— Граф дю Плесси, еще раз расскажите нам, что произошло пять месяцев назад.

Граф, командовавший в том бою гвардейским резервом, бездарно превративший посмертную победу де Тюренна в поражение, рассказывал о бое трагическим тоном человека, который проявил незаурядное мужество и воинский талант, но неисчислимые вражеские орды оказались сильнее.

— Ваше величество, маршал погиб в самом начале боя. Вероотступники применили дьявольское оружие. Я увидел только вспышку и грохот, как будто взорвался бочонок с порохом. Полки уже пришли в движение, но нас было слишком мало. Противник перекрыл дорогу на Баланс, отбил атаку, а затем перешел в наступление превосходящими силами. Мы сделали все, что могли, сир.

Король нервно несколько раз прошелся взад и вперед по палатке, потом резко остановился перед графом. Длиннющие кудри его парика колыхались в такт гневному дыханию.

— Мы не можем сказать правду Франции о вашей трусости, граф! Вся Франция будет смеяться над нами, что мы доверили гвардию такой бездарности.

Граф налился пунцовым, но смолчал. Общеизвестно, что в такие минуты монарху лучше не возражать.

— Мы поручили узнать, сколько мятежников останавливалось в Валансе перед боем. Вам интересно, граф? Нам тоже стало интересно. Две тысячи! Всего две! Включая обоз, который остался в городе. Вы были в Валансе, граф? Скоро мы проедем Валанс. Вас было шестнадцать тысяч! Восемь на одного! И вы нам смеете говорить, что врагов было больше? Мы вас уверяем, граф, что разместить шестнадцать тысяч там негде. Вы говорите, что де Тюренн погиб? Но он отправил полки в бой. И они опрокинули германцев. Тюренн нас не посрамил. А когда две сотни драгун пошли в самоубийственную атаку, у вас, граф, уже было десять к одному. И что же вы сделали, граф? Вы побежали! Вас было слишком мало, нужно хотя бы двадцать французов на германца, чтобы уравнять силы, так?

Дю Плесси готов был провалиться сквозь землю. Любого другого он бы вызвал на дуэль, защитил бы честь или умер. Но перед ним стоял король, и король был прав.

— Теперь о вооружении. — Людовик сбавил тон, сделал едва уловимый жест, лакеи выложили на стол винтовку, кремневый мушкет со штыком и пулемет. — На наших позициях взорвалось два бочонка с порохом, один у артиллерийской батареи и один около де Тюренна, — король вдруг опять резко повысил голос. — Мы не знаем, почему бочонок оказался возле командующего, но это не дает вам права нести ахинею про оружие дьявола! — Он в упор посмотрел на графа, будто тот посмел перечить. — На самом деле противник имел лучшие мушкеты, но при соотношении один к восьми разница в оружии ничего не объясняет. — Монарх взял в руки мушкет. — Маркиз, как долго еще армия будет позорить нас старыми мушкетами?

Секретарь по военным делам, фактически — министр обороны, маркиз де Лувуа мог не бояться высочайшего гнева. Он сколотил нынешнюю армию из пестрого сброда, что остался от эпохи Фронды, Мазарини и королевы Анны, знал, что нынешний король ценит его заслуги.

— Сир, перевооружение на кремневые замки начато в прошлом году. Нужно еще полгода.

— А багинеты? Глядите, здесь багинет скреплен с трубкой, которая надевается на ствол. Можно стрелять с багинетом и колоть.

— Простите, сир. Мушкетер в бою или стреляет, или колет. В ближней схватке он может взять багинет в руку и колоть им как короткой шпагой. — Маркиз снял штык и показал королю. — Трофейный багинет невозможно взять в руку.

— Помните, как два года назад вы убеждали нас, де Лувуа, что колющие приемы уходят в прошлое? Вы убеждали убрать из пехоты пикинеров: пехота должна состоять только из мушкетеров, а кавалерия из драгун.

— Вы как всегда оказались совершенно правы, сир. Германцы поплатились за отсутствие пик, когда на них налетели уланы.

— Мы всегда правы, — согласился король, отложил мушкет и взял винтовку. — Что за нелепица?

— Тоже мушкет, сир, но с совершенно необычным замком, — высказался командир полка королевских мушкетеров. — Он заряжается боеприпасом, который наши заводы пока не могут воспроизвести. Когда мы схватим кого-нибудь из армии бунтовщиков, то перед казнью выведаем секрет.

