К чести Добби, смекнул он быстро и, щёлкнув, пальцами, исчез.

— Вы видели ЭТО? — тонким фальцетом провизжала тётя Мардж, — Вы ЭТО видели?! Жуткий отвратительный карлик!!! Он был здесь!!!

Не хочу хвастаться, но тут меня буквально осенило.

— Какой карлик? — вкрадчиво и с бесконечным терпением, как врач-психиатр, спросил я.

Тётушку Мардж едва не трясло.

— Маленький! Гадкий!! С большими ушами!!!

Я приложил все усилия, чтобы сейчас не расхохотаться ей в лицо.

— Вы, наверное, устали с дороги. Мерещится всякое. Я не видел никакого карлика. А вы видели, дядя? — с нажимом на слове «видели», спросил я и уставился на дядю Вернона.

Это. Стоило. Видеть. Дядя Вернон, казалось, увеличился в размерах, весь покраснел, и видимо, давился собственными словами. О! Он бы сейчас душу дьяволу бы продал, только чтобы не соглашаться со мной. Но тогда бы пришлось вытащить самый страшный скелет из семейного шкафа Дурслей.

— Я … хм… гм… ничего не видел, Мардж.

— Мальчишка прав, — леденящим голосом произнесла тётя Петуния, — ты, наверное, утомилась с дороги.

Чтобы успокоить дорогую сестру, дядя налил ей стакан бренди. И свой выпил залпом.

Я уже забыл про всякий заговор. На душе моей в тот вечер пели ангелы. Чтобы так наколоть Дурслей вместе с тётушкой Мардж я готов был пойти на смертельный риск!

На следующее утро я проснулся рано и стал собирать свои вещи в рюкзак. Как вы понимаете, вещи я собирал с тем расчётом, что сюда больше никогда не вернусь.

Вещей было немного и всё уместилось. Конечно, какую-то ерунду я не стал брать с собой, но всё равно на меня накатило понимание, какой убогой была моя жизнь в этом доме. Но воспоминания, как надо мной измывалась эта семейка, полностью перекрывало знание, что я сюда больше не вернусь. Даже если Сириус выкинет меня из своего дома (что, конечно же, не случится). Всё равно не вернусь сюда НИКОГДА.

И тут я наконец почувствовал это. Свобода. Никогда у меня её не было, а теперь есть. Что и говорить, я часто завидовал своим друзьям. У Пата всегда была свобода действий, у Лу ещё и свобода финансов, у меня не было ни того, ни другого.

Я вздохнул, последний раз окинул свою комнатёнку взглядом, и вышел в гостиную. Дурсли уже проснулись, только тётушка Мардж ещё дрыхла. Видимо, давали знать нервный стресс и бутылка бренди.

Дядя Вернон прищурил свои и без того маленькие глазки и уставился на меня. Видимо, решил отплатить за вчерашнее. Ага, щас!

— Куда это ты собрался, парень?

Я позволил себе ухмылку.

— Дорогие мои родственники! — начал я, — довожу до вашего сведения, что я отправляюсь в гости к своему крёстному, Сириусу Блэку. И буду гостить у него до конца лета. Вашего разрешения, естественно, не спрашиваю, потому что на вполне законных основаниях он является моим главным опекуном.

Дурсли прибалдели от такой страшной правды.

— Потом, — продолжал я, — я собираюсь пойти в Хогвартс … да-да, я вижу по вашему лицу, тётя Петуния, что вы знаете, что это такое. Там я проведу учебный год, а там не за горами моё семнадцатилетие. И по моим законом я становлюсь совершеннолетним. Так что спешу вас обрадовать. Меня вы больше не увидите. Я сюда не вернусь. И хотел бы вам сказать напоследок…

Сколько я хотел им сказать напоследок! И сказать! И показать! И объяснить жестами! Они ненавидели меня, презирали меня, втаптывали в грязь и делали всё возможное, чтобы моя жизнь стала невыносимой. Я до одиннадцати лет жил в чулане под лестницей! Меня почти морили голодом! Я работал на них, как Золушка. Наверное, вся обида, вся ненависть на них читалась в моём взгляде и они молчали.

