В конце 1923 года Жаботинский переехал в Париж и вошел в редакцию сионистского еженедельника «Рассвет», а затем стал его главным редактором. Чтобы хоть как-то улучшить финансовое положение журнала, он отправился в лекционное турне по Латвии. Жаботинский увлек молодых активистов из Риги, выдвинув новый принцип «только одно знамя», то есть единая национальная цель, в отличие от двойственной сионистско-социалистической идеологии. После резни в Хевроне 1929 года иерусалимская группа сторонников активных действий организовала «Национальную военную организацию» («ЭЦЕЛь»), которую возглавил Жаботинский. Эта организация предпринимала «ответные действия», реагируя на арабский террор.

Приход к власти Гитлера в Германии в 1933 году кардинально изменил на долгие годы отношение к евреям в Европе. В 1936 году Жаботинский с семьей переехал в Англию. Он провозгласил программу массовой миграции евреев в Эрец-Исраэль. Причиной этому было чувство надвигающейся катастрофы, которое преследовало Зеева десятилетиями, с тех пор как 17-летнему юноше приснилось страшное видение Варфоломеевской ночи в Европе. Его выступления вызвали негодование в еврейской среде и даже обвинения в антисемитизме! Вместе с сыном Эри он организовал нелегальную эмиграцию евреев в Эрец-Исраэль.

В 1937 году Жаботинский давал показания перед комиссией Пиля по Палестине и выступил с требованием к Великобритании вернуть мандат на страну Лиге Наций. Он также отверг предложение о разделе Западной Палестины на три части: еврейское, арабское государства и английскую зону.

В сентябре 1939 года началась Вторая мировая война. Жаботинский, предвидя катастрофу евреев на территориях, занятых фашистскими войсками, предложил план эвакуации 1,5 млн евреев в Палестину, но лидеры большинства еврейских организаций Европы в очередной раз отвергли его предложение.

Зеев Ионов решил создать еврейские батальоны, численностью до миллиона человек, которые, сражаясь с союзниками-англичанами, приняли бы участие в разгроме войск нацистской Германии, обретя после победы суверенные права на Эрец-Исраэль. Свою последнюю кампанию знаменитый политик начал в США, но тяжелая болезнь сердца резко прогрессировала. К тому же возле Зеева Ионова не было близких: сын Эри томился в застенках тюрьмы в Акко, куда английское правительство бросило его за нелегальный провоз эмигрантов в Эрец-Исраэль, а жена осталась в Лондоне и не могла приехать к нему из-за активных боевых действий, начавшихся на море. И наконец, Жаботинский не имел достаточных средств для проведения широкомасштабных акций. Сердечный приступ случился с ним во время посещения летнего лагеря Бейтара, расположенного неподалеку от Нью-Йорка. 4 августа 1940 года В. Е. Жаботинского не стало. В своем завещании великий сын еврейского народа распорядился перенести свои останки в независимое Еврейское государство по постановлению его правительства.

Один из политических противников – Шнеур Залман Рубашов (Шазар) – так оплакивал его кончину: «Разбилась многострунная арфа». Спустя 24 года предсмертная воля знаменитого политика была выполнена. Прах В. Е. Жаботинского был перезахоронен в Иерусалиме, рядом с могилой основателя политического сионизма Т. Герцля, ставшего для него идейным наставником, человеком, с которым он сверял каждый свой шаг на пути к созданию свободного еврейского государства. В память о Жаботинском в Тель-Авиве названа одна из центральных улиц, открыт научно-исследовательский институт им. Жаботинского, которым руководит его внучатый племянник – доктор Пелек Тамир. Неправы те, кто считает судьбу Зеева Ионова Жаботинского трагедией. Этот человек, оставивший неизгладимый след в истории своего народа, зажегший в душах тысяч соотечественников волю к победе, по праву может считаться национальным героем своей страны.

(род. в 1934 г.)

