— Мы не можем знать точно. Почувствуем. Полагаю, в ближайшие дни.

Посол ушел, взволнованный предстоящим, десантники прятали улыбки. Родригес фыркнул на коллег:

— Не ржать. Меняем план.

Через полтора дня граф получил поутру пакет, в котором был запечатан лист из какого-то старого мануала на интерлинге, с напутствием беречь его как зеницу ока, и, исполненный ответственности за порученные секреты, отбыл к морю. Террористы, обследовавшие дворец и окрестности до необходимых деталей, сверстали новый план. Они решили отказаться от эффектного прорыва через все преграды к спальне вдовы, совокупляющейся с любовником. Как выяснилось из подслушанных в замке разговоров, такие встречи проходили редко, то ли либидо у дамы ослабело, то ли маркиз не мог заставить себя делать любовь чаще чем раз в неделю. Тревожили деревянные перекрытия дворца, огненное шоу могло стоить не только жизни обитателям замка, но еще завал из деревянных конструкций создаст проблемы и десантнику, несмотря на экзоскелет. Наконец, не радовала сложность отхода в ночное время. Большая часть города обнесена стеной, ночью ворота закрыты, гравитон всего один — в скафе. Поэтому снизили до минимума расчет на эффектность и назначили акцию на 8.30 через двое суток, пока графская карета не удалится на достаточное расстояние.

Нанятая крытая повозка приняла трех монахов в квартале от французского посольства. В коричневых рясах и с опущенными капюшонами они не слишком выделялись, если бы не два «но». Монахи не нанимают повозки и ходят по городу пешком. И монахи не бывают такими огромными, особенно как один из них. Все земляне, даже тщедушный и низкорослый Роберт Ли, весьма превосходили местное население по росту. Петренко был одет в бронескаф и выглядел громоздким до комичности. Если бы возница заглянул ему под капюшон и увидел вместо лица темное блестящее забрало, точно умер бы на месте от удара. Но у возницы такая судьба, платят — вези. Повозка проскрипела десяток кварталов и остановилась в узком простенке меж двух домов.

Один из пассажиров вышел, прикоснулся к руке кучера, тот обмяк, вроде как уснул на рабочем месте. Родригес вернулся к дверце.

— Они оба там, и маркиз, и вдова, — сообщил Тиит, проникший в спальню королевы беспилотником. — Спят.

Действительно, полдевятого, раннее утро, что еще можно делать?

— Петро, тысяча двести метров, минута неторопливого полета, столько же назад. Окно приоткрыто и занавешено тяжелыми шторами. Чтобы без шума, открываешь окно, на каждого по импульсу — и назад. В скафе энергии на восемь минут, не высаживай до конца.

— Да, сэр!

— Давай.

Монашеский балахон слетел внутрь повозки, скаф превратился в нечто размыто-бесформенное и заскользил к окну. Родригес еще раз оглядел закоулок. Все тихо.

Петренко отслеживал маркеры беспилотника и цели. Третий маркер, видимо короля, был виден на этаж ниже и метров сорок в сторону. Нормально.

Если бы кто-то со стороны разглядывал северную стену замка, то, возможно, заметил бы, как нечто среднее между облаком и галлюцинацией подлетело к окну четвертого этажа, затем влилось внутрь, шевельнув штору. Внутри что-то дважды вспыхнуло, и галлюцинация выплыла из окна.

Когда десантник выключил антиграв и голопроектор, Родригес удовлетворенно сказал:

— Сто двадцать девять секунд. Молодец! Если бы всегда так — президент лично грохнул короля, и никакой войны, у простого люда спина сухая.

Разбудили возницу и неторопливо отправились по Калье Майор к Гвадалахарским воротам. В километре за воротами ожидал посол Франческо Гальяци, с ним десять лошадей.

Тиит поймал в руку вернувшегося жука и сообщил:

— Принимаю скафандр. Кстати, сейчас скину вам картинку, над замком клубится дым.

— Тебе не сложно вести скафандр?

— Абсолютно. Нас так учили выводить раненых.

