Хотя увольнительное свидетельство из Астрахани все еще не поступило, по ходатайству физико-математического факультета ректор допускает Ульянова к посещению лекций в качестве «приватного слушателя». Он зачислен в число студентов условно.

В таком неопределенном состоянии Илья Ульянов находится до Нового года. Лишь в феврале из Астрахани поступает долгожданная бумажка. И только после этого правление университета утверждает Ульянова студентом «с зачетом сего учебного года…».

Клеймо мещанского сословия не раз ощутит на себе Илья Николаевич. Долго, до 1855 года, брат Василий будет платить за него подушную подать, а сам он, Илья, будет числиться среди «отправляющих рекрутскую повинность натурою», среди тех, кого могут забрать в солдаты. Согласно параграфу 28 «Правил» для студентов Казанского Императорского университета он должен ежегодно представлять разрешение «на свободное проживание в Казани», а если такового не окажется в срок, подлежит Ульянов, равно как и любой другой мещанин, отчислению из учебного заведения.

И только после окончания университета Астраханская казенная палата исключит наконец его из мещанского сословия. Однако и в кандидатском дипломе будет отмечено, что он «из мещан».

Но в осенние дни 1850 года, когда Илья Николаевич узнаёт о своем, пусть даже условном, зачислении в число студентов Казанского Императорского университета, он Меньше всего думает об этом.

После подавления в Европе революционных выступлений 1848 года в России началось наступление реакции.

Обрушились репрессии и на учебные заведения. В университетах насаждался казарменный режим. С подозрением смотрели власти на своекоштных студентов. Если пансионеры или казеннокоштные находились круглосуточно на глазах инспекторов и надзирателей, то своекоштный сам себе голова. Большинство таких — разночинцы. Не лучше ли будет, сколько возможно, избавиться от них? Следует повеление: своекоштных содержать в университетах числом не более трехсот на всех факультетах. Не назначать стипендий студентам из мещанского и крестьянского сословий. Увеличить плату за обучение.

От ректоров и деканов потребовали тщательно отсекать в программах и запрещать все, что может содействовать распространению «разрушительных начал сен-симонистов, фурьеристов, социалистов и коммунистов».

В 1850 году упразднили преподавание философии. Урезаются курсы статистики — для «удаления от всякого соприкосновения с науками политическими», логики, так как она «сближает с философией».

Крохи остались к 1850 году от былой университетской автономии. Раньше ректор избирался советом учебного заведения на четыре года, отныне министр народного просвещения сам назначал ректора, и бессрочно. Главный администратор, ревнитель порядка и дисциплины, фактический вершитель судеб студенчества, — теперь инспектор. Он подчиняется не ректору, а попечителю учебного округа.

Такие порядки установились в российских университетах, когда Ульянов стал студентом. Он приобрел, как было положено, суконный зеленый мундир, темно-серую шинель, треугольную шляпу, портупею и шпагу.

И вот новички, облаченные в форму, собраны в чинном актовом зале университета для представления попечителю округа генерал-майору Владимиру Порфирьевичу Молоствову.

Речь его перед новичками кратка: призвал усердно заниматься науками.

Слово берет инспектор университета Владимир Ланге, бывший ротный командир. Насаждать дисциплину и выправку среди своих подопечных начинает сразу.

— Самое главное, — заявляет он притихшим новичкам, — уважение к высшим властям, соблюдение формы и отдание чести начальствующим лицам. При встрече с господином попечителем, ректором, мною, губернатором и генералами заблаговременно прилагать руку к шляпе. Если кто из них вступит в разговор со студентом, то следует в продолжение разговора держать правую руку у шляпы. Ежели будете в фуражке, то ее надо во всех таких случаях снимать, и непременно левою рукою. Без шпаги никто не имеет права выйти на улицу.

Лица напряжены, никто не шелохнется. Ланге продолжает излагать правила:

— В театр можно ходить только в ложу, с родными, или в кресла, а в раек или на галерею строго воспрещается. Хлопать в ладоши или оказывать другие знаки одобрения или порицания запрещается. Посещать трактиры, рестораны, пивные, бильярдные строго воспрещается.

Кажется, предусмотрено все, что не полагалось делать или, наоборот, что неукоснительно исполнять. На страстной неделе великого поста следовало говеть, следовало также посещать все службы в университетской церкви. На лекциях занимать только назначенные места, а в свободные от занятий часы находиться в «сборном зале».

Правилам нет конца. Ношение усов, длинных волос и бакенбард запрещается. Не разрешается: иметь трости и зонтики, курить трубки или сигары в публичных собраниях и местах. «Не должно ходить по городу вместе более трех человек».

Отлучки за город — хотя бы на самое близкое расстояние — дозволяются только в праздничные дни и с ведома инспектора. Своекоштные студенты, «отлучаясь из своих квартир, должны заявить своим домашним или хозяевам, куда намерены отлучиться». В десять часов вечера все молодые люди обязаны быть в своих квартирах, «кроме особенно важных случаев, которые должны быть объяснены в оставленной на квартире записке».

Но еще не все:

«Для казеннокоштных студентов, проживающих в здании университета, запрещается без разрешения инспектора выходить из двора или принимать посетителей, иметь самовар, фосфорные зажигательные спички и курить табак…»

Дело надзирательское поставлено неплохо. Порядки в Казанском университете, как и в других, установлены строгие.

Дух казенщины, рутины, бездушного подчинения и покорности был силен. Его насаждали люди, служившие не науке, разуму, а тупому, самодовольному общественному устройству тех лет; служившие силе темной и злой — самодержавию.

Разные студенты учились в университете. Аристократы, как правило, несмотря на строгости надзирателей, кутили и развлекались.

А те, кто пришел в университет ради науки, усердно посещали лекции, засиживались в читальне. Среди них Илья Ульянов. Тратить время впустую ему не позволяли ни характер, ни средства. На скудные рубли, присылаемые братом Василием, прожить было трудно. Репетиторство — нелегкий заработок студентов — отнимало время, столь нужное для занятий. Но характер у него был упорный: успеть как можно больше узнать, прочитать, понять — вот главное. И Илья Николаевич учился. А учиться в Казанском университете было чему и у кого.

В 1827 году ректором университета, пережившего «черную эпоху Магницкого», невежды и религиозного фанатика, стал знаменитый математик Николай Иванович Лобачевский. Он подчинил свою деятельность одной цели — возрождению учебного заведения. Девятнадцать лет руководил Лобачевский университетом, и множество замечательных перемен связано с его именем.

Илье Николаевичу не довелось слушать его лекций — с 1846 года Николай Иванович занимал пост помощника попечителя округа и в университете появлялся, как правило, лишь в торжественных случаях. Но многолетнее его ректорство постоянно ощущалось. Каждый студент знал, что главный корпус, библиотека, астрономическая и магнитная обсерватории, анатомический театр, клиника и оранжерея ботанического сада — все это построено под руководством Лобачевского.

В губерниях огромного учебного округа стали проводиться метеорологические наблюдения, этнографические исследования, геологические изыскания, изучение флоры и фауны. Возросла издательская деятельность. «Ученые записки Казанского университета» сделались одним из лучших научных журналов России.

Великий ученый умел разыскивать таланты и пестовать их. Его заинтересовали математические способности приказчика книжной лавки Иосифа Больцани, и он руководил его занятиями. Впоследствии Больцани стал профессором физики. Под опекой Лобачевского росли замечательные ученые-химики Зинин и Бутлеров. Его воспитанниками были востоковеды Васильев и Березин, филолог Булич, математик и механик Попов, медики Скандовский и Протопопов.