Та пеночка и тот зяблик словно бы запели и в квартире у Кузовковых. И шум лесной донесло сквозь стены. И запахло сосновой смолой, багульником, сеном.

— Жень, а кошка у нее есть?

— Конечно. Где это ты видела, чтоб в деревенском доме не было кошки? Гуляет там с котятами.

— Откуда котята, Жень, если кота нету? Да и корова будет яловой без быка, и все-прочее. Тут что-то ты не додумал.

Он сказал, как бы размышляя вслух:

— Наверно, неподалеку еще остров есть, и там другой хуторок.

Объяснение вполне удовлетворило Татьяну.

— Хорошо-то как! — сказала она и почмокала губами, будто меду с ложечки приняла. — Слушай, а ты с этой женщиной в каких отношениях?

Спросила, и слышно, что улыбается.

— Небось, на всю ночь остаешься?

Нет, это она не из-за ревности. Просто любопытно ей, далеко ли заходит муж в воображаемой игре.

— А я только до пирогов добираюсь и на этом сразу засыпаю, — сказал он и тоже улыбнулся.

— Этак-то она тебя намахает, — хмыкнула Татьяна. — Тоже мне! Пришел к молодой красивой женщине, поел и уснул. Мне стыдно за тебя, Женя!

— Да ладно, — благодушно отозвался он.

Каждый день приносил череду неприятностей, и не было этому конца. То в замочную скважину ребятишки засунули спичку и ключ не входил; то в лифте кто-то нарисовал похабщину; то вывинтили электрическую лампочку на лестничной площадке и тут стало темно — они теперь дорогие, эти лампочки, вот и воруют их; то, глядишь, кто-то накидал у двери яичной скорлупы.

Случались неприятности и покрупнее: вдруг погас экран телевизора и звук пропал. Евгений Вадимыч проверил предохранители — так и есть, перегорели. Сменил — они тотчас перегорели снова. Купил еще пару, поставил — результат тот же: значит, что-то серьезное. Вызвал мастера — пришли сразу двое, толстый и худенький, оба в подпитии. Толстый открыл крышку телевизора, его товарищ стал ковыряться, должно быть не попадая отверткой, куда надо, потому что послышалось:

— Ты что, сдурел?

«Раскурочат они мне телевизор», — запоздало спохватился Евгений Вадимыч.

Но мастера с делом справились в пять минут: что-то там припаяли, на экране четко обозначилась «картинка». И звук обрел себя. Толстый обратился к Евгению Вадимычу:

— Ну, мужик, тебе как лучше: или мы напишем ремонту на четыре сотни, или ты нам поставишь две бутылки водки.

«Четыре сотни! — похолодел хозяин телевизора. — Да у меня месячный заработок не больше двух тысяч».

— Лучше водочки, верно? — развязно подмигнул толстый. — Посидим, покалякаем, выпьешь с нами.

— Я не пью, — сказал Евгений Вадимыч виновато.

— Да и мы не пьем! Так, ради знакомства с хорошим человеком. Пару бутылок на троих — это немного. Худенький был совестливее, сказал тихо:

— Да ладно тебе, Сань, одной хватит. Тут и делов-то было.

— А соображенья сколько потратили? — нахраписто заявил его товарищ. — По-твоему, мозговая работа ничего не стоит? Или мы с тобой по институту не закончили, скажи? Да мы все логарифмы по периметру прошли! Это что, пустяк? Пусть платит!

— Да ладно, Сань.

— Ну, хорошо. Давай, мужик, один пузырь и закусочки нам собери.

Евгений Вадимыч мысленно прикинул: бутылка водки стоит двести рублей, а заартачишься — придется платить четыреста. Они, ведь, действительно, могут «написать ремонту» сколько захотят. Чего и не было, да было! Вздохнул, добыл спрятанную поллитровку, выкупленную еще по талонам прошлой зимой: сам он как-то не имел склонности к выпивке, потому и хранилось долго.

И сидел он с этими телемастерами, страдая от их постоянного «Слушай сюда, мужик»! и от того, что в качестве закуски на столе была лишь тарелка с макаронами; слушал их пьяный треп, изображая заинтересованность. А куда денешься! Приходилось терпеть. А то ведь в следующий раз могут и вовсе не прийти. Скажут: это, мол, тот жмот, с которым ни выпить, ни поговорить.

Худенький жалобился: опять, мол, жена ругать будет, домой хоть не являйся.

— Спросит: денег принес? А что я принесу, если куда ни приди — ставят водку.

