Непонятно только, что делать мне в такой ситуации. Меньше всего мне хотелось ранить чьи‑то чувства и провоцировать конфликты, а это означало, что всю компрометирующую информацию следовало держать при себе. Пьер просил меня присмотреть за Аглаей и удержать ее от неразумных шагов, которые она могла бы предпринять в отношении Ива Беара. Именно этим я и стану заниматься, а за странными хитросплетениями любовных взаимоотношений буду просто наблюдать со стороны, исключительно из писательского любопытства.

Была в этой истории еще одна странная нестыковка. "Лисичка" могла утаить от Бриали свое знакомство с Аглаей, но скрыть свое русское происхождение ей бы не удалось. Русский акцент во французской речи был прекрасно известен Пьеру – он каждый день слышал его у себя дома, и он не спутал бы Свету с чешкой или полькой. Почему же в таком случае он попросил именно меня перевести ему бумаги, обнаруженные в тайнике Аглаи?

Бриали заявил, что у него нет других знакомых русских. Почему он соврал? Не хотел посвящать любовницу в свои отношения с женой, или же он, показывая мне отчеты Гава, преследовал некую цель? Если да, то какую? Зная мой интерес к таинственным историям, решил пустить меня по следу полумифического сыщика? Зачем ему это понадобилось?

Если Бриали показал бумаги не только мне, но и "лисичке", Светлана должна была понять, что Гав находится во Франции и работает на Глашу. Как она могла на это отреагировать?

Пьер уехал на работу, а я направила свои стопы на кухню. Вытащив из холодильника корзинку с добрым десятком разновидностей французских сыров, я с полминуты помучалась проблемой выбора, и в конце концов остановилась на бри – любимце королей, вероятно потому, что он наводил на мысль о ненависти и убийстве.

Когда‑то этот сыр привел на плаху Людовика XVI. В 1789 году, спасаясь бегством от революционно настроенных пролетариев, король не удержался от искушения заглянуть на ферму Варен, где производили лучший во Франции бри. Во время дегустации сыра Людовика узнали, схватили и отправили прямо на гильотину, наглядно продемонстрировав всему миру, что люди гибнут не только за металл, но и за сыр.

От казни французского монарха мои мысли плавно переместились к мадам Глушко‑Бриали. Выходит, подсознательно насильственная смерть ассоциируется у меня с Аглаей. В том, что она способна на убийство, я не сомневалась, и теперь, зная что Глашиного мужа втайне окручивает ее бывшая подруга, предчувствовала беду.

"Из лучших друзей получаются лучшие враги", – подумала я.

В том, что рано или поздно Света раскроет свои карты, я не сомневалась. Она связалась с Бриали лишь для того, чтобы отомстить. Что сделает Аглая, когда узнает правду? Она и так на взводе из‑за истории с Беаром, и еще один удар может обернуться непредсказуемыми последствиями.

Некоторое время я размышляла над тем, стоит ли поговорить с Аглаей начистоту, но поняла, что убедить ее не ввязываться в драку и философски отнестись к происходящему мне все равно не удастся. С тем же успехом я могла бы читать проповеди о всепрощении графу Монте‑Кристо.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, я быстро покончила с бри и отрезала ломтик Brin d'Amour, острого корсиканского сыра с романтичным названием "Немного любви". Уж лучше думать о любви, чем о смерти. Если коснуться темы любви, сразу возникает несколько вопросов.

Аглая и Гав возобновили во Франции свои отношения?

Собирается ли Пьер жениться на бывшей невесте Николая Сугавова?

Входит ли в Глашины планы стать любовницей Ива Беара? Может, она уже это сделала? Если да, то зачем ей это понадобилось?

Было очевидно, что изнасилование (если оно действительно имело место), доставило Аглае особое извращенное наслаждение, которое она вряд ли когда‑нибудь испытывала со своим мужем. Не исключено, что она, соблазнив Беара и вступив с ним в связь, хотела таким образом окончательно убедиться, что ее обесчестил именно этот человек. Была ли она тайно влюблена в Ива? Любовь часто следует рука об руку с ненавистью. Вопросов было много. Ответов гораздо меньше.

