Отец, невысокий, молчаливый, не щедрый на улыбку человек, приучает детей к жизни бережливой и аккуратной. Илья Николаевич на всю жизнь запомнил, как однажды вечером отец послал его, пятилетнего мальчугана, купить в соседней лавочке чаю на пятачок. Возвращаясь домой, мальчик оступился и упал в грязь, откуда с трудом выбрался. Пуще всего при этом он опасался ненароком разжать кулачки, в одном из которых была зажата покупка, а в другом — сдача. Перепачканный, стоял он довольно долго за дверью, радуясь, что не обронил в грязь деньги и чай, но страшась войти в таком виде в дом…

Семья живет стесненно. Лишняя копейка — редкая гостья. Надо выплачивать за дом, кормить-одевать детей, жену, сестру жены. Надо платить налоги, подушную подать.

Надо, надо, надо… Старший сын, Василий, окончивший уездное училище, ходит по присутственным местам и составляет прошения, челобитные, ходатайства за неграмотных просителей. Невелик заработок подростка, но все же копейка в дом, подмога отцу. А дела у него идут вовсе худо. Тяжко занемог Николай Васильевич. Впервые просит старый мастер собратьев по портновскому цеху выделить единовременное «вспомоществование».

5 июня 1836 года «престарелому и в болезни находящемуся портному мастеру астраханскому мещанину Николаю Васильеву Ульянову» ремесленная управа выделяет «всего сто рублей биржевым курсом, каковая сумма и отчислена от портного цеха из ремесленной казны». За деньгами в приземистое здание управы идет жена. А вместо отца расписывается в получении денег сын Василий.

Этот росчерк в платежной ведомости — словно подпись под обязательством взять на свои юношеские плечи всю тяжесть отцовских забот. Вскоре Николай Васильевич Ульянов умер.

Илюша был совсем ребенком. Отныне отца ему заменил старший брат Василий.

Чтобы прокормить семью, оставшуюся на его руках, он пошел работать соляным объездчиком в рыбопромышленную контору за пятьдесят семь рублей серебром в год. Служба требовала многочисленных разъездов по промыслам. В обязанности объездчика входили надзор за работой артелей, вербовка рабочей силы, сопровождение обозов с припасами и одеждой. Он должен был следить за доставкой соли, осматривать баркасы для перевозки ее, заключать договоры с судовладельцами. Добросовестный, исполнительный, Василий был аккуратным в службе.

Судьба этого человека, прожившего весь свой век в доме на Косе и умершего в пятьдесят пять лет от туберкулеза, была лишена острых конфликтов, внешнего драматизма. Человек долга, он спас семью от нищеты и разорения, открыл младшему брату путь к знаниям, к образованию. Именно он определил Илью в уездное училище, а затем в гимназию.

Трехэтажное здание ее с черепичной крышей и железным зеленым зонтом на черных чугунных столбах у парадного крыльца находилось недалеко от дома, на Почтовой улице. Но казалась она недосягаемой.

Главное препятствие для Ильи — его мещанское сословие. В те времена вакансии распределялись так: в первую очередь дети состоятельных помещиков, затем дворянские стипендиаты, потом посланцы Астраханского и Уральского казачьих войск, далее дети чиновников. Для купеческих и тем более мещанских детей что останется.

За содействием Василий Николаевич обратился к священнику Николаю Агафоновичу Ливанову, крестному отцу Ильи.

Ливанов был личностью незаурядной. Учительствовал в местном училище, открыл на Косе для детей бедняков церковноприходскую школу, прилагал немало усилий для поддержки способных в учении ребятишек. В судьбе Илюши Ульянова он принял самое горячее и заинтересованное участие.

В сентябре 1843 года братья пошли в управу за медицинской справкой, необходимой для поступления в гимназию. Врач записал, что «…он, Илья, в настоящее время собою здоров», что «оспа была на нем натуральная, что видно из знаков на лице его», и что «никаких телесных недостатков, препятствующих к поступлению в учебное заведение, не имеет».

И вот уже стоит будущий гимназист перед зеркалом и не узнает себя в новом гимназическом одеянии. Ловко сшит мундир с металлическими пуговицами. Серебристый галун на воротнике, темно-синие брюки поверх сапог.