Извозчик получил щедрое вознаграждение и не стал удивляться, что из повозки вышли аж четыре богатыря-монаха. Может, один подсел, когда возница дремал на облучке. Он тронулся в город, разобрали коней, и Родригес объявил о выдвижении на Сан-Себастьян.

— Туда же в другие ворота, — заметил посол. — Нам левее.

— Сбиваем со следа.

— Кто наш пятый спутник?

— Тебе пока лучше об этом не знать, — ответил министр, раздражаясь.

Когда удалились на достаточное расстояние, он обернулся. Дым от пожара был виден безо всяких беспилотников. Дворцу было уготовано сгореть лишь в 1734 году. Будем считать, что мы спасли произведения искусства, которые испанцы стащили бы сюда за оставшиеся шестьдесят пять лет, оправдал себя Родригес.

На первом привале тем же инъектором, что усыпляли возницу, вырубили любопытного посла. Надели скафандр на него, запрограммировав аптечку на поддержание бессознательного состояния, как при тяжелых травмах от болевого шока. Посол в скафе весил около полутора центнеров, можно посочувствовать его лошадям. Но у них было десять четвероногих, даже больше, чем одвуконь, что значит с подменной лошадью. Как Олег ненавидел эти конные гонки, почему-то вспомнил Родригес и загрустил.

На четвертый день нагнали карету. Изумлению графа не было предела. Министр торжественно изъял секретный пакет и сжег, обстоятельства изменились. Группа перестроилась в обычный вид — вельможа и сопровождение. Когда через девять дней увидели водную гладь, в порту Сан-Себастьяна их уже ждал французский корабль. Выведенный в море паровым буксиром с машиной завода ван Наагена, он взял курс на Гавр.

Тиит и Петренко, опасаясь, что система жизнеобеспечения скафа на пределе, аккуратно извлекли Франческо, одели и привели в чувство.

— Ужин, господин посол.

— Где я? — изумился тот, чувствуя легкое покачивание судна.

— На корабле, господин посол. Вам по-прежнему плохо?

— Здравствуйте, посол, — приветствовал его Родригес за ужином. — Вам лучше?

Выбитый из колеи Франческо скривил благодарную улыбку и, по возможности, быстрее ретировался в каюту. Он понял, что был серьезно болен, и ему только сейчас полегчало. Он подумал, что болезнь — наказание за участие в заговоре против испанцев, а выздоровление означает прощение, и успокоился. Граф помнил странного монаха на коне и никак не связал его с послом, но эта поездка его научила, чем меньше он лезет в чужие дела, тем лучше идут его собственные. Драгуны вообще не привыкли задавать вопросов.

Христофор Колумб впервые попал на острова у берегов Америки, затратив на плавание в одну сторону около двух месяцев. Он менял курс, боялся проскочить мимо берегов Японии. Со второй попытки Колумб достиг островов Вест-Индии, затратив чуть больше месяца. С тех пор темп пересечения парусниками океана принципиально не изменился, хотя на смену каравеллам и каракам пришли мощные галеоны, а потом и более скоростные голландские флейты. Срок перехода зависел от попутных или, наоборот, встречных ветров, порта назначения. Суда старались обходить Саргассово море, попав в водорослевые чащи которого теряли недели. Наконец, некоторые не доходили вовсе, атлантическая пучина приступила к сбору транзитного налога.

Прошел месяц, а эскадра Рууда Кройффа все еще не достигла Нидерландских Антильских островов. Погода благоприятствовала, большую часть пути дул попутный или боковой ветер, лавировать галсами пришлось только четыре дня. Немного времени ушло на перегрузку в океане топлива и воды на странный безмачтовый фрегат охранения. Точнее, мачта была, но всего одна и без парусов. Вместо грот- и бизань-мачты торчали две высокие тонкие трубы наподобие печных, из которых валил дым. Рядом с каждой из них торчали еще две чуть пониже, с загнутыми концами. Купцы уже привыкли, что при любом направлении ветра в портах Роттердама и Амстердама дымят парусно-паровые буксиры, но трансатлантический переход, тем более чисто парового корабля, их удивлял. Собственно, это и был первый переход.