Осененная неожиданной идеей, я положила на тарелку недоеденный бутерброд и бросилась к телефону, на ходу припоминая номер виллы "Сирена".

Трубку взял Анже.

– Je voulait parler avec Igor Kostromin, – сказала я.

– Un moment…

Полминуты спустя в трубке зазвучал голос насильника‑херувима.

– Игорь, привет! – поздоровалась я. – Я понимаю, что это немного неожиданно, но не мог бы ты познакомить меня с Беаром сегодня? Если возможно – прямо сейчас.

– Прямо сейчас? – удивленно повторил Костромин. – Почему вдруг такая спешка?

– Дело не в спешке. Просто сегодня мне нечем заняться, вот я и подумала – было бы здорово встретиться со знаменитым писателем.

– Ив сейчас дома. Подожди минутку, я схожу поговорю с ним.

Время текло невыносимо медленно. По мере ожидания любопытство и желание встретиться в Беаром возрастали даже не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Буравя взглядом телефонный аппарат, я чуть не подпрыгивала на месте от нетерпения.

Наконец трубка снова ожила.

– Приезжай, – сказал Игорь. – Только не забудь, что ты моя троюродная сестра.

– Не забуду, братишка, – радостно воскликнула я. – Огромное тебе спасибо.

Второпях покончив с завтраком, я вывела за ворота желтый "ситроен" и понеслась меж зеленых холмов навстречу морю, небу и древним сарацинским башням мыса Антиб.

* * *

По взгляду, который бросил на меня дворецкий, чувствовалось, что он с большей охотой спустил бы меня с холма. В ответ на приветствие он процедил сквозь зубы: "Bonjour, madam". Вероятно, Анже не питал симпатии к представительницам российских спецслужб, шарящим по мусорным бакам.

Игорь, на сей раз одетый в короткие белые шорты, по обыкновению возлежал в шезлонге у бассейна.

– Не думал, что ты приедешь так быстро, – сказал он. – К сожалению, тебе придется немного подождать. Ив работает, а он не любит, чтобы его отвлекали. Думаю, через полчасика он спустится. Если хочешь, можешь пока поплавать.

"И впрямь было бы неплохо искупаться", – подумала я, но, немного подумав, приняла другое решение.

– Лучше позагораю, – сказала я, устраиваясь в соседнем шезлонге.

– Что‑нибудь выпьешь?

– Свежий апельсиновый сок, если можно.

Костромин отдал распоряжение Анже, и тот удалился со столь кислым выражением лица, словно слопал с десяток лимонов.

– Что‑то ваш дворецкий меня не жалует, – заметила я. – Ты объяснил ему, что с удостоверением я пошутила?

– Объяснил, да что толку, – махнул рукой Игорь. – Анже вообще какой‑то странный. Не от мира сего. Беару он достался вместе с виллой. Мало того, что Анже – истовый католик, вдобавок он придерживается более чем традиционных взглядов на отношения полов, и наша связь с Ивом кажется ему верхом бесстыдства. Разумеется, вслух он свое мнение не выражает – боится потерять работу, зато смотрит как епископ на монашку, заразившую его сифилисом. Ив давно бы его уволил, но найти хорошую прислугу почти невозможно.

– Странно. Я всегда полагала, что французы, в том числе и католики, весьма либерально относятся к нетрадиционному сексу.

– На всякое правило существует исключение, – пожал плечами Игорь. – Вообще Анже – личность весьма своеобразная. Не исключено, что он все еще девственник. Бывший хозяин виллы рассказывал Иву, что в молодости дворецкий пережил какую‑то трагедию, связанную с женщиной, и с тех пор ведет жизнь отшельника.

– Не знаешь, что именно с ним произошло?

– Понятия не имею. Иву нет дела до личной жизни слуг, так что он особо и не расспрашивал. Лично я уверен, что Анже со сдвигом, и весьма приличным. Несколько дней назад я случайно увидел, как он, стоя на коленях у машины, гладил ее правое крыло, прижимался к нему щекой и бормотал что‑то похожее на признание в любви. Кажется, он даже его целовал.