Высокие партийные чиновники сжалились и в 1954 году из всех блистательных оркестровых сочинений Дунаевского разрешили напечатать одну только увертюру к кинофильму «Дети капитана Гранта». Даже популярнейший «Выходной марш» из «Цирка» и волшебный вальс из картины «Светлый путь», исполняемые почти всеми профессиональными и любительскими оркестрами, не был напечатан в авторской версии!

Несмотря на унижения и болезни (у композитора пошаливало сердце, были проблемы с ногой) он в последние месяцы своей жизни сочинил полную юношеской свежести оперетту «Белая акация». Также продолжал собирать долгоиграющие пластинки, которые ему привозил из Греции его друг Костакис – сотрудник греческого посольства в Москве, известный коллекционер, собиратель живописи русского авангарда. (В 1978 году под давлением советских властей он вынужден был уехать на историческую родину. Значительная часть его собрания осталась в СССР.)

В личной жизни Дунаевский разрывался между двумя семьями. В конце концов, ему удалось получить для себя и молодой любовницы квартиру в композиторском кооперативе в столице на улице Огарева, купить ей дачу в Снегирях. Вскоре должно было состояться новоселье. Однако 25 июля 1955 года Исаак Осипович внезапно скончался от сильнейшего сердечного спазма. В народе сразу пошли слухи о доведении знаменитого композитора до самоубийства.

Некролог разрешили опубликовать лишь «Литературной газете» и «Советскому искусству». «Правда» и «Известия» поместили только традиционные маленькие «квадратики» в траурной рамке. Никто из членов Политбюро ЦК КПСС и членов правительства не подписался под некрологом. Похоронили И. О. Дунаевского в Москве на Новодевичьем кладбище.

Его старший сын, Евгений Исаакович, стал профессиональным художником. Младший сын, Максим Исаакович, родившийся в 1945 году от гражданской жены Зои Пашковой, пошел по стопам отца и занялся композицией.

Настоящее имя – Зеев Вольф Ионов

(род. в 1880 г. – ум. в 1940 г.)

Долгие годы имя Владимира Евгеньевича Жаботинского находилось в СССР под запретом. Только в годы перестройки о нем вспомнили и заговорили открыто не только в родной Одессе, но и на просторах СССР, а потом СНГ. Талантливейший журналист, автор множества статей, написанных на нескольких иностранных языках, Жаботинский вошел в мировую литературу как блестящий прозаик и переводчик. Незаурядность его личности и оригинальное мировоззрение часто вызывали споры и открытую неприязнь. Но даже самые непримиримые оппоненты воздавали должное его исключительным человеческим качествам, преданности своему народу, идейности, таланту оратора. В историю этот выдающийся человек вошел как известный сионист и политик, а в жизнь Израиля – как вдохновитель партии (Херут), посвятив всю свою жизнь служению еврейскому народу.

Владимир Евгеньевич Жаботинский (Зеев Вольф Ионов) родился 5 (18) октября 1880 года в Одессе в еврейской семье. Одесса тех лет была большим, оживленным, относительно молодым городом, переживавшим период экономического расцвета. Еврейское население составляло в нем 30 %, потому широкое распространение получило движение «Ховевей Цион». Иврит был в чести у населения Одессы во многом благодаря тому, что туда часто приезжали и подолгу жили Ахад а-Аи, Бялик, Усышкин.

Отец Зеева (Владимира) Жаботинского был крупным коммерсантом, торговцем хлебом на Днепре и в Одессе. Жаботинский-старший служил одним из главных агентов РОПИТа и пользовался огромным авторитетом и уважением высшего начальства. Родился Иона (Евгений) Жаботинский в Никополе, где его отец держал семь почтовых станций и один из главных трактиров. От матери он унаследовал умение совершать в уме сложнейшие расчеты «до осьмушки копейки». Иона Жаботинский регулярно посещал синагогу и соблюдал все заповеди Торы. Мать Зеева, Хава (Ева), была домохозяйкой. Она родилась и выросла в Бердичеве, самом еврейском из всех городов Украины. Ее отец – реб Меир Зак, торговец, человек несомненно просвещенный и прогрессивный, – дал дочери хорошее образование. Он настоял на том, чтобы Хава закончила обновленный хедер, где учили немецкому языку и западным манерам. Она прекрасно владела ивритом, идишем, древнееврейским, языком Пятикнижия и досконально знала все молитвы. Создав свою семью, молодая женщина педантично придерживалась всего, что касалось религиозных установлений и обрядов.

В семье Жаботинских было трое детей: старший сын Мирон, или Митя – первенец, который умер, не дожив до 10 лет, дочь Тамара и сын Володя (Зеев). Первоначальное образование Зеев получил дома, а затем мать определила его в детский сад мадам Бухтеевой, где, по воспоминаниям К. И. Чуковского, учили «маршировать под музыку и рисовать картинки».

Когда Володя был еще совсем маленьким, на семью обрушилось страшное горе – у отца обнаружили рак. Мать, как могла, поддерживала мужа и боролась за его жизнь, нанимая лучших докторов. Семья Жаботинских на два года выехала для его лечения в Германию, заложив мебель и драгоценности. Потеряв надежду на спасение мужа немецкими врачами, Ева отправила его на лечение в Киев и Харьков, показывала медицинским светилам. Но все ее попытки были тщетны. Иона Жаботинский умер в 1886 году в небольшом городке Александровске (Запорожье), где прошли его детство и юность.

После смерти отца положение семьи стало очень тяжелым. Мать с двумя детьми вернулась в Одессу, надеясь на помощь родственников, но, получив отказ, порвала с ними навсегда. Лишившись каких бы то ни было средств к существованию, семья Жаботинских едва сводила концы с концами. Сам Зеев позднее вспоминал: «Родители моих богатых товарищей, с которыми я играл во дворе, не позволяли им меня навещать, чтобы к ним не пристал дух бедности…»

Несмотря на проблемы, Ева стремилась дать детям самое лучшее образование. Зеев в свои 7 лет знал не только русский, но и древнееврейский язык. Общаясь с матерью, с тетушками, сумел выучить немецкий и идиш. Тогда же он поступил в частную школу, получив традиционное еврейское образование. У мальчишки был специально нанятый учитель, который готовил его к бар-мицве. Благодаря ему Зеев познакомился с творчеством знаменитого еврейского поэта И. Л. Гордона. Три раза в неделю мальчик посещал небольшую синагогу ювелиров, но не участвовал ни в каких молитвах, кроме кадиша. Но, по его собственному признанию, не испытывал «никакого внутреннего соприкосновения с еврейством». Окончив школу, Владимир поступил во 2-ю одесскую гимназию, в которой проучился до 1898 года. «…Я был отпетым и закоренелым лентяем… И не было счета конфликтам и скандалам, которые возникали у меня с чиновниками от российской педагогики», – вспоминал Жаботинский о годах учебы в гимназии. Мальчик обожал книги и чуть ли не каждый день бегал в библиотеку, чтобы заменить один «проглоченный том» на другой. С 10 лет Володя начал писать стихи, а к 16 годам он уже был автором целого ряда статей, очерков, рассказов. В творческом активе начинающего писателя был роман и несколько серьезных переводов. «Я перевел на русский язык “Песнь песней”, “В пучине морской” И. Л. Гордона и послал их в “Восход” – не напечатали… Не сосчитать всех рукописей, что я посылал редакторам и получал обратно…»

22 августа 1897 года в одной из одесских газет была впервые опубликована статья юного писателя «Педагогические замечания». Так началась его журналистская карьера. В 1898 году в качестве корреспондента газеты «Одесский листок» 17-летний Жаботинский едет в Берн (Швейцария). Там он не только работал, но и посещал лекции на юридическом факультете университета. За границей Владимир познакомился с русскими эмигрантами. Осенью того же 1898 года Владимир Жаботинский переехал в Рим, где в течение трех лет продолжал слушать лекции на юридическом факультете университета. Италия заворожила юношу: «Если у меня есть духовная родина, – писал он, – то это скорее Италия, чем Россия». На итальянский период пришелся расцвет его журналистской карьеры. Молодой публицист регулярно печатал свои фельетоны в газете «Одесские новости», подписывая их псевдонимом Альтален. Его заметки выходили в «Одесском листке», петербургском «Северном курьере», римской «Аванти». В Италии формировалось мировоззрение молодого писателя. Знакомясь с историей национально-освободительного движения этой страны, Жаботинский выработал принципы собственного либерализма, принявшего форму «мечты о порядке и справедливости без насилия, всечеловеческого идеала, сотканного из милосердия, терпения, веры в то, что добро и счастье заложены в человеке». Это и послужило первым шагом на его пути к сионизму.