Расслабившись, он не спешил выпускать Джулитту из объятий. В этот момент в зал вошел Бенедикт и замер, потрясенный увиденным. Заметив его, Моджер не отстранился от Джулитты и даже не попытался прикрыть наготу. Вместо этого он торжествующе улыбнулся. Не открывая глаз, Джулитта тихо застонала.

Бенедикт побледнел и, не сказав ни слова, выскочил из зала.

Ощутив приток свежего воздуха, Джулитта замерла. Ее ресницы затрепетали.

— Все в порядке, — пробормотал Моджер, — это всего лишь сквозняк. — Шлепнув ее по бедру, он самодовольно ухмыльнулся. — Теперь я убедился, что ты и вправду скучала по мне. — Отстранившись, он натянул штаны, не отвернувшись при этом, как прежде. Его лицо сияло от удовольствия: он ощущал себя победителем. За те мгновения, которые Бенедикт находился в зале, Моджер свято уверовал в свое сексуальное превосходство: молодой де Реми предстал перед ним кастрированным жеребцом.

Джулитта уже поднялась на ноги и теперь поправляла измятое платье, заодно стряхивая с него солому. Ее ноги дрожали и сгибались в коленях, растревоженная плоть трепетала и пульсировала. Подчинившись требованиям Моджера, она с самого начала закрыла глаза и представила, что с ней по-прежнему был Бенедикт и пол устилала не солома, а душистые травы сада. Тело, с которым она сливалась воедино, принадлежало не коренастому, здоровому как бык мужчине, а стройному юноше. Перед тем как пролиться влагой естества, она чуть не простонала имя Бенедикта.

Приводя себя в порядок, Джулитта размышляла о природе своей чувственности. Неужели она способна получить удовольствие с любым мужчиной и для этого нужно лишь представить на его месте Бенедикта? Молодой женщине захотелось побыть одной и спокойно разобраться в своих чувствах, но Моджер велел ей сию минуту отправляться к другим женщинам, объяснив, что сам он намеревается заняться «мужскими» делами.

— Насколько я понимаю, совсем недавно ты разыскивал меня, верно? — с невинным видом поинтересовался Моджер, присаживаясь перед камином рядом с Бенедиктом. Затем, усмехнувшись, добавил: — Мы с Джулиттой горели нетерпением как следует поприветствовать друг друга после разлуки. На расстоянии аппетит только разгорается.

Сдерживая желание съездить Моджеру по ощерившимся в самодовольной улыбке зубам, Бенедикт посмотрел на свои руки. Чему удивляться? Если мужчина может получать удовольствие от близости с разными женщинами, почему бы и женщине не испытывать то же самое! Он не винил Джулитту, но не мог не ревновать ее. К тому же хвастливая болтовня Моджера звучала просто невыносимо. Неопределенно хмыкнув, Бенедикт передернул плечами.

— Слышал, что ты привез важные новости. Неужели герцог действительно при смерти?

Лицо Моджера посуровело.

— Да, это правда. Я своими глазами видел, как он вылетел из седла и рухнул на тлеющие угли. Именно мне пришлось успокаивать его обезумевшую лошадь. Ясно, что наш герцог долго не протянет. Он так страдал, что до самого Руана его пришлось нести на носилках. Поэтому он и собирает вассалов. Если Рольф не появится в самое ближайшее время, тебе придется ехать вместо него.

На губах Моджера мелькнула кривая усмешка, и Бенедикт заметил ее. Он понимал, что камнем преткновения между ними являлась не только Джулитта, но и разница в положении, ведь Бенедикт был наследником Рольфа, а Моджер, как ни крути, только вассалом. Первый знал, что второй считает его недалеким сыном выскочки-торговца, благодаря своей пронырливости и кошельку папаши влезшим в благородное семейство. Впрочем, Бенедикт платил Моджеру той же монетой.

— Разумеется, при необходимости я поеду в Руан, — согласился Бенедикт. — Хотя надеюсь, что Рольф все же поспеет ко времени. Я знаю герцога понаслышке, а он, говорят, знаком с ним достаточно хорошо.

Моджер удовлетворенно кивнул.

— Только он подбирал жеребцов для конюшни Вильгельма.

— И мне тоже доводилось этим заниматься. Герцогу нетрудно угодить, его вкусы предсказуемы: чем крупнее и выносливее жеребец, тем лучше. Но переговоры с ним Рольф проводил лично: герцог не слишком доверяет молодым. Скорее всего, из-за собственных беспутных сыновей. Интересно, что же будет дальше? — задумчиво проронил Бенедикт.

