Бабушка Ерофеиха задумалась. Максимка решил, что она и правда обо всём забыла. Максимкин папа, бывало, говорил, что есть такая болезнь, склероз называется, от которой человек всё начисто забывает, что делал или что говорил. Может быть, бабушка Ерофеиха и заболела на этот склероз. Если бы Максимкин папа не был на фронте, то он сразу же вылечил бы бабушку. Ему это ничего не стоит. Он и не такие болезни лечил. А теперь придётся бабушке ждать, пока Максимкин папа возвратится с фронта.

— Слушаю тебя, парень, и удивляюсь, — вдруг заговорила бабушка, — о чём ты говоришь?.. Выдумываешь что-то, а Иогана Карловича дочурка бог знает что может подумать. Меня же вчера целый день дома не было. Как же ты мог ко мне приходить и как я могла кормить тебя обедом, если я того обеда и не варила. Так что иди, моя детка, домой, и пускай твоя мама тебя в кровать положит, пока температура не спадёт…

Бабушка подтолкнула Максимку в спину, и он пошёл, ничего не понимая.

— Думаешь, я обманываю? — начал он оправдываться перед Густей, когда они отошли от кладбища. — Чтоб мне с этого места не сойти, если я вру. Абсолютно всё так и было, как я тебе рассказывал. Почему же тогда бабушка говорит, что мы к ней вчера не приходили. Кто-то же из нас врёт? Либо она, либо я…

— Послушай, Максимка, — вдруг остановилась Густя, — а что, если фашисты вчера возвратились, схватили Лёву, а бабушке приказали молчать? Вдруг она сама выдала Лёву фашистам?!

— Нет, нет! — запротестовал Максимка.

— Но ты же сам говорил, что взрослые говорят одно, а делают совсем другое, — напомнила Густя.

Что мог сказать Максимка!

— Подожди, я маме расскажу, — пригрозила Алёнка, когда Максимка наконец пришёл сменить её, как и просила мама. — Где это ты шляешься?.. Почему дома не сидишь?.. Надо же, прибегаю — дом раскрыт, а его нигде нет…

Алёнка стукнула Максимку в плечи кулаком, сунула поводок в руки — паси, Максимка, корову и не вздумай возражать, потому что Алёнка мало того, что пожалуется маме, так ещё и отлупит как следует. Мама, конечно, не будет ругаться, но она посмотрит на Максимку такими грустными глазами, что хоть умирай от стыда. Поэтому Максимка готов всё что угодно получить от Алёнки, лишь бы она не жаловалась маме…

Начал Максимка пасти корову, а сам всё про Лёву думает. Где он?.. Неужели фашисты схватили? Надо же быть такому сиротскому счастью: из-под расстрела убежал, а тут спастись не смог. Если Лёва в полиции, так надо же что-то делать?.. Но разве что сделаешь, держа в руках коровий повод. Быстрей бы отвести корову в хлев.

Максимка взглянул на небо. Для него, как и для всех местечковых мальчишек, солнце было самыми точными часами. А чтобы определить, сколько теперь времени, особенной мудрости не надо. Прежде всего необходимо стать лицом на восток. Согнуть правую руку в локте и приподнять её на уровень глаз так, чтобы кончик среднего пальца приходился меж бровей. Если солнце успело пройти по небу путь от кончика пальца до третьей косточки, значит, пора гнать корову домой. Это каждый мальчишка знает.

Стал Максимка спиной к западу, а лицом аккуратненько на восток, согнул руку в локте, задрал голову вверх… Где там! Солнце, как на зло, всё ещё стояло в зените, будто ему очень нравилось смотреть с верхотуры и жечь землю горячими лучами. Может быть, оно немного и сползло к западу, но только чуть-чуть. Максимку даже зло разобрало. Если, бывало, на речку пойдёшь или ещё какое-нибудь интересное занятие найдёшь, так солнце тут же, как по маслу на запад катится. А теперь, когда у Максимки, можно сказать, неотложное дело, оно и не думает с верхотуры слазить. А будь что будет, но Максимка больше не может таскать Зорьку за повод. Хватит! Напаслась!

По правде говоря, так Зорька уже не хватала траву с той жадностью, как раньше. Напаслась, даже бока раздулись, хоть по своей коровьей жадности всё ещё гнула голову к земле.

Максимка намотал повод на руку. Подражая местечковым пастушкам, крикнул на Зорьку строгим басом:

— Ну, ты, обжора, — и дёрнул повод.

