...С тех пор я болела и болела. Болезнь цвела, взрослела, наполнялась соками, становилась все более изощрённой и сильной, проявляла себя разными своими гранями, как бы подсовывая мне всё время под нос кукиши: а это видела? А так пробовала? А что скажешь, ежели я тебе вот так да эдак? А получи-ка ещё вот сюда! Но в моей медицинской карточке была припечатана на все случаи всё та же «вегето-сосудистая». От которой не лечат, потому что нет такой болезни...

Тогда же моя «внутренняя эмиграция» распространилась на отношения с друзьями, сверстниками. Я уже не так стремилась быть в гуще событий, как в детстве, старалась уходить от шумных компаний, становилась всё менее открытой и откровенной. Даже с любимой своей Олечкой... Уголок, где мой тихий, тёплый, желательно тёмный уголок?

Сегодня диагноз мне поставлен, причины ясны, даже ясно, как лечить, но потеряно страшно много времени. Фатально много... Поэтому вряд ли я излечусь когда-нибудь окончательно. А таблетками могу завтракать, обедать и ужинать и можно без хлеба, ибо их очень, очень много.

Тот же день

Счастье рождения доченьки (мы назвали ее Алисой), счастье, боже, какое это счастье! Но на это счастье накладывается ужас её болезни, моя послеродовая депрессия, страх, страх, страх.

Мамочки, что я наделала! Сунула в посудомойку грязную посуду к чистой... Пришлось включить быструю программу и всё вместе помыть — только бы до мужа успеть!

Вот как человек не понимает, что когда он так надолго немотивированно задерживается, я реально начинаю сходить с ума! Сколько раз он высмеивал меня за это. Не верит? Или придуривается? Или ему нравится, когда я психую из-за него? Я могу позвонить. Я, конечно, в конце концов, позвоню. И он будет злиться или будет холодно-равнодушен. И это больно. Как он не понимает? Действительно, не верит, что я люблю его? Или у него душевное «фа» западает? Господи, где его носит?

Позвонила. Так и есть: холодная насмешливость. Я, конечно, успокоилась, но обидно... Он никогда не поймёт. Я же всегда до одури психовала за близких. Как можно с этим не считаться? Наверное, он никогда так ни за кого не боялся. Счастливый человек.

Вот думаю: а зачем, собственно, я стала вести этот дневник? Чтобы объяснить что-то себе, в смысле, понять что-то для себя или... Может, бог даст, для собственных воспоминаний когда-нибудь. Или для других, когда меня не будет. А кому это может быть интересно, кроме психиатра? Ну, мужу, наверное. Возможно, Алисе. Ну, и достаточно.

Клонит в сон... Это от тепла и сытости. Мне сейчас, в принципе, спокойно, только очень раздражает, что опять вырубился Интернет. Конечно, всё ясно — деньги кончились, но очень не вовремя: Алиса на связи.

Мужа всё ещё нет. А придёт — опять будет насмешничать. Это не радует. Почему всё так меняется? Я до сих пор храню его одну утреннюю записку нашего самого «начала» со словами о том, что он коротает, как может, время до встречи со мной, то есть, когда я проснусь, что он скучает ужасно и т.д. и т.п. Надо её сейчас опять взять почитать...

Увы, Интернета до завтра не будет, но я залезла в него с помощью телефона. Алисы на связи нет. Моё письмо она так, видимо, и не прочитала. По-моему, она редко проверяет свою почту, что странно. Звонить — не звонит, поскольку в такую холодрыгу она к нам ехать не собирается, значит, «Львы» ей не светят, ну и фиг с ними — решила она. Всё нормально, всё так... Я не обижаюсь на неё и тем более не сержусь. Было бы глупо... Вот только мне очень и очень жаль. Я ж ещё до её рождения мечтала, что рожу и выращу себе друга, то есть подругу. Настоящую. С которой мне будет всегда интересно, с которой мы будем делиться всем-всем, с которой у нас будут общие интересы. Всё получилось не так. Насмешка судьбы... Или мои упущения? Или всё вместе.