— О чем ты?

— О герцогских владениях, разумеется. Они могут достаться одному из сыновей — это неплохо. А могут быть поделены между ними, что хуже. Если случится второе, неизвестно, удастся ли Рольфу сохранить хорошие отношения со всеми братьями.

Моджер рассеянно почесал ссадину на скуле.

— Честно говоря, я об этом как-то не подумал. Мне кажется, что, согласно древней традиции, родовые земли должны перейти к старшему сыну, а завоеванные — к следующему на очереди. То есть не исключено, что Роберт получит Нормандию, Руфус — Англию, а вот молодой Генри…

Бенедикт сурово поджал губы. Несомненно, в словах Моджера присутствовала доля истины. Хотя старший герцогский сын, Роберт, постоянно противился воле отца, скорее всего, именно ему предстояло унаследовать Нормандию. А значит Англия переходила в руки Руфуса. Такие перспективы не предвещали ничего хорошего. Напряженные отношения между братьями являли собой смертельную смесь родственной любви и ненависти. При таком раскладе могло произойти все, что угодно. И никто не мог быть уверен в том, что в один прекрасный день люди Бриза и Улвертона, следуя приказу господ, не окажутся друг против друга на поле сражения. А он, Бенедикт, вполне мог выйти с мечом в руках против Моджера. Сейчас их взаимную враждебность сдерживал только здравый смысл, но кто знал, что судьба припасла им на будущее?

9 сентября 1086 года Вильгельм-Завоеватель, герцог Нормандский и король Английский, скончался в монастыре Сен-Жерваза в предместье Руана Старшему сыну, Роберту, он завещал нормандское герцогство, Руфусу-Толстяку, прозванному так за пухлые румяные щеки, английскую корону, а младшему, девятнадцатилетнему Генри — пять тысяч фунтов серебра и отцовское благословение.

Ни один из братьев, каждый из которых втайне желал получить все сразу, не остался доволен своей долей. Поэтому норманнские бароны, верой и правдой служившие великому и могущественному единому государю, встали перед выбором, кому из новых правителей отдать свое предпочтение. Как и предполагал Бенедикт, такие лорды, как Рольф, имевшие владения по обе стороны пролива, попали в затруднительное положение.

— Что же получается? Как хозяин Бриза, я обязан сохранить верность герцогу Роберту, — говорил Рольф Бенедикту во время погребальной церемонии, проходившей в Кане. — В Англии же я становлюсь подданным Руфуса. Если им взбредет в голову повоевать друг с дружкой, мне придется посылать серебро, коней и воинов обоим, тем самым только подливая масло в огонь.

При этом я не хочу оказаться в немилости ни у того, ни у другого.

Едва закончились похороны, Рольф поспешно вернулся в Бриз, где намеревался провести остаток осени и всю зиму. Арлетт медленно умирала, и он понимал, что должен находиться рядом с ней. Бенедикт же пересек пролив и вернулся в Улвертон. Жизель, разумеется, осталась в Бризе. Накануне Рождества она послала мужу расшитый золотом пояс.

В рождественский вечер Бенедикт восседал во главе праздничного стола рядом со священником. Здесь, в пышно украшенном зале, среди пирующих селян, воинов, конюхов и слуг, он чувствовал себя одиноким и подавленным Буйное веселье, столь любимое им прежде, сейчас казалось скучным и неинтересным.

У господского стола, дурачась, плясал ряженый Его вычурный костюм представлял собой лохмотья разных оттенков зеленого — от изумрудного до оливкового и болотного. Лицо было выкрашено в тот же зеленый цвет, а на голове, поверх растрепанных волос, торчала пара оленьих рогов. Он изображал старика-лесовика — хозяина Майского праздника и Рождества.

Но Бенедикт не желал вспоминать ни о Майском празднике, ни о месяце мае. Ему не хотелось бередить старые раны. Взяв кувшин с вином, он незаметно покинул зал и направился в свою комнату, чтобы предаться мечтаниям и воспоминаниям о Джулитте. Мысли о возлюбленной причиняли мучительную боль, но не думать о ней он не мог. Все вокруг казалось серым и безликим Так, в состоянии отчужденности и безразличия, Бенедикт провел Рождество и весь последующий месяц О Жизели он не вспоминал.