С 1891 года художник работает в мастерской, любезно предоставленной ему С. Т. Морозовым. Здесь он создает лучшие свои произведения: «У омута», «Владимирка» (обе в 1892 г.), «Над вечным покоем» (1893–1894 гг.), «Золотая осень», «Март», «Свежий ветер. Волга» (все в 1895 г.), «Весна – большая вода» (1897 г.) и др. Эти полотна поражают своим колоритом, продуманностью композиции, новыми, небывалыми для русской пейзажной живописи сюжетными мотивами, а главное – философским звучанием. Раздумья художника о мире и человеке в нем особенно сильно выражены в картине «Над вечным покоем». В ней отчетливо звучит тема бренности человеческого существования и безграничной власти природы. Сам Левитан писал об этой картине: «…B ней я весь, со всей своей психикой, со всем моим содержанием…» Не менее монументальный пейзажный образ создан художником и во «Владимирке», которая, по словам М. В. Нестерова, «может быть смело названа русским историческим пейзажем, коих в нашем искусстве немного».

В последнее десятилетие своей жизни Исаак Ильич часто бывает за границей: во Франции, Италии, Швейцарии, Финляндии. Там он знакомится с искусством старых и современных европейских мастеров, ищет новые живописные формы, пишет пейзажи («Близ Бордигеры. На севере Италии», «Берег Средиземного моря», 1890 г.; «Озеро Комо», 1894 г.). Но заграничные картины художника в России успеха не имели. Критика ядовито писала о том, что Левитан «уже спел свою песенку и умер для русского пейзажа». Знакомясь с подобными высказываниями, очень ранимый и чувствительный художник не мог найти себе места. К тому же все больше давали знать о себе признаки тяжелой сердечной болезни. В 1897 году врачи сказали Исааку Ильичу, что у него порок сердца и расширение аорты. Он был очень опечален тем, что болезнь не дает ему возможности работать, и говорил: «Так рано складывать оружие больно».

Но, несмотря на запреты врачей, Левитан продолжает много писать. Он создает тончайшие лирические поэмы в красках – «Сумерки», «Стога. Сумерки», «Летний вечер», «Поздняя осень» и большое, давно задуманное полотно «Озеро. Русь», которое современники назвали «песней без слов». Именно об этих работах художника А. П. Чехов писал: «…До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошел в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да и не знаю, дойдет ли кто после».

Гениальный пейзажист скончался 22 июля 1900 года, в пору цветения любимых им флоксов. Они были положены на его могилу молодыми художниками – теми, кого он учил постигать природу глубоко и проникновенно, так, чтобы слышать «трав прозябанье».

(род. в 1921 г.)

Будущий мэтр польской и мировой научной фантастики родился 12 сентября 1921 года во Львове в семье врача-ларинголога. Тогда этот украинский город, как и вся Западная Украина, территориально относился к Польше. О раннем детстве Станислава невозможно рассказать лучше, чем он это сделал в книге «Станислав Лем о себе»: «Норберт Винер начал свою автобиографию словами: “Я был чудо-ребенком”. Пожалуй, про себя я бы мог сказать: “Я был монстром”. Возможно, это и преувеличение, но я, будучи еще совсем маленьким, умудрялся затерроризировать абсолютно всех окружающих. Скажем, я соглашался делать, что мне говорят, исключительно, если мой отец забирался на стул и начинал попеременно открывать и закрывать зонтик, кормить же себя я позволял исключительно под столом. Этого я на самом деле не помню; ведь это всего лишь начало, лежащее где-то за пределами памяти. Славным малым меня, судя по всему, считали лишь многочисленные тетушки». И таким вредным и довольно неуживчивым человеком Лем остается на протяжении всей жизни.

В четыре года он самостоятельно научился читать и писать и развлекался тем, что в письмах к отцу расписывал свои приключения в… деревенском туалете. Потом была учеба во 2-й мужской гимназии, окончание которой в 1939 году совпало с присоединением Западной Украины к СССР. Станислав в тот же год поступил во Львовский медицинский институт. «Попал я туда окольной дорогой, потому как сперва сдавал экзамен на политехнику, которую считал намного более интересной. Экзамен сдал успешно, но, поскольку я был представителем “неправильного социального класса” (отец – зажиточный ларинголог, то есть буржуа), меня не приняли… Отец использовал свои связи, и с помощью профессора Парнаса, известного биохимика, меня пристроили изучать медицину, без малейшего энтузиазма с моей стороны». Лем успел проучиться всего два года и был вынужден прервать обучение в связи с началом Великой Отечественной войны. В годы немецкой оккупации он работал помощником механика и сварщиком в гаражах германской фирмы, занимавшейся переработкой сырья. По окончании войны Станислав вместе с семьей был репатриирован в Польшу (1946). О том времени у Лема остались тяжелые воспоминания: «Я был выброшен, иначе нельзя сказать, из Львова, это теперь Украина. В чувственном отношении я думаю, что Украина украла один из наших прекрасных городов. Ну что поделаешь, не могу же я внезапно отменить то, что я там родился и прожил 25 лет. Но я также понимаю, что того Львова, в котором я жил, уже не существует и что это теперь действительно украинский город. Мне русские в Москве несколько раз предлагали: “Может, вы хотите поехать во Львов? Пожалуйста”. Я всегда отказывался, это как бы если я любил какую-то женщину, а она ушла с кем-то, мне неизвестным. Зачем я буду выяснять, что с ней теперь? Не хочу знать, и все».

Станислав мог и не продолжать учебу в институте – он достаточно много зарабатывал, работая сварщиком. Но так как даже мысль о том, что сын мог бросить обучение, сильно огорчала отца, он не решился на это. Медицинское образование Лем получил, окончив медицинский факультет Ягеллонского университета в Кракове. В период с 1948 по 1950 год он работал младшим ассистентом в одной из клиник, возглавляемой Мичеславом Чойновским. По признанию Лема, этот человек сильно повлиял на его общее и интеллектуальное развитие. В результате чего Станислав получил только сертификат о завершении медицинского образования, но отказался сдавать последние экзамены, чтобы избежать карьеры военного врача: «Армия забрала всех моих друзей, причем не на год или на два, они остались там навсегда…»

Постепенно медицина была вытеснена из жизни Лема литературной деятельностью. Как писатель он дебютировал в 1946 году рассказами «Чужой» и «История одного открытия», а также романом «Человек с Марса». Стихотворения и рассказы Станислава печатались в различных периодических изданиях, а он в 1948 г. начал работать над романом «Госпиталь Трансфигурации», который не пропустила коммунистическая цензура. «…Каждые несколько недель ездил ночным поездом в Варшаву, – вспоминает Лем. – Я брал самые дешевые билеты, потому что был тогда слишком беден. Там, в Варшаве, я вел бесконечные дискуссии в издательстве “Ksiazka i Wiedza”. Эти ребята подвергали чудовищным истязаниям мой “Госпиталь Трансфигурации”, количество критических рецензий росло не по дням, а по часам, и в каждой из них роман называли декадентским и контрреволюционным. Мне указывали, что и как надо переделывать… Надежда, что роман все-таки опубликуют, продолжала тлеть, потому я старательно писал и переделывал… Поскольку “Госпиталь Трансфигурации” считался неправильным с “идеологической точки зрения”, я обязался написать в будущем дополнительные эпизоды, чтобы достичь “композиционного баланса”».