...А заметила я, что всё идет не так, уже давно, лет десять назад. Я очень любила танцевать, танцевала до упаду при каждом удобном случае и мечтала танцевать вместе с Алисой. Вот тут-то и споткнулась. Мало того, что она наотрез отказывалась танцевать со мной, разучивать вместе какие-нибудь танцы, она к тому же злилась ужасно, что я танцую, и требовала, чтобы я прекратила это делать! Я не должна была ходить на дискотеки на курортах (даже с её папой), она буквально топала ногами, пытаясь, правда, безуспешно, добиться этого. А если мы приходили на танцы все вместе, то она убегала в противоположный угол зала и танцевала там с подругами или одна, только чтоб я не приближалась! Такой облом.

А вот интересно, есть ли в принципе на Земле человек (неважно, ка-кого пола), с которым мы абсолютно поняли бы друг друга, могли бы быть близки в самых тайных и странных мыслях; человек — моё второе «я», человек, который в эту минуту чувствует себя так же одиноко, как я?..

Что-то я становлюсь патологически неуклюжей: то стену попорчу, то вот сейчас умудрилась сигаретой палец обжечь. Осталось начать грохать посуду или биться головой о шкафчики.

Завтра уменьшу дозу золофта. По-моему, уже можно. Интересно, сколько лет человек может жить на таком количестве лекарств? Да без по-следствий. Сдаётся мне, даром это дело не пройдёт.

Если бы не моя болезнь... Нет, даже не так: если бы не все эти препараты, я обязательно родила бы ребёнка. От моего любимого. Девочку я назвала бы Маргаритой, а мальчика... Может, Марком. Может, Виктором — в честь умершего недавно любимого дяди мужа. Вот и появился бы смысл моего бездарного существования... И тогда я просто обязана была бы ещё долго жить, потому что существовала бы реальная перспектива жизни, её стимул, суть и соль! Ах, боже мой, как жаль, как жаль...

О-па — Интернет заработал! Но Алисы на связи опять нет. Вот странно-то. Значит, скорее всего, снова куда-то «забурилась». Но я больше звонить не буду. Подожду, пока сама позвонит. Впрочем, я и так знаю: позвонит, когда потеплеет.

...Уф, бегать за дочерью по сети я не в состоянии: оказывается, она много где тусуется. Но это не для меня, старухи. Тем более с совершенно, оказывается, больной «мышью».

Скоро пойду спать. Под тёплое-тёплое пуховое одеялко! А завтра займусь своим архивом. Спокойной ночи, малыши!

В одну из ежегодных диспансеризаций я попала к психоневрологу — редкой птице в те времена в поликлиниках, слава 4-му Управлению! — эти себе такое позволить могли. Видно, дельная была тетка, знающая, опытная. Уж, не помню, каким консервным ножом она меня вскрыла, и как проходил наш разговор, помню её строгий взгляд и тихий, но решительный голос и тон:

— Деточка, ты не понимаешь... Если ты не изменишь свое отношение к жизни, если ты не перестанешь переживать всё на свете так сильно, то рано или поздно, знаешь, что с тобой случится? Знаешь, где ты окажешься?

— Что? Где? — пробормотала я испуганно, схватив, правда, себя за язык, чтобы не ляпнуть идущее следом «когда?».

— Будет у тебя, девочка моя, жестокая депрессия и окажешься ты в сумасшедшем доме! — напророчествовала докторша.

Я усмехнулась. Ну, забавно же, правда?

— Зря смеёшься. Я видела таких, как ты. Пойми, так нельзя. Ты не выдержишь.

Я слушала вполуха: на самом деле, ерунда какая. Депрессия, сумасшедший дом... Да при чём тут я? Депрессия — это просто плохое настроение, оно бывает у каждого. А вся наша страна — один большой сумасшедший дом.

Врач вписала в мою историю болезни очень любопытный диагноз: «гиперответственность». Умные люди понимают: всё, что начинается с приставки «гипер» — не есть хорошо (гипертрофия, гипертония, гиперсексуальность.) Ответственность — это просто отлично, ею нельзя болеть. А вот то же самое с приставкой «гипер» превращается в диагноз. Но для того, чтобы это понимать, надо быть по меньшей мере образованным человеком и как следует соображать. Врач зря на это понадеялась... Зря она так хорошо думала о нашей семье.