— Неужели?!
— Да ведь это же проще простого! Вот понтия глауконома — это действительно редкость. А Аполлониусов много…
Легли спать мы уже глубокой ночью, что-то после двух, поэтому встали не слишком рано, когда солнце поднялось достаточно высоко и припекало весьма ощутимо. Вот когда я почувствовал по-настоящему, что нахожусь в Таджикистане! До этого — и в Душанбе, и даже в Варзобском ущелье — такого ощущения не было: я представлялся сам себе просто туристом, из тех, что осматривают местные достопримечательности словно даже по какой-то обязанности, чтобы убедить самого себя, а потом и своих знакомых в том, что в таком-то городе и в таком-то ущелье они определенно были.
Теперь же все было совсем по-другому. Вчерашний вечер, а вернее, половина сегодняшней ночи дала мне гораздо больше, чем два предыдущих дня. Говоря с Игорем, с Ниной (даже молчаливый Стасик вставлял иногда свое словечко!), рассматривая коллекцию, я наконец-то проникся духом здешних мест. И когда поздним утром мы все-таки вышли на улицу города Калининабада и под палящим солнцем зашагали мимо достаточно современных, но все же по-своему колоритных домов, мимо встречных пешеходов (некоторые из них по случаю рамадана были в ярких национальных одеждах), мимо цветника цинний, полыхающего розовостью, золотом и пурпуром своих лепестков, на которые в октябре-ноябре прошлого года было, по словам Игоря, целое нашествие удивительно красивых, нездешних бабочек данаида-хризипп, — я чувствовал истинное блаженство. Уже не туристом был я, а путешественником, проникающимся постепенно тем, что вокруг, открытым реальности, а не своим установкам. И жара меня не угнетала, а радовала — потому что так и должно было быть.
Вот что значит общение с таким человеком, можно сказать, братом по духу!
Мы направлялись в таинственное Ущелье Глауконом. Так окрестил его я, еще не видя, но уже как будто знакомый с ним по Игоревым описаниям.
— Но как же началось твое увлечение, Игорь? — спросил я.
И вот что он рассказал.
Еще в школьные годы однажды на окраине Ташкента шестиклассник Игорь увидел фантастическое явление: множество довольно крупных белых бабочек сбилось в кучу. И они не улетали! Это поразило мальчика. Случайно у него была с собой пустая бутылка из-под молока, и, повинуясь какому-то странному чувству, он набил живыми бабочками бутылку…
Бутылка, полная бабочек, была принесена домой, он поставил ее куда-то, но потом забыл о ней. Однако впечатление от живого, копошащегося белого облачка, спустившегося на землю, осталось. Что же это были за бабочки? Встречая привычных капустниц, он теперь приглядывался к ним. Нет, не те… Наконец увидел как-то боярышниц. Вот они! Да, это они составляли живое облако — довольно крупные, белые, иногда полупрозрачные, с тонкими, изящно вычерченными жилочками на крыльях. Почему же их было так много тогда, зачем они собрались вместе? Почему не улетали?
Так появился интерес. Он стал собирать бабочек и, внимательно приглядываясь к ним, понял, какие они в сущности разные, восхищался крыльями некоторых. Зачем они так красивы? Для кого? На улице, где он жил, оказалось, тоже были собиратели бабочек, он познакомился с ними и наконец впервые увидел книгу «Определитель бабочек». Вот, оказывается, как много их, самых разных, и у каждой свое, присущее только ей имя. Семейство, род, вид… И у гусеницы каждого вида бабочек свои «любимые» растения… Теперь он уже не просто подряд собирал бабочек, а знал, каких именно, интересовался их биологией, научился распознавать, какие редкие, а какие нет, и конечно же старался отыскать самых редких. Но особенно пленили его в «Определителе» почему-то бабочки из средней полосы России — павлиний глаз, адмирал, траурница. Появилась мечта поехать за ними. Ведь их он ни разу не встречал под Ташкентом, и казалось почему-то, что именно они самые красивые, самые желанные. Первый «Определитель» был маленький, но вот в руки ему попал уже более полный. Тут-то он и стал понимать, что самые редкие бабочки водятся как раз там, где он живет, нужно только отъехать подальше от города, в горы…
Наконец он пришел в Музей природы, увидел там бабочек самых разных (даже тропических!), познакомился с Георгием Петровичем Гриценко, его женой Ольгой Васильевной. Они хорошо встретили его, рассказали, где каких бабочек можно найти, показали ящики из фондовой коллекции, которые не были выставлены в музее, расспросили про его, Игоря, коллекцию. И когда из Москвы приехал один из известных коллекционеров, то ему порекомендовали побывать у Игоря Максимова, хотя было тогда Игорю едва пятнадцать, учился в восьмом классе школы…
Все больше и больше пополнялась его коллекция, интерес становился серьезнее. Доставал уже солидные научные книги, читал, сравнивал с тем, что наблюдал сам. Закончил школу, потом техникум, уже работал по специальности — строителем, женился, а параллельно жил захватывающей жизнью собирателя, коллекционера, исследователя. Поездки, поиски делали существование наполненным, даже переполненным, потому что времени конечно же всегда не хватало.
