги и прямиком отправился к испытательной комнате. И действительно, здесь было на что посмотреть. Из подвала, где размещались топка и котел, наверх вела толстая медная труба с манометром, вентилем и аварийным клапаном. Она оканчивалась у обуховской паровой машины, с ее вала протянулся ременный привод к большому, выше человеческого роста вентилятору, ради которого Петя приказал пожертвовать окном в торце особняка. Уходить рукотворный ветер, по замыслу авторов проекта «СаМоЛет», должен был в противоположное окно.