Зорька, кажется, только этого и ждала. Ей также надоело жариться под солнцем да отгонять хвостом разный гнус. Она без принуждения повернула на тропинку и была очень удивлена, что Максимка не идёт за ней. А Максимка стоял как вкопанный и недоуменно смотрел в поле.

По полю бежал Данилка и грозил Максимке кулаком. Максимка знал, что если Данилка угрожает кулаком, значит, что-то случилось по его, Максимкиной, вине, а поэтому не жди пощады. Данилка сперва влепит оплеуху, а потом скажет, за что. Максимка никак не мог понять, что плохого он сделал Данилке. На всякий случай Максимка подготовился к отпору.

Данилка подбежал к Максимке, сунул ему кулак под нос.

— Ты это нюхал? — спросил он.

Максимка Данилкин кулак «нюхал», хотя и не так часто. Данилка чаще всего защищал Максимку.

— У меня тоже кулак есть, — ответил Максимка и в ответ сунул Данилке под нос свой кулак.

Конечно, Максимкин кулак не шёл ни в какое сравнение с Данилкиным. Данилкин кулак хоть и небольшой, но костистый, шишковатый. Он как из железа отлитый. А Максимкин кулак пухленький и беленький, словно недожаренный пончик. Поэтому Данилка не обратил никакого внимания на Максимкин кулак.

— Очень испугался, — сказал Данилка.

— И я не испугался, — ответил Максимка.

— Не задавайся, — предупредил Данилка.

— А чего задираешься? — спросил Максимка. Они походили один перед другим, как молодые

петушки, пока оба немного успокоились.

— Ты зачем Густю к Кешкиной бабушке приводил? — наконец спросил Данилка.

— Потому что её мачеха — шпионка, — торопясь, объяснил Максимка.

У него были все основания надеяться, что он вконец поразит Данилку. Но где там! Данилка не только не удивился, а с издёвкой захохотал.

— Ну, давай, ври дальше, — подзадорил он Максимку.

— Не веришь? — даже захлебнулся от обиды Максимка. Да и было от чего обижаться: Максимка за всю свою жизнь никогда не врал, даже тогда, когда ложью можно было спастись от неприятностей. — Да чтобы мне с этого места не сойти, если я вру, — стукнул Максимка кулаком себя в грудь. — Начальник полиции Кресендорф послал её за нами следить. Она страшную клятву дала, что найдёт нас. Не веришь?.. Она вот с таким наганом ходит, — Максимка широко развёл руки.

— Ну, и болтун ты, Максимка, — уже без насмешки сказал Данилка. — Наверно, зря я тебя перед ребятами защищал. Думал, что ты серьёзный человек. А ты… Враль и трепло… Трепло несусветное. Как ты мог в присутствии Густи спрашивать про Лёву, если его, может быть, по всему местечку ищут. Бабушка Ерофеиха очень на тебя рассердилась. А что, если Густя скажет отцу, где прячется Лёва? Тогда ни ему, ни Кешкиной бабушке не спастись…

Данилка думал, что этими упрёками доведёт Максимку до слёз. И стоило бы. Надо быть осторожным, осмотрительным, а Максимка готов каждому верить на слово. Так и беды не миновать… Но Максимка чему-то обрадовался, даже засиял как новенький пятак.

— Данилка, — радостно спросил Максимка друга, — так ты у Кешки был, когда мы приходили?.. И Лёву фашисты не схватили?.. А мы с Густей подумали, что, может, его выдала Кешкина бабушка…

— Эх ты, голова еловая, — сказал Данилка, — как ты мог такое подумать?.. Бабушка Ерофеиха знаешь какой человек?.. Самый преданный советской власти!.. А ты?..

— Так, значит, ей можно про Густю плохо думать, а мне про неё нельзя? Густя тоже преданная… Разве она виновата, что отец фашистам служит, а мачеха шпионка…

— Брось ты, завёл одно и то же… Какая она шпионка… Лучше гони корову домой, да пошли… Дело есть… Присягу принимать будем… — доброжелательно объяснил Данилка.

— А не врёшь? — засомневался Максимка.

— Очень надо, — ответил Данилка.

— Тогда заскочим сначала за Густей, — предложил Максимка. — Будет несправедливо, если её не возьмём…

Данилка задумался. С одной стороны, действительно несправедливо отлучать Густю от компании, с другой — Данилка сам согласился с бабушкой Ерофеихой и Кешкой, что Густя может проговориться и тогда не миновать беды.