Светлым сентябрьским утром дверь гимназии подростку открыл строгий швейцар. Но, говоря образно, распахнули ее перед Илюшей Ульяновым брат Василий и Николай Агафонович Ливанов.

Астраханская гимназия в те годы была далеко не образцовым учебным заведением. Здание ее, некогда построенное из кирпича развалившегося Троицкого монастыря, тесное, душное. «Главнейший недостаток… — отмечали официальные документы, — состоит в крайней тесноте классных помещений, коридоров, лестниц. Непоместимость классов яснее всего доказывается ничтожным количеством кубического содержания воздуха, которое падает на каждого ученика…»

Нудная зубрежка, педантизм преподавателей, закостенелые учебные программы не способствовали учению.

Главное — выучить и запомнить. Выучить назубок правило, запомнить дату, бойко ответить на вопросы. Научить мыслить логически, самостоятельно рассуждать, делать выводы и обобщения — такой задачи не ставилось. Система наказаний была изощренной: оставляли без обеда, сажали в карцер на хлеб и воду, пороли розгами и, наконец, исключали без права поступления в другие учебные заведения с так называемым «волчьим билетом».

К порокам всех российских гимназий николаевской эпохи в Астрахани прибавлялись свои, местные. В частности, не хватало хороших преподавателей: сказывалась недобрая слава здешних мест — частые эпидемии, плохой климат, отдаленность губернии от центра страны.

Мало кто из соседей верил, что Илюша Ульянов — сирота, мальчик щупленький, слабый — справится с учением. Да и достатка в доме по-прежнему нет. Чтобы обеспечить младшего брата самым необходимым, Василий Николаевич тратит чуть ли не половину своего жалованья. А ведь он содержит семью из пяти человек.

Но Илюша справился. Учился он старательно: к добросовестности и трудолюбию в семье приучали с малых лет. В первых же классах проявились способности мальчика, на него обратили внимание учителя.

В казенной гимназии с ее муштрой и зубрежкой встречались и настоящие педагоги, знающие и любящие свой предмет, любящие детей.

Одним из таких учителей в астраханской гимназии был преподаватель математики и физики Николай Михайлович Степанов. С виду человек суровый, строгий в оценке письменных работ и ответов на экзаменах, он пользовался симпатией гимназистов за справедливость, за сердечность. Уроки Николая Михайловича запоминались. Он знакомил гимназистов с публикациями в научных журналах. Благодаря его хлопотам физико-математический кабинет гимназии был неплохо оборудован. Степанов сочувствовал бедным ученикам, помогал им деньгами, покупал одежду, подыскивал уроки.

Ульянов Николаю Михайловичу нравился. Между ними установились добрые отношения. Физик научил Илью вести метеорологические и астрономические наблюдения, пользоваться приборами, пробудил интерес к астрономии. Неудивительно, что математика и физика (в нее входили сведения и по астрономии, химии) вскоре стали любимыми предметами мальчика. Он овладел навыками топографической съемки.

В средней школе у Ильи началось — и осталось на всю жизнь — увлечение отечественной литературой, или, как тогда говорили, словесностью. Преподавал ее Александр Васильевич Тимофеев — автор стихов, эпиграмм, многочисленных научных работ. Сочинения его учеников не раз высоко оценивались не только в гимназии, но и в учебном округе, в Казани.

С нетерпением всякий раз ожидали гимназисты так называемых «литературных бесед». В монотонную гимназическую жизнь они вносили разнообразие. Здесь не стеснялись высказывать свои мысли и чувства, делиться наблюдениями, учились отстаивать собственную точку зрения.

На «беседах» обсуждались сочинения гимназистов.

Однажды Александр Васильевич предложил обсудить сочинение, названное автором «О вдохновении».

«Что такое вдохновение? Вдохновение есть состояние фантазии, в котором душа художника, сильно возбужденная или растроганная, не только сильно стремится к увлекающему ее предмету, не только посредством живого соображения подмечает важные его стороны, но чувствует какое-то внутреннее побуждение сообщить свои приобретения другим. Этим-то стремлением к сообщению вдохновение отличается от фантазии, которая только творит, а не проявляется вне, следовательно, не доступна никому. От чего же зависит вдохновение? От внешних ли каких-нибудь побуждений или единственно от внутренних явлений? Оно зависит сколько от внешних каких-нибудь побуждений, столько от внутреннего стремления выразить себя.