Алексанора он отыскал еще в самом начале своего увлечения — в шестом классе школы! И конечно, совершенно случайно. Взял с собой в горы младшего брата Стасика, тот отстал, увидел махаона, севшего на цветок, накрыл майкой. Потом прижал ему грудку и придавил камешком, чтобы взять на обратном пути. Махаоны у них не слишком ценились, их было много в горах. К счастью, ни муравьи, ни жужелицы, ни птицы не соблазнились трофеем Стасика. Игорь на обратном пути не хотел даже брать его — «а, махаон, подумаешь!» — но потом все-таки взял. Дома, когда принялся расправлять пойманных бабочек, хотел отбросить этого: махаон, да еще и потертый… Но пригляделся получше и ахнул: неужели алексанор?!
Да, это был алексанор, бабочка тропического вида, считавшаяся вымершей в Средней Азии. Поймал его, собственно, не Игорь, а Стасик, но какая разница! Однако Стасик с тех пор с еще большей охотой помогал старшему брату.
Удача сопутствует увлеченным! Самых редких бабочек удавалось ловить Игорю Максимову, потому-то и рекомендовали когда-то московскому коллекционеру побывать у восьмиклассника. Уже став взрослым (относительно взрослым, конечно), в 22 года, Игорь открыл ту самую поляну, или склон, которую собирался подарить мне на будущий год. Там летало множество Аполлониусов, а главное, редчайшие алексаноры. Возможно, это единственная популяция красавцев парусников в Средней Азии. В свои поездки он теперь часто брал молодую жену, но, увы, она не слишком разделяла его увлечение. Он развелся с ней и женился на Нине.
— Нину свою я очень люблю, она просто прелесть! — темпераментно говорил он мне вчера. — Знаешь, как я бражника Киндермана поймал? Вечером было, здесь, в этой квартире. Какая-то крупная бабочка залетела на свет. Ну мало ли их по вечерам залетает! А Нина смотрит и говорит: смотри, это какой-то необычный бражник, такого у тебя нет. Смотрю тоже. Да нет, говорю, это же самый обычный, алекто. А она все равно: нет, это не алекто. Меня даже зло взяло: дай, думаю, поймаю, чтобы доказать. А то, понимаешь ли, получается, что яйцо курицу учит. Взял сачок, махнул… Господи, это же бражник Киндермана! Третий! Третий пойманный за всю историю в Вахшской долине! Можешь себе представить? Она лучше меня в бабочках разбирается, представляешь?
— Нина у меня ужасно везучая, — продолжал Игорь теперь. — Как с ней пойдешь, обязательно что-нибудь стоящее поймаешь. И главное, интересно ей, понимаешь? Не просто мне потакает, а самой интересно! Ты не смотри, что она у меня такая спокойная. Это просто потому, наверное, что я сумасшедший. Она меня хоть чуть-чуть сдерживает, это и хорошо…
Начались предгорья, бурые, выжженные солнцем холмы, бугры, скалы. Растительности почти не было, и все-таки на склонах кое-где осторожно паслись коровы, довольно обыкновенные буренки, которых, как и бабочку-репейницу, где только я не встречал.
И ощущался, все сильнее ощущался своеобразный колорит этих мест, дух здешней суровой земли, прокаленной, пропеченной, иссушенной солнцем. Диву даешься, как ухитряется существовать растительность в таких условиях, ведь подавляющее большинство дней в году склоны бугров открыты солнцу, сухому ветру, а в осенние ночи и зимой бывает еще и мороз. Однако растения упорно и дружно покрывают склоны, если на них есть хоть какая-то почва, и укореняются даже в щелях между камнями, в трещинах скал. И только в одном случае исчезает растительность: когда люди, не считаясь с законами природы, не думая о своем же будущем, слишком часто на одном и том же месте пасут свои стада. Перевыпас! Главная беда пустынь, сухих степей и предгорий. Природная, естественная, так сказать «географическая», пустыня — это вовсе не мертвая земля, она богата и флорой и фауной. Настоящая, мертвая пустыня — это результат необдуманной человеческой деятельности.