Хозяину почудился в этом упрек: не дал денег, спаивает, как и все. Но ведь они же сами предложили!

— Ты поплачь, — поддразнивал толстый, хлопая напарника по спине.

А тому хотелось душевно поговорить.

— У меня, мужики, одна отрада: сяду на велосипед и уеду на дачку свою. Там хорошо, топориком тешу, что-нибудь приколачиваю.

— Хорошая дача? — сочувственно спрашивал Евгений Вадимыч.

— Да так, с собачью конуру. Зато тихо, никто не ругается. Если б не дачка, не знаю, как бы я жил. Жена загрызла бы, только там и спасаюсь.

— Ишь, дал волю бабе! — шумел толстый; он водку пил, как воду, даже не морщась. — Не-ет, у меня не вякнет. Лишь бы домой пришел. А то ведь я могу и заночевать где-нибудь. Я иногда, это самое.

Он старательно подмигивал: вы, мол, понимаете? У него, мол, есть кое-кто на стороне.

— А касательно того, что для души, — у меня гараж. Вот там я, мужики, как на курорте. Машина старенькая, уж не бегает, зато ремонту требует много. Я ее холю-лелею, тачку эту. Сидишь, что-нибудь подтачиваешь, подкручиваешь радио играет, бензинчиком воняет, в шкафу водочка стоит, стаканчик, бутербродик, а сон сморил — на топчан вальнулся и храпака минуточек на двести-триста. Хорошо!

Он опять хлопал напарника по плечу:

— Юра! Сейчас пойдем ко мне в гараж. У меня там осталось.

А того уж развезло.

— Не-ет. Я на дачу к себе.

«Тоже живут, как рыба подо льдом, — невесело размышлял хозяин. — Хорошо, когда есть маленькая отдушина».

— Ребята, — говорил он, подлаживаясь под хамский тон собеседников, — а почему бы вам не начать собственное дело? Откроете мастерскую, будет своя клиентура, конкурентов одолеете качественным обслуживанием, приветливостью.

— А на хрена козе баян? — тотчас возразил толстяк. — Нам и так хорошо. Верно, Юр?

— Деньги будете грести лопатой! — убеждал Евгений Вадимыч. — Сами себе хозяева — чего лучше! Это ли не свобода! А главное — так интересней жить!

Они ему в ответ, как неразумному:

— А запчасти где возьмем? Так-то нам поступают централизованно. Мало, не хватает, — пусть у начальства голова болит, где достать. А наше дело телячье: есть запчасти, — работаем, нету — гуляем.

— А вы найдете! Наладите связи.

— Да ну! Или мы плохо живем? Скажи, Юр! Пока у вас есть телевизоры, мы всегда будем желанными гостями. Вы и позовете, и приветите, и в глаза будете заглядывать просительно, и водки нальете сколько нам надо. Что, разве не так?

— Так, так, — покорно кивал головой Евгений Вадимыч.

— Ты не обижайся, мужик: если овец не стричь, они шерстью зарастут и вовсе одичают. На то и волк в лесу, чтоб карась не дремал. Понял?

Они были несокрушимы со своей логикой.

— Ты-то сам чем занимаешься? — спросил толстый. — Или только советовать? У нас страна советов! Открывай свое дело, коли такой умный.

— Я мастером на заводе, — объяснил Евгений Вадимыч. — Мы опоры высоковольтные делаем, на этом частный бизнес не откроешь.

— А ты в заборе дырку проломи да и торгуй этими опорами. Их дачники-умельцы, вон вроде Юры, для теплиц приспособят.

Тут они оба долго хохотали, а Евгений Вадимыч сидел грустный, унылый.

В этот день, между прочим, он получил письмо от брата. Тот жил далеко и писал редко, но теперь вдруг стал потчевать посланиями одно другого тревожней. Старший извещал младшего, что у них в Кабарде стало припекать: вот-вот стрелять начнут. Так что пора сматываться отсюда и как можно скорее. Неизвестно, ведь, как повернется все далее; не исключено, что вслед за Осетией и Абхазией зоной военных действий станет и Кабарда.

Брат жил там лет тридцать, своими руками выстроил себе дом двухэтажный с огромным подвалом, возвел гараж и хозяйственные постройки — все из кирпича да камня; развел гусей и кур, держал десяток или больше свиней; у него был хороший сад-огород — все это хозяйство приносило немалый доход и позволило старшему достигнуть такого уровня материального благополучия, до которого младшему далеко.