— Понятно. А следующее?

Королевский ветеран приподнял пулемет. Он имел еще более непривычный вид. В прикладе выпилена огромная дыра. Черный металлический корпус. На конце ствола цилиндрик с прорезями — пламегаситель. С ним притащили коробку, в которой лежала пулеметная лента. Но до идеи ленточной подачи патронов никто из французов не додумался, лента казалась местом хранения боеприпасов.

— Ваше величество, и это мушкет под такой же заряд. У него есть подставка для стрельбы с упора, как у наших старых образцов. — Он показал на сошки.

— Что же дает, как вы утверждаете, необычный замок и боеприпас? — спросил герцог Анжуйский.

— Солдаты говорят, что из своих странных мушкетов германцам удавалось стрелять быстрее.

— Даже быстрее, чем с кремневым замком?

— Намного быстрее.

Увидев скепсис в глазах военных, Людовик свернул дискуссию:

— Французская армия и флот имели и будут иметь в дальнейшем самое лучшее оружие. — Посмотрел на военного министра. — Или у нас будет новый секретарь по военным делам.

Король правильно просчитал силы врага и численность своих войск, достаточную, чтобы нейтрализовать преимущество противника в стрелковом вооружении. Но он не мог знать, что открытого противостояния на поле битвы не будет.

У Людовика свое костюмированное представление, а у меня свое. Извини, малость помешаю. У меня костюм и реквизит получше.

Темнело. Гравиплатформа, плывшая над виноградниками, по опыту явлений «святого» Клинтона, выглядела как облачко и не привлекала внимания. В кругу шатров горели огни, двор собирался на вечернее шоу «Король Аполлон». Я тоже принарядился. Поверх штурмового бронескафандра, сейчас утонувшего в облаке, голопроектор был готов развернуть белую хламиду, нимб и крылья. Где-то в районе правого крыла затаилась верная катана.

Хорошо, в скафе запахов нет. Тысячи тел, моются раз в год, вонь перебивают парфюмом. Где ж ты, Русь православная, с еженедельной банькой.

Маркеры на дисплее показывали короля и кардинала, ага, уже близко. Но к началу спектакля я опоздал. Затренькали музыканты на лирах, запищали дудочки, создавая, типа, античную атмосферу. Мужик, помеченный у меня маркером как величество, выскочил весь в каком-то золотисто-желтом, солнце все-таки, не хухры-мухры, на голове неизменный парик, тоже желтый, и какие-то листики на парике. Человечек начал прыгать по сцене, если заранее не знать, что прыжки и ужимки означают балет, ни за что не угадать жанр представления. Где попик? А-а, в толпе, преданно ест глазами начальство. Все в сборе. Ну что ж, караул устал, закрываем собрание.

Действие первое. Киловатты акустической системы обрушили с небес похоронный марш Бетховена. Эта музыка может внушить оптимизм разве что некроманту. Музыканты скукожились и замерли. Живой звук не конкурент фонограмме.

Действие второе. Включаем габаритные огни. Из платформы в небо ударил столб света. Или с неба в платформу — с земли не разобрать. Внутри мой силуэт карающего ангела. Народ внизу охнул, оценили, как красиво.

Действие третье. Десантируюсь. Платформа висит метрах в трех над грунтом, плавно спускаюсь вниз на антиграве скафа. Голографические крылья раскрылись, выглядит, будто на них спланировал. Ну точно голубь на хлебную крошку.

Четвертое. Спрыгнул не прямо к Аполлоше, а в нескольких метрах от него. Иду грозно, весь в сиянии, нимб над головой, как фонарь уличный, все освещает. На пути пара герцогов или графьев, их так отстранил величаво, все же мускулы экзоскелета не шутка.

Пятое действие основное — суд над королем. Подошел важно. Он, молодец такой, никуда не сбежал, мизансцену не сломал. Положил ему руку на плечо и стиснул, тот взвыл от боли. Произнес медленно, на старофранцузский манер, для торжественности, мол, переполнили грехи твои, Людовик Людовикович, Божью чашу терпения, жизнь твоя распутная, прелюбодейская. А сейчас, гражданин Бурбон, против Божьей церкви войско повел, стервец? Против самого Бога выступил, страх потеряв? Это я сейчас легко рассказываю, а тогда видел перед собой затравленные глазки правителя, по приказу которого грохнули полторы тысячи моих гансов, и который собирался уничтожить всех, кто мне дорог на Земле-2.