И я не мог сказать ни слова.

— Прощайте, — наконец негромко произнёс я и ушёл.

Ушёл из дома, который никогда не являлся для меня таковым.

Я шагал по улице в превосходном расположении духа, щурясь от ярко светящего солнца. День обещал быть жарким, и я был счастлив оттого, что сегодня покину город, пусть и любимый. Потому что, зная лондонскую погоду, мог смело сделать прогноз — весь день будет страшная духота, от которой вкупе с повышенной влажностью будет невозможно дышать, а уж про нормальный сон можно и вообще забыть. Сириус говорил, что он живёт где-то к югу от Бристоля, и я уже был весь в предвкушении деревенских равнин.

Загородом по-человечески я бывал только два раза в своей жизни. Первый раз — это когда тётя Мэг уломала Дурслей и взяла меня с собой (и, Пата, конечно) в гости к каким-то своим родственникам в пригороде Дувра. Мне было тринадцать, стояла сносная погода для английского побережья, и мы с моим другом почти всё время проторчали на пляже.

Вторая моя поездка загород была прошлым летом, тоже с Патом, но на этот раз мы оказались в окрестностях Колчестера, в заведении под названием Кэмп Хэмптон, летнем дисциплинарном лагере для трудных подростков с преступными наклонностями. Но об этом поистине незабываемом месяце я расскажу как-нибудь в другой раз — эта история требует отдельного разговора.

Но возвратимся на улицы Лондона. Я шёл себе и шёл, пока случайный порыв ветра не кинул мне прямо в лицо смятый обрывок газеты. Какая-то девочка со светлыми косичками, проходившая мимо, довольно злобно рассмеялась. Я кинул ей вдогонку пару укоряющих взглядов и машинально развернул мятую газету. Мои глаза тут же уставились на заголовок:

На этом месте газета была оборвана. Я поискал число, но не нашёл.

Первая моя мысль была — какой идиот это писал? Руки оборвал бы за такую писанину. И из газеты бы выгнал с позором и пинками. «На трупе не присутствуют»? «труп человека, который называл себя»… бредятина.

И уже, подходя к дому Пата, в моей голове всплыло кое-какое воспоминание. Труп. Ни следов, ни отметин. Ни шрамов.

Совпадение? Или…

Я хотел было позвонить в дверь к Рэндомам, но она оказалась отпертой. Я осторожно зашёл в дом. В моей голове промелькнули кадры из полицейских хроник о взломах и ограблениях.

— Эй! Кто дома есть? — крикнул я.

— Поттер, я на кухне! — донёсся до меня невнятный отклик Пата.

Мой друг стоял босиком около плиты и пожирал что-то прямо со сковородки. Вилкой… по тефлону… тётю Петунию при виде такого святотатства стукнул бы инсульт.

Кошка по имени Манхэттен крутилась возле его ног и бросала на него жадные взгляды.

— Привет! А чего у вас дверь настежь?

— Здорово! — помахал мне вилкой Пат, и кинул кошке кусочек мяса, — чего это ты всякий мусор домой тащишь?

Я с удивлением посмотрел на зажатый в руке кусок газеты. Оказывается, я его так и не выбросил.

Я вслух прочитал Пату оборванную статью.

— Бред какой-то, — резюмировал Пат, — и что тут тебя так заинтересовало?

— Знаешь, — протянул я, комкая газету и кидая её в мусорное ведро, — Дамблдор говорил… Это смертельное заклятие… оно, типа, ни следов, ни шрамов не оставляет.

Пат пожал плечами.

— Ну и что? Если в каждом «таинственном» преступлении, которое не в состоянии раскрыть наша дорогая полиция, видеть следы колдовства….

— Да, наверное, ты прав… — протянул я, — но всё же… хотя, какая разница.

Я попытался погладить кошку, она попыталась цапнуть меня за палец. Ни мне, ни ей не удалось осуществить задуманное. Счёт по нулям.