Однажды Алла Пугачева сказала о Жванецком: «Почему Жванецкий сатирик? Что такое сатирик? Маленький какой-то сатирик… Он Сатир!» Действительно, в слово «сатирик» сложно вместить всю творческую разносторонность Михаила Михайловича. Когда Жванецкий выходит на сцену и начинает говорить, зал замирает и жадно ловит каждую фразу, время от времени разражаясь бурными аплодисментами. Он всегда появляется перед зрителями в привычном пиджаке и свитере, с потертым портфелем, с тетрадками, разнимающимися на страницы. Писатель не скрывает отсутствия интереса к моде, несовершенства фигуры, лысины. В нем нет ничего, отвлекающего от таланта: никаких украшений, вокруг не суетятся стилисты и визажисты. Но несмотря на это, он «свой», куда бы ни приезжал. На концерты Жванецкого приходят даже иностранцы, и непереводимость текста – для них не препятствие. Каждый находит в его рассказах, фельетонах и миниатюрах что-то свое, родное. И никому в голову не придет пояснять, кто автор таких популярных в народе фраз: «Одно неверное движение – и ты отец», «Не берем: борщ со сметанкой, селедочка с лучком и сто грамм: не берем», «Раки по пять рублей, но сегодня, по три рубля, но вчера». Или облетевшее всю страну «Миш, а Миш? Это ты?» – вопрос сонной жены, реагирующей на разбудившего ее ночью мужа. Да что там фраза, достаточно порой и одного слова, например «тщательней».

Однако так было не всегда. Жизненный и творческий путь народного артиста начинался более чем скромно и отнюдь не был усыпан лепестками роз.

Жванецкий родился 6 марта 1934 года в Одессе, в семье врачей. Ранние годы его прошли в г. Томашполе Винницкой области, где отец был главврачом больницы. По воспоминаниям Михаила Михайловича, они жили прямо при больнице, в квартире, оставшейся еще с царских времен. Целыми днями он играл в больничном саду, гонял там на маленьком трехколесном велосипеде. Когда началась война, отец ушел на фронт, а Миша вместе с матерью отправился в эвакуацию в далекий Ташкент. Здесь мама будущего писателя стала заведовать медпунктом в ремесленном училище, а сам он поступил в школу. Из всех предметов, которые, надо сказать, преподавали лучшие учителя, съехавшиеся со всего Советского Союза, Жванецкий предпочитал русский язык и историю. А вот математика ему никогда не нравилась.

В 1943 году отец Михаила был ранен и приехал в Ташкент. Будучи талантливым хирургом, он почти сразу стал главным врачом большого госпиталя. Как отмечал Жванецкий, золотые руки отца не только спасали раненых, но и неоднократно выручали семью в трудные минуты.

После победы Жванецкие в 1945 году вернулись в Одессу. Спустя много лет Михаил Михайлович прославит этот город в своих произведениях, веселых и грустных, станет его почетным гражданином, построит здесь дом; а тогда он жил с родителями в жуткой коммуналке без каких-либо удобств. И хотя в туалет надо было выходить во двор, а ванну Миша увидел только в 16 лет, он полюбил Одессу, которую считает своей родиной – «и большой и малой». Послевоенные воспоминания писателя связаны не только со сложностями восстановительного периода, но и с замечательными летними ночами, когда подростки выносили раскладушки во двор и разговаривали до утра, шептались, делились мечтами, и с одесскими дворами, где все были одной семьей, радость и горе делили поровну. Эти одесские дворы стали прекрасным материалом для фельетонов Жванецкого. В них царила особая атмосфера – грустная, но вместе с тем во многом смешная. Этот, по меткому выражению самого Михаила Михайловича, «смех из слез» присутствует в каждом произведении писателя, заставляя нас не только смеяться, но и задумываться. «Человек, создающий юмор, всегда почему-то грустный, – говорит Жванецкий. – У весельчака и балагура юмор, как правило, не рождается. От него исходят шутки, подначки, анекдоты, а юмор присущ лишь тем, кто сам тонко чувствует грусть…»