Я всего лишь опустила глаза в пол, не в силах отпустить из рук ручку швабры, которую у меня пытались вырвать, дрожа и надеясь потерять сознание, чтобы не увидеть того, что со мной будет происходить дальше. Только сознание играло в злую шутку, подыгрывая злой судьбе, которая, должно быть, веселилась на полную катушку.

- Да отпусти ты уже эту палку, мать твою! – орал кто-то из мужчин, окруживших меня, чьи лица я просто не различала, глядя лишь только на осколки на полу, когда он толкнул меня вперед, и я полетела на них, что тут же впились в ладони и колени, оставляя глубокие раны. Алая кровь маленькими ручейками окрасила битое стекло, медленно растекаясь по полу, только не было больно…пустота забирала меня, накрывая черной волной, но я ждала ее.

Я хотела, чтобы она закрыла мои глаза, чтобы тело онемело и чувствовало лишь эти острые осколки, впивающиеся в кожу, а не то, как меня ставили на колени, хлопая по ягодицам, и задирая черное платье на талию.

- Я блин не встану не стекло! Дайте куртку быстрее!

- Майк, давай диван какой-нибудь оборудуем на будущее! Нефиг корячиться на полу!

- Слышь, Джордан, ты делай, что хочешь, а потом притащишь ее на диван!

- Или на стол!

- Ага, стол тоже освободите!...

Боже, дай мне сил и выдержки! Не дай моим слезам показаться! Не дай с моих губ сорваться ни одному звуку! Не дай им этой радости, прошу….

Я лишь закрыла глаза, сжимая в ладонях осколки, чтобы не чувствовать ничего, кроме этой боли, потому что моя жизнь не стоила ничего, как и это разбитое стекло…словно вся моя жизнь и была этими кровавыми осколками. За спиной послышался звук расстегивающейся ширинки, и тяжелая рука снова с силой опустилась на мои бедра оглушительным шлепком, вонзившимся в кожу огненной болью, когда мужчина сверху прорычал:

- Давай! Ори! Умоляй! Все-равно будешь кричать, когда я начну!

Никогда. Закрыв глаза, я опустила голову, сжимая губы так сильно, что челюсти онемели, заставляя себя не дрожать, когда за трусики с силой потянули, делая это так, чтобы их край больно впился в кожу, оставляя на ней след, словно от ожога. Всегда несколько вздохов можно было сделать, чтобы собраться с последними силам, чувствуя пульсирующую плоть на своем бедре, когда внезапно снова стало тихо…так тихо, что, казалось, все смогут услышать предательски стучащее в истерике сердце.

- Все вон.

Я не смогла пошевелиться и выпустить из рук жалящие осколки, которые стали ярко красными от пропитавшей их крови, когда перед моим взглядом на полу оказались начищенные блестящие остроносые мужские ботинки, и холодный голос надо мной проговорил резко и холодно:

- Иди за мной.

Ботинки, стоящие больше, чем все это кафе, включая меня, постояли еще секунду перед моими глазами, зашагав в сторону кухни, отчего стекло под ними жалобно хрустело.

Темнота не забрала меня, уползая вслед за этими шагами…а я едва могла дышать, не веря, что все могло закончиться. Страшно было поднять голову, и увидеть снова этих мужчин, расчищающих столы и диван. Только в кафе никого больше не было, словно этот страшный сон мне привиделся.

Душе не могло быть еще больнее, когда я неловко поднималась с колен, кусая внутри щеку, чтобы не застонать от боли, когда мелкие осколки стекла не хотели покидать разодранной кожи, медленно зашагав на трясущихся ногах на кухню, одергивая платье как можно ниже.

Кровь струилась по моим ногам и рукам, когда я заставляла делать шаг за шагом к кухне, где, прислонившись стройным бедром к разделочному столу, стоял мистер холодное и жестокое Совершенство, снова глядя на меня своими черными безжалостными глазами так пронзительно и остро, что я поежилась.

Разве мог нормальный человек вести себя так отрешенно и холодно, глядя на происходящее в зале еще несколько секунд назад, спокойно откинувшись на спинку дивана, словно просто смотрел фильм в кинотеатре?...

- Умеешь варить кофе?

Я смотрела на него, все еще не силах понять, что он настоящий…вот такой идеальный, словно льдина, не обладающий чувствами и эмоциями в своем блистательном совершенстве. Минуту назад меня собирались изнасиловать все его псы, при том, что он просто продолжал сидеть на диване, едва ли не жуя попкорн, а теперь он про кофе говорил?!...

Я никак не могла собраться с мыслями, чтобы понять, что происходит, продолжая подрагивать, слыша его красивый низкий и мелодичный голос снова:

- Не в кофемашине, а на плите? Сделать кофе живым?...

На мой утвердительный кивок, мужчина снова сделал свой коронный приглашающий жест рукой в сторону плиты, привалившись к столу сильнее, словно пытаясь утроиться удобнее.

Кофе. Отлично.

Несколькими скованными шагами я смогла дойти до раковины, долго и тщательно пытаясь отмыть свои ладони от стекла, глотая слезы и стараясь не подавать вида, как мне больно, страшно…и обидно, отчетливо понимая, что до конца очистить ладони и колени самостоятельно вряд ли получится, и придется все-равно идти в больницу, где их будут выковыривать.

Лишь когда вода в сливе перестала быть сначала багровой, а потом алой, став прозрачной, я отошла от раковины, вытирая осторожно раны чистым полотенцем, и шагая в плите, чтобы поставить турку для кофе.

Все это время мужчина молча наблюдал за каждым моим движением, прожигая на спине пульсирующую рану с черными обуглившимися концами.

На самом деле готовка всегда успокаивала меня. Мне нравилось возиться на кухне, нравилось радовать родных очередным новым рецептом. Вот и сейчас я немного расслабилась, перестав дрожать и вздрагивать даже от звука абсолютной тишины, наслаждаясь пряным вкусным ароматом, окружившим меня, словно дымка…

…вот только это был не кофе….

И я слишком поздно поняла, что мужчина стоит за моей спиной, возвышаясь, и окружая этим самым ароматом. Он оказался таким высоким, что ему пришлось склонить голову вниз так, что дыхание касалось моих волос на затылке, заставляя тело снова истерично задрожать. Я доходила до середины его груди, зажатая между ним и плитой….и что делать дальше?! На стеклах уже была, теперь кидаться на плиту, чтобы обгореть?!....Это был его хитроумный план свети меня из жизни, чтобы его потом не посадили за умышленное причинение вреда здоровье или даже смерть?...

- Почему не закричала и не заплакала?...

Господи, его дыхание коснулось моей шеи, заставив сжаться и сделать шаг вперед, ближе в печке, только все-равно избавится от этого стойкого пряного аромата не получилось. Даже кофе не помог!

- …не могу себе позволить… – прошептала я, дрожащей рукой помешивая кофе, и напрягась так сильно, что новые струйки крови снова потекли от колена по ногам.

-Ты словно сахарная вата, которая растает сразу же, как только к ней прикоснешься…

Мужчина застыл, постояв еще какое-то время, но скоро аромат рассеялся, оттого, что он отошел, снова вернувшись к столу, на который присел, продолжая опять смотреть на меня.

Пришлось снова ходить перед ним, постоянно ощущая пронзительные и колкие черные глаза на своей коже, когда я достала небольшой стаканчик, которые так любила моя мама, блюдце и стакан для воды, осторожно наполнив его кофе, тихо выдавив:

- Сахар?

- Да.

Не знаю, как у меня получилось донести стакан до стола, не упав перед ним, и не вылив случайно на идеально отглаженную белоснежную рубашку. Видимо в этот раз злая судьба, моргнула, упустив такой момент.

- Прошу…

Мужчина снова даже не моргнул, и не отвел взгляда, протянув свою руку и взяв бокал, а я не знала, что было страшнее – увидеть, как он сморщится, если ему не понравится, или стоять на коленях распластавшись на стеклах посреди огромных мужчин. Не моргая, я смотрела, как чашка касается его губ, стоя так близко, что могла рассмотреть каждую аккуратно подстриженную волосинку его черной щетины.

- Корица? – его резко очерченная черная бровь изогнулась, и глаза вдруг сверкнули, словно черное лезвие попало в лучи солнца.

- …и ваниль.

На самом деле именно такой кофе каждое утро варила себе моя мама, когда